Его отнесло в сторону от того места, где он упал, причем довольно далеко. К счастью, темнота была не полной — от воды шло слабое свечение, и Саймон смог различить окружающую обстановку.
Он упал в подземную реку, которая протекала через пещеру около двенадцати футов шириной. Свод высился футах в двадцати пяти от воды. За века мельничного круговорота поток все сильнее углублялся в каменное ложе. Мельничное — очень точное описание: обманчивая гладкость водной поверхности таила под собой смертельной мощи течение. Какое доброе божество подсунуло ему под руку этот уступ? Впрочем, Саймон и сейчас еще был в опасности: напряженные мышцы болели, и даже его сильные пальцы не смогут вечно цепляться за камень.
Разумеется, самое важное — выскользнуть из хватки потока, который терпеливо пытается утащить человека к уготованной для него смерти. Саймон попробовал подтянуться, чтобы проверить силу мышц, и застонал — он слабел быстрее, чем ему думалось. Пришлось опуститься, чтобы передохнуть; кажется, он даже молился… Затем глубоко вздохнул, задержал дыхание и снова попытался подтянуться. Шесть дюймов, семь, восемь… Каждый дюйм освобожденного из хватки потока тела облегчал дальнейшее продвижение, и вскоре ему удалось дотянуться подбородком до уступа, а одной ногой найти опору в стене под водой. Это позволило немного расслабить руки, чтобы набраться сил для последнего рывка.
Саймон осмотрелся, опасаясь, что его попытки приведут лишь к отсрочке неизбежного — он будет судорожно и мучительно цепляться за камень, пока не обессилеет и не соскользнет в темные бурные воды. Однако, завидев футах в десяти над головой широкую черную расщелину, он едва удержался от радостного возгласа. Можно забраться в эту расщелину, лечь и как следует отдохнуть. Похоже, добрые божества к нему благосклонны.
— Не сегодня, дорогой мой Тигр, не сегодня, — пробормотал Саймон, к которому вернулось приподнятое расположение духа.
Подняв руку, он вцепился в узкую щель над головой, затем перенес выше вторую руку, подтянулся и встал на спасительный уступ. Перебирая руками от одной расщелины к другой, Саймон вскоре смог выпрямиться. Он распластался вдоль скалы, а за спиной у него струилась подземная река.
Спасительная расщелина была уже совсем рядом, и Саймон едва не переусердствовал — не опробовав камень, он взялся за него рукой, и тот откололся от скалы. Теперь вес Саймона удерживался фактически тремя пальцами левой руки, цепляющимися за дюймовой глубины щель. Прошло несколько мучительных для нервов и мышц секунд, прежде чем ему удалось найти новую опору для рук. Теперь он продвигался вперед более осмотрительно и постепенно сумел благополучно перебраться через край спасительной расщелины.
Он лег на спину и закрыл глаза. Теперь, когда немедленная кончина ему уже не грозила, нахлынули эмоции. Падение в воду, а затем жуткое ощущение беспомощности от погружения в пучины подземной реки подорвали его уверенность в себе. Саймон чувствовал себя крайне слабым и всем телом дрожал — последнее, впрочем, по большей части могло быть последствием напряжения мышц и сухожилий. Не сразу он сумел перекатиться на бок и взглянуть на предательски гладкую поверхность воды в двенадцати футах внизу. Несмотря на свое незавидное положение, Святой криво усмехнулся.
«Что за невезуха, сынок, — прохрипел он. — Мне жаль вас разочаровывать, но я не собираюсь сегодня умирать».
Саймон отвернулся и в слабом, неверном свете, исходящем от воды, принялся изучать возможности дальнейшего спасения. Он знал, что большие территории пронизаны обширной сетью подобных подземных пещер естественного происхождения. Некоторые из них тянулись дальше, чем даже самый бесстрашный человек решился бы исследовать. Саймону вспомнилась история о пещерах Чеддер, где пропала целая экспедиция. Тогда богатое воображение рисовало ему странных доисторических чудовищ, выживших в недрах земли, и даже расу полулюдей, которые живут под землей, и он решил как-нибудь однажды попытаться найти ту пропавшую экспедицию. Однако предполагалось, что он сделает это при полном вооружении, с подходящими спутниками, веревками и фонарями… Сейчас он не в пещерах Чеддер, и при себе у него только мокрая одежда и разные мелочи в карманах. Поскольку выбраться отсюда под водой не получится, придется найти другой путь.
За его спиной находилась расщелина, которую он счел всего лишь впадиной в скале. Саймон прополз немного вглубь расщелины и снова пожалел о том, что у него нет с собой фонарика, без которого он ощущал себя беспомощным. Впрочем, горевать об этом не было смысла — слезы ведь не светятся, — так что пришлось двигаться дальше и надеяться на лучшее.
Лицо овеял слабый ветерок, и Саймон воспрянул духом. Раз уж здесь свободно циркулирует воздух, значит, где-то впереди есть выход. Вот только сумеет ли он им воспользоваться?..
Слабым утешением послужило то, что его часы, которые гарантированно должны работать при любых суровых условиях на суше, в море или воздухе, успешно прошли последнее испытание. Они все еще негромко тикали, и по светящимся цифрам Саймон мог оценить прогресс своих трудов. Ползти на животе оказалось не так уж и трудно — давным-давно вода сгладила все неровности. Через какое-то время Саймон ударился лбом о стену и так обнаружил, что туннель поворачивает направо. После этого он нащупывал путь уже осторожней и без потерь преодолел остальные повороты. Каждый раз он старался убедиться, что ветер по-прежнему дует, чтобы не тратить время и силы на повороты, которые приведут в тупик. Так прошел примерно час, и в конце концов коридор расширился насколько, что Саймон смог подняться на ноги.
Однако он продолжал продвигаться с осторожностью, ощупывая пол ногой и вытянув вперед руку, чтобы не упасть в какую-нибудь трещину или не удариться головой о каменный потолок. Непроглядная темнота отзывалась болью в глазах и действовала на нервы. Саймон как никогда остро прочувствовал всю муку слепоты. Перед глазами то и дело вспыхивали красные пятна, необходимость полагаться только на тактильные ощущения терзала напряженные до предела нервы. Тянуло опуститься на пол и бесцельно ползти вперед, пока он не погрузится в сон и забвение. Затем нахлынул какой-то детский, безрассудный страх, и захотелось стиснуть кулаки и бить ими о стены, а затем броситься в темноту и разбиться о камни. Бросить попытки спастись и проклинать темноту, моля о несущей облегчение смерти. Ведь темнота, укрывающая мир под небом, — словно слепящее солнце по сравнению с цепенящей жуткой тьмой в местах под землей, где отродясь не было света.
И все же Саймон упрямо двигался вперед, хотя уже почти не понимал, что делает. Он шел все медленней, пока не остановился. Потом заставил себя идти дальше. Затем обнаружил, что снова стоит, и опять заставил себя идти. Отрывки давно забытых песен срывались с пересохших губ и эхом уносились во тьму. Один раз он чуть не оглох от безумного громкого смеха и с трудом осознал, что этот смех вырвался из его горла. Он бормотал глупые, бессмысленные фразы; предложения из совершенно разных бесед сплетались в бессодержательный сумбур. Каждый раз ловя себя на этих предвестниках безумия, Саймон останавливался и замирал до звенящей тишины в ушах.
Собственная безопасность стала ему безразлична. Порой он бежал, словно за ним гнался враг, натыкался на препятствие и падал. Лежал какое-то время, затем заставлял себя встать и продолжать путь. Он покачивался и бился о стены, но шел; спотыкался и падал, но шел; многочисленные ушибы и царапины ныли, но он шел, шел, шел… Он то сквернословил, то молился. Но все же шел, ярд за ярдом, и лишь один маяк мог вывести его из этого ада наяву — дуновение прохладного свежего воздуха.
Непоколебимая жажда жизни вела его, когда истерзанные мышцы молили об отдыхе. Саймон больше не мог смотреть на часы — перед глазами все плясало. Впрочем, в мрачной пустоте не было времени, не было ничего, кроме боли и безумия. Эта кромешная тьма существовала всегда — обволакивающая, пульсирующая, осязаемая. Она вилась вокруг и пыталась захватить его тело: петлей стягивала грудь, тыкалась в виски и жгла глаза, пока Саймону не начинало казаться, будто он бредет сквозь воду. Когда же он рвался из ее хватки, она истончалась и отпускала — лишь для того, чтобы через миг вновь оплести и задержать. Она застревала в горле, словно дым, и ласкала лицо. Саймон думал о свете, и только о нем — о рдеющих углях и мерцающих искрах костров, о бледном, загадочном сиянии луны и тусклом, подернутом дымкой блистании звезд, о лучах машинных фар, о слепящем свете софитов… О беспощадном тропическом солнце, пылающем в аметистовых небесах пустынь. Однако здесь была лишь тьма. И Саймон упорно шел вперед.
И вдруг тьма закончилась.
Саймон завернул за угол, споткнулся о выступ скалы и тяжело упал на валун — он видел его, но не хватило сил уклониться. Он лежал на земле, израненный и до смерти уставший, и вдруг увидел, что камень над ним испещрен слабыми серебристыми огоньками. Он подумал, что наконец сошел с ума; что его глаза изменили ему и теперь насмехаются над его поражением; что зрение утонченно издевается над ним, пытая видениями победы. Медленно, с опаской Саймон поднял голову.
Он видел всю пещеру, в которой лежал, — всю полностью, в высоту, в длину и в ширину. В пещере царила темнота, однако она отличалась от кромешной тьмы, в которой он брел несколько часов. Это был словно восход солнца после ночи. Едва не рыдая от благодарности, Саймон с трудом поднялся и пошел вперед. Через пятьдесят ярдов возник очередной поворот. Свет стал чуть ярче. Саймон обогнул торчащий камень и побрел дальше, терзаясь опасениями, что его надежды не оправдаются. Однако пещера расширилась, и в конце ее был выход, сквозь который Саймон увидел благословенное небо: бездонное и темно-синее вечернее небо, усыпанное оживленно мерцающими звездами.
На выходе он застыл, упиваясь сияющим великолепием ночи, алмазами звезд и спокойным морем внизу.
— Боже!.. — выдохнул Саймон, обессиленно прислонился к стене и осел на землю в глубоком обмороке.