Публий Вергилий Марон.
Вергилий родился 15 октября 70 года до н. э. в местечке Анды, что близ Мантуи — сейчас это Вирджилио, коммуна на 11 000 жителей в Ломбардии, — в незнатной семье торговца. Первые его стихи были изданы около 50-х годов, а в 39 г. до н. э. читающая римская публика познакомилась с поэтическим сборником «Буколики». Сборник сразу стал событием литературной жизни Рима, благодаря ему на Вергилия обратил внимание Меценат. До самой смерти поэт, вместе со своим другом Горацием, оставался членом творческого сообщества, активно поддерживающего Августа Октавиана.
Недолгая жизнь Вергилия — он прожил всего 50 лет — не стала предметом скандальных историй и сплетен: никаких повесившихся бывших невест, умопомрачительных страстей, политических заговоров, изгнаний или легкомысленных оргий во дворцах у тиранов. Скульптурные и мозаичные портреты изображают человека заурядной внешности, коротко стриженного, гладко выбритого и оттого кажущегося молодым, особенно по контрасту с бородатыми классиками греческой литературы; современники описывают рослого, немногословного, чуть косноязычного и застенчивого увальня, нелюдимого и чуравшегося женского общества. По этой причине возникла было вялая сплетня о гомосексуальных наклонностях, но, не получив никаких подтверждений, бесславно скончалась. Скорее всего, Вергилий просто был настоящим поэтом, погруженным в искусство, увлеченным только лишь им одним, и эта аскетическая отрешенность творца казалась публике более удивительной, чем беспорядочное чудачество или буйство.
В историю литературы Вергилий вошел с тремя большими поэтическими творениями. Первым был уже упоминавшийся сборник «Буколики» — цикл из десяти больших стихотворений, или эклог, о пастушеской жизни, написанных в форме или диалогов, или прямой авторской речи. Название буколики — жанровое, оно происходит от древнегреческого слова βουκóλος, что означает собственно пастух. Самым известным автором античного мира, писавшим буколики, был греческий поэт Феокрит, живший двумя столетиями ранее Вергилия. К тому времени идиллии, изображавшие беззаботную жизнь пастухов и пастушек, уже были популярным направлением лирики. Они восходили к гомеровскому Евмею из «Одиссеи», образцу нравственной цельности и постоянства среди бурных и кровавых событий поэмы. Позже буколическая лирика то исчезала вовсе из литературной жизни, то вновь становилась востребованной; как правило, это было связано с периодами общественных потрясений, когда увлечение описаниями спокойной, размеренной, полной простых радостей жизни на лоне природы становилось формой побега от гражданских войн и политических переворотов.
Пастухи у Вергилия, как и положено, проводят жизнь в простых хлопотах, беседах и размышлениях. Силен, спутник Вакха, поет им гимны, соединяя космологические темы с сюжетами известных мифов, а в IV эклоге вдруг появляется образ, благодаря которому в более позднее время Вергилия стали считать не только поэтом, но и христианским пророком:
«Снова великий веков рождается ныне порядок.
Дева приходит опять, приходит Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
Мальчика лишь охрани, рожденного, с коим железный
Кончится век, золотой же возникнет, для целого мира…»[44].
Если «Буколики» стали римским ответом греческому Феокриту, то в следующей своей большой вещи, поэме «Георгики», Вергилий явно вдохновлялся творчеством Гесиода. Принято считать, что «Георгики» были написаны по прямому заказу Августа Октавиана, переданному поэту через Мецената. Как и знаменитые «Труды и дни» Гесиода, поэма Вергилия посвящена крестьянскому труду: земледелию, садоводству, скотоводству и пчеловодству — и должна была воспеванием радостей сельской жизни поддержать инициативу Августа Октавиана по раздаче земельных наделов солдатам и городской бедноте.
Нет однозначного мнения, была ли и «Энеида» — последнее из произведений Вергилия, опубликованное уже после его смерти, — написана по государственному заказу, однако совершенно очевидно, что для Рима она имела не только литературное, но и огромное идеологическое значение. В этой эпической поэме излагается довольно распространенная к моменту создания «Энеиды» мифологическая легенда о происхождении римской нации от Энея, прославленного героя Трои, известного нам по «Илиаде» — это ему Диомед разбил камнем колено и прибил бы совсем, если бы того не спасла его мать, богиня Афродита. От Энея, а значит, и от Афродиты, вел свой род лично Август Октавиан. Любой диктатуре, основанной на культуре крови и почвы[45], жизненно необходимо славное прошлое: это ее основа, обоснование исторического величия, оправдание консерватизма и эталон, по которому обречены равнять себя новые поколения. Ирония состоит в том, что в поисках истоков собственной идентичности римляне, внутренне так и не изжившие сложных противоречий любви и ненависти к эллинизму, обратились не к легендарным латинским героям Рему и Ромулу, а к древнегреческому эпосу, пусть даже и выудили оттуда в качестве своего пращура противостоявшего грекам троянца.
Венера Милосская 1857 г. Фотография Эдуарда Бальдюса (1813–1889)
«Энеида» Вергилия, повествующая о приключениях Энея после падения Трои, создана, как сказали бы сейчас, по высоким стандартам гомеровского эпоса, а говоря проще — вся пронизана влиянием «Илиады» и «Одиссеи». Она написана дактилическим гекзаметром и начинается характерным для Гомера зачином: кратким анонсом сюжетной коллизии и обращением к Музе:
«Битвы и мужа пою, кто в Италию первым из Трои —
Роком ведомый беглец — к берегам приплыл Лавинийским.
Долго его по морям и далеким землям бросала
Воля богов, злопамятный гнев жестокой Юноны.
Долго и войны он вел, — до того, как, город построив,
В Лаций богов перенес, где возникло племя латинян,
Города Альбы отцы и стены высокого Рима.
Муза, поведай о том, по какой оскорбилась причине
Так царица богов, что муж, благочестием славный,
Столько по воле ее претерпел превратностей горьких,
Столько трудов. Неужель небожителей гнев так упорен?»[46].
Преследующая Энея и его спутников Юнона-Гера пытается потопить их корабли с помощью бога ветров Эола. В страшной буре гибнет большинство троянских судов; на последних семи Эней со своими людьми оказывается выброшен на африканское побережье. Заручившись поддержкой Юпитера-Зевса, сочувствующая сыну Венера-Афродита внушает любовь к нему карфагенской царевне Дидоне, у которой Эней находит приют. Он принимается рассказывать Дидоне о падении Трои и семилетних скитаниях по морям, — и это полностью повторяет повествовательный прием из «Одиссеи» Гомера, когда едва выживший в буре Одиссей повествует о своих злоключениях царю Алкиною и его дочери Навсикае.
Вторая книга — «Энеида» разделена не на песни, а на книги — полностью посвящена страшному финалу десятилетней Троянской войны. Эти события были хорошо известны в античном культурном пространстве и давно описаны, например, Арктином Милетским в «Разрушении Илиона» или Лесхом Лесбосским в «Малой Илиаде» примерно за семьсот лет до Вергилия, но римский поэт показывает их глазами Энея. Мы видим разом опустевший берег близ Трои и брошенный лагерь ахейцев: бесчисленные пятна кострищ, груды мусора, ломаные доски, — и радость троянцев, уверенных, что осада окончена. Видим исполинского деревянного коня и смятение, которое он вызывает у защитников города: втащить за стены? Столкнуть в море? Пробить корпус и посмотреть, что внутри, или же просто сжечь? Мы слышим, как греческий провокатор Синон, притворно сдавшийся в плен, убеждает троянцев, что конь — «приношенье Минерве», то есть Афине, и специально сделан таким образом, чтобы не пройти в городские ворота: ведь тогда Троя станет непобедимой, и ей покорится вся Азия и Эллада! Наконец, мы становимся свидетелями страшной гибели Лаокоона, предупреждавшего жителей Трои об обмане «дары приносящих данайцев»: два чудовищных морских змея убивают и его самого, и двух сыновей. Троянцы, убежденные столь страшным знамением, затаскивают деревянного коня в город, пробив ради этого брешь в стене.
Лаокоон. Итальянская гравюра 16 в.
Меркурий (Гермес). Литография
Эней рассказывает, как той же ночью во сне ему явился дух Гектора, — предупредить об опасности и побудить к побегу, чтобы найти «новые стены» для троянских пенатов, богов домашнего очага. Проснувшись, Эней видит Трою в огне, уличные бои и штурмовые отряды врага, входящие в открытые городские ворота. Вергилий ведет нас по объятым сражением и пламенем улицам: вот за волосы волокут плененную Кассандру, вот рухнули двери осажденного дворца Приама, а вот и сам старый царь погибает, тщетно пытаясь противостоять с оружием в руках разъяренным ахейцам. Эней и сам собирается броситься в бой, чтобы разделить судьбу родного города, но видит знамение: голову его маленького сына Юла вдруг окружает сияние — еще бы, ведь ему предназначено стать прародителем рода Юлиев и самого сиятельного Августа Октавиана! Эней немедленно берет сына за руку, сажает старика-отца себе на плечи и бежит прочь из города, с толпой беженцев устремляясь к кораблям так стремительно, что теряет по дороге жену Креусу.
Третья книга рассказывает о морских странствиях Энея с товарищами по хорошо знакомому читателям мифологическому ландшафту: он сражается с фантастическими существами — здесь это гарпии, проводит корабль между Харибдой и Сциллой, встречает одного из спутников Одиссея, отставшего от своих, и видит издали ослепленного Полифема.
Отдав таким образом должное «Одиссее», Вергилий возвращается к основной линии повествования. Эней вступает с Дидоной в тайную связь: чрезвычайно романтическим образом, уединившись во время охоты в пещере, за пологом радужных струй обрушившегося дождя. Но счастье было недолгим: Меркурий-Гермес строго напоминает Энею, что он спасся из пылающей Трои не затем, чтобы утешаться с карфагенской царицей, а для основания великой нации. Эней начинает готовиться к отплытию и не скрывает это от Дидоны. Она обрушивает на неверного любовника потоки страстных упреков и горьких проклятий, после чего замышляет ритуальное самоубийство: на огромный погребальный костер сложена одежда Энея, его меч и восковое изображение, произнесены клятвы Гекате, Эребу и Хаосу, совершены колдовские обряды; утром, когда вероломный Эней отплывает от гавани Карфагена, Дидона проклинает его, предвещая страшные войны между Римом и Карфагеном, восходит на погребальный костер и пронзает себе грудь мечом.