«Богу равным кажется мне по счастью
Человек, который так близко-близко
Перед тобой сидит, твой звучащий нежно
Слушает голос
И прелестный смех. У меня при этом
Перестало сразу бы сердце биться:
Лишь тебя увижу, — уж я не в силах
Вымолвить слова.
Но немеет тотчас язык, под кожей
Быстро легкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза, в ушах же —
Звон непрерывный.
Потом жарким я обливаюсь, дрожью
Члены все охвачены, зеленее
Становлюсь травы, и вот-вот как будто
С жизнью прощусь я.
Но терпи, терпи: чересчур далеко
Все зашло…»[21].
Она нашла красоту ни в эпических подвигах, ни в могуществе и славе богов, вообще, ни в чем внешнем — но во внутренних, сокровенных человеческих чувствах, оттенки которых Сапфо описывала, как никто до нее:
Нет, она не вернулася!
Умереть я хотела бы…
А прощаясь со мной, она плакала,
Плача, так говорила мне: «О, как страшно страдаю я. Псапфа!
Бросить тебя мне приходится!» Я же так отвечала ей:
«Поезжай себе с радостью
И меня не забудь. Уж тебе ль не знать,
Как была дорога ты мне! А не знаешь, так вспомни ты
Все прекрасное, что мы пережили:
Как фиалками многими
И душистыми розами,
Сидя возле меня, ты венчалася,
Как густыми гирляндами
Из цветов и из зелени
Обвивала себе шею нежную. Как прекрасноволосую
Умащала ты голову
Миррой царственно-благоухающей,
И как нежной рукой своей
Близ меня с ложа мягкого
За напитком ты сладким тянулася».
Все это звучит сегодня немного наивно, немного слишком на современный вкус, но очень трогательно и как-то житейски понятно: ты так плакала, так плакала, когда уезжала, обещала вернуться, вспоминала, как много нас связало вместе — а потом уехала, да и позабыла вовсе…
Именно благодаря творчеству Сапфо само понятие лирики стало прочно ассоциироваться прежде всего с описанием любовных переживаний; и если с течением времени порядком истасканное массовой культурой слово «любовь» стало практически синонимом полового влечения, то в поэтических текстах восхитительной Псапфы из Митилены это нежное и возвышенное чувство, позволяющее достучаться до небес:
«Мне не кажется трудным до неба дотронуться…».
Немудрено, что и боги откликаются лирическим строкам Сапфо: вот она жалуется на то, что ее чувства не находят взаимности, и Афродита немедленно спешит ей на помощь:
«В ком должна Пейто, укажи, любовью
Дух к тебе зажечь? Пренебрег тобою
Кто, моя Псапфа?
Прочь бежит? — Начнет за тобой гоняться.
Не берет даров? — Поспешит с дарами.
Нет любви к тебе? — И любовью вспыхнет,
Хочет не хочет».
Мы никогда не узнаем, какого рода отношения связывали немолодую бездетную вдову, управляющую поэтическим клубом, с ее юными воспитанницами. В произведениях Сапфо встречается множество нежных и страстных строк, адресованных Гермионе, Гиринне, Миасидике, Аттиде, Тимаде, Анактории, Гонгиле, Пандиониде — имена учениц обессмертила слава наставницы. К ним обращены и довольно пространные стихотворения, и шуточные короткие строки:
«Что колечком своим так гордишься ты, дурочка?»,
и простые учительские наставления:
«Если бушует гнев в твоем сердце,
Оберегай язык свой от лая».
Но надо ли нам это знать, был ли фиас Сапфо пансионом для благородных девиц под управлением разумной и талантливой директрисы, как представляли его в колледжах Викторианской эпохи, или приютом для безудержных оргий разнузданных лесбиянок, как видели дело любители горячих сплетен от Рима до Аттики? Чем обогатит нас такое знание? В вечности с нами останутся полные мысли и чувства стихи, над которым не властны ни пересуды, ни время:
«Луна и Плеяды скрылись,
Давно наступила полночь,
Проходит, проходит время, —
А я все одна в постели.
Те, кому я
Отдаю так много, всего мне больше
Мук причиняют…».
В конце концов, каждый видит лишь то, что способна увидеть его душа. Христианский писатель II в. н. э. Татиан в «Слове к эллинам» охарактеризовал творческое наследие поэтессы таким образом: «Сапфо, блудливая бабёнка, помешавшаяся от любви, воспевает даже свой разврат» — риторика пугающе узнаваемая и современная. Во многом благодаря такому отношению со стороны господствующей идеологии от девяти томов собрания сочинений Сапфо осталось около 170 отрывочных фрагментов, собранных исследователями по цитатам в произведениях других авторов, в грамматиках и на ранних папирусах.
Сапфо прожила благополучную и относительно долгую жизнь, полностью посвященную творчеству и ученицам, и тихо скончалась в 570 г. до н. э. в возрасте около 60 лет. Она не была единственной поэтессой Эллады; древнегреческая лирика знает много славных женских имен: Эринна с острова Телос, от которой осталось лишь имя, 50 поэтических строк и загадка ранней трагической смерти всего в 19 лет; развеселая Праксилла из Сикиона, известная множеством застольных песен; Коринна из Беотии, учительница прославленного Пиндара, которую называли десятым лириком; наконец, воинственная Телесилла из Аргоса — это она после поражения аргосского войска от спартанцев собрала ополчение из стариков, женщин, подростков, рабов, вообще всех, кто мог носить оружие, и атаковала спартанцев, и заставила их отступить — вот была бы подруга для Архилоха! Но только Сапфо вошла в историю литературы не только как самая известная из античных поэтесс, но и как родоначальница любовной лирики, рядом с которой даже знаменитый Алкей был лишь ее современником и земляком.
Мы уже упоминали, что Лесбос на рубеже VII и VI вв. до н. э. был довольно открытым и либеральным полисом, где бурлила общественно-политическая жизнь и процветали искусства. Если Сапфо принципиально отвергала первое, всецело сосредоточившись на втором, то Алкей одинаково ярко проявил себя и как поэт, и как гражданин.
Он родился примерно в 630–620 г. до н. э. и, вероятно, был представителем старого аристократического рода. Еще мальчишкой он помогал старшим братьям в свержении местного тирана. Позже принял участие в войне с Афинами за обладание портом Сигей у входа в пролив Геллеспонт, правда, особенной славы в боях не сыскал: известно, что в одном из сражений Алкей, бросив оружие, бежал с поля битвы — поступок, который осудили его современники, но который точно одобрил и понял бы Архилох. Он участвовал в гражданских конфликтах и борьбе аристократических семей за власть и влияние, вдохновлял единомышленников, дважды был изгнан, дважды вернулся, так что воинственные мотивы едва ли не чаще всего встречаются в его творчестве:
«Медью воинской весь блестит, весь оружием убран дом —
Аресу в честь.
Тут шеломы, как жар, горят, и колышутся белые
На них хвосты…
Есть булаты халкидские, есть и пояс, и перевязь —
Готово все. Ничего не забыто здесь — не забудем и мы, друзья,
За что взялись»[22].
Если Архилох — это балагур-пехотинец, сочиняющий терпкие рифмы между боями, чтобы порадовать сослуживцев, то Алкей явно музицирует и поет в офицерском собрании. Его строки выверены, плотно пригнаны одна к другой и лишены той вольной небрежности, которая обыкновенно присуща живому лирическому слову:
«Под взметом ветра новый взъярился вал.
Навис угрозой тяжких трудов и бед.
Натерпимся, когда на судно
Бурно обрушится пенный гребень.
Дружней за дело! И возведем оплот,
Как медной броней, борт опояшем мы,
Противоборствуя пучине,
В гавань надежную бег направим.
Не посрамим же трусостью предков прах,
В земле под нами здесь упокоенных:
Они воздвигли этот город
На благоденствие нам, потомкам.
Но есть иные — люди, не властные
В своих желаньях. Темным страстям служа,
Их опозоренные руки
Предали город рукам таким же»[23].
Так же обстоятельно и с некоторым пафосом, как ободряет друзей, Алкей обличает врагов, стыдит безмолвствующий народ и зовет сограждан к борьбе:
«Он знай шагает по головам, а вы
Безмолвны, словно оцепенелые
Жрецы перед загробной тенью,
Грозно восставшей из мрака мертвых.
Пока не поздно, вдумайтесь, граждане,
Пока поленья только чадят, дымясь,
Не мешкая, глушите пламя,
Иль запылает оно пожаром».
Гораздо естественнее и легче Алкей пишет о природе; правда, образы таких зарисовок несколько неуклюжи, но это придает стихам очарование непосредственности. Вот, например, про лето на Лесбосе:
«Орошай вином желудок: совершило круг созвездье,
Время тяжкое настало, все кругом от зноя жаждет.
Мерно нежная цикада стонет в листьях, из-под крыльев
Песнь ее уныло льется, между тем как жар жестокий,
Над землею расстилаясь, все палит и выжигает.
Зацветают артишоки.
В эту пору жены грязны,
И мужчины слабы: сушит им и головы и ноги
Жаркий Сириус»[24].
Артишоки цветут, женщины грязные, мужчины слабые, жара страшная, Сириус сушит ноги: если не знать, что это Алкей, так четко печатающий стихотворный шаг в своей гражданской лирике, можно подумать, что восхитительный образ Средиземноморского лета принадлежит перу кого-нибудь из ленинградских обэриутов