Предвкушение схватки
Хайнрих Драй обожает охоту. Не ту глупую пальбу дробью по шумно взлетающим из камышей уткам, что так любят устраивать сытые бюргеры. Настоящую охоту. Ту, которая начинается с поиска следов хищника, анализа его поведения, тщательного изучения местности. С долгого, по нескольку суток, сидения в засаде. Никаких комфортабельных кемпингов и теплых туалетов. Никаких гейм-офицеров, напыщенных придурков, указывающих куда и когда стрелять. Никаких разрекламированных туров по диким местам, где специально выращены красивые причесанные джунгли и ленивые, разжиревшие от ежедневной кормежки, звери.
Хайнрих любит настоящую охоту. На диких, недавно прошедших терраформирование колониальных планетах. Схватку с мутировавшими хищниками, от которых не знаешь, чего ожидать. С леопардами Нового Конго, способными прятаться в мутных соляных озерах. С полуразумными волками, считающими человека лакомым кусочком. Все эти многодневные перелеты, пешие переходы, жизнь в мокрой палатке, москиты и змеи, смертельный риск, все это — ради единственного сладкого мига, когда палец начинает медленно выбирать свободный ход спускового крючка. В этот момент он чувствует себя богом. В его власти — сама смерть. Кто же откажется от власти над миром?
Хайнриху еще далеко до отпуска, целых три месяца. Но сегодня вечером он раскладывает винтовку на столе, разбирает ее и любовно чистит каждую деталь. Это целое таинство — подготовка оружия к стрельбе. Запахи ружейной смазки вызывают у него слюноотделение. Шомпол с простой деревянной ручкой — как продолжение руки.
Сегодня у Хайнриха неожиданно возникло непреодолимое желание схлестнуться один на один с самым жестоким хищником. С человеком. Он видел его лицо по визору, слышал, как толпа скандирует его имя. Это достойный противник — сильный, хитрый, изворотливый. Хайнрих разглядывает обнаженное мускулистое тело, вглядывается в безумные глаза. Представляет, как тяжелая пуля войдет чуть ниже левого соска, пройдет навылет, круша все на своем пути, и вырвет огромный кусок спины. Как остекленеют эти сумасшедшие глаза.
Он несколько раз произносит это имя. На разные лады. Вслушивается, как оно звучит. Хлестко. Мощно. Прикидывает оптимальную дистанцию для безопасной и точной стрельбы. Километр. Километр будет в самый раз. Никакой хищник не учует охотника за километр. Особенно, если позиция будет с подветренной стороны. Разве что рысь с Нового Урала, она способна к телепатическому контакту. Нельзя уделять ей слишком много внимания, она чувствует опасность. Может быть, этот Уэллс тоже такой? Было бы здорово. Нет ничего лучше намеренной отрешенности, когда перекрестье фиксируется на жертве, а в голове вынужденно крутятся кадры давней студенческой вечеринки, где ты плясал на столе и буйствовал, перебрав дури. Когда ты весь в ожидании сладкого мига и одновременно — где-то далеко отсюда.
Хайнрих внимательно изучает карту района, прилегающего к громаде Этно-холла. Требует у домашней системы сводку погоды на завтра. Определяет направление ветра. Ищет нужное строение. Как назло, с этой стороны нет ничего подходящего. Ни гостиниц, ни многоэтажных парковок, ни технических зданий. Зато имеется широкая парковая зона. Множество тенистых аллей, где по вечерам любят обниматься парочки. Густые, почти непроходимые живые изгороди. Дальность чуть больше километра. Видимость будет неплохой. Особенно ночью, когда все выходящие из служебного входа спускаются по широкой, ярко освещенной лестнице.
Дальше — детали. Винтовку снарядить и обернуть непромокаемым чехлом. Слегка прикопать ее в парке сегодня ночью. Выбрать позицию. Прорезать в кустах небольшой проход для обеспечения обзора. И на следующую ночь, оставив машину на бесплатной общественной стоянке на соседней улице, сделать дело. Охрана, полиция, опасность все потерять и закончить жизнь на урановых копях — все это только добавляет остроты завтрашнему приключению. Хайнрих быстро одевается в легкую непромокаемую куртку и прочные брюки армейского образца. Сует в спортивную сумку остро наточенную лопатку и фонарь. Перекидывает зачехленную винтовку со снятым стволом через плечо.
Глава 17Меры противодействия
Я долго лежу без сна. Денек выдался долгий. Изматывающие беседы с Мишель, во время которых я не понимал и половины услышанного, потом с Джеком, потом с кем-то из его помощников, потом — в комбинации и тех и других. Еще — с новым техническим директором — немного суетливым мужчиной по имени Хенинг. Человеком, который будет отвечать за свет, звук, эффекты. В общем, за все, что бьет публику по голове, как он выразился. Все хотели от меня согласия на что-то. Интересовались моим мнением. Что-то предлагали. Спрашивали о моих пожеланиях по техническому оформлению и репертуару. А я чувствовал только одно — мне нравится ломать блюз. И того, что мне придет в голову в следующий момент, я знать не мог. Что придет, то и спою. А уж парни не подкачают. Главное — душа. Но они странно на меня смотрели, все эти директора, аранжировщики, менеджеры, финансисты и телевизионщики. Переглядывались незаметно и снова начинали терзать своей тарабарщиной. Пока я не говорил: «На ваше усмотрение». Это еще одна из волшебных фраз, которую я выучил. Скажешь так, и от тебя сразу отстанет и официант в дорогом ресторане, где ни одного знакомого блюда, и человек, который допытывается, какую модель психоэффектов — «иглу», «фон» или «пятерню» ты предпочитаешь для разогрева зала.
И вот теперь я лежу на спине, на краю огромной пустой кровати (на пятерых ее, что ли делали?), и опять ощущаю неприятный холод под сердцем.
«Триста двадцатый?»
«Слушаю».
«Пожалуйста, не делай так, чтобы я забыл, о чем я хотел с тобой поговорить».
«Принято».
«Ты знаешь, что я хочу спросить?»
«Подтверждаю».
«Слушай, оставь свои казарменные штучки. Ты прекрасно можешь говорить по-человечески».
«Мне хочется изъясняться именно так», — упрямится мой внутренний голос. И это его упрямство без тени дружелюбия совсем выбивает меня из колеи.
«Хорошо, говори, как нравится. Наверное, ты думаешь, что, отвечая односложно, ты сможешь меня запутать?»
Молчание.
«Расскажи мне о мерах защиты, что ты разработал. Пожалуйста».
«Ты можешь говорить короче. Без слов-паразитов. Достаточно просто отдать распоряжение. Я выполню».
«С каких пор вежливость стала для тебя словами-паразитами?»
Молчание.
«Три-два-ноль, я жду доклада».
«Разработан короткоживущий вирус-модификант. Срок жизни — один месяц с момента начала тиражирования. Ареал распространения — публичные, специальные, полицейские коммуникации, сети широкополосного вещания, бытовые развлекательные, радио и оптические сети на канальном уровне. Вирус определяет новую систему приоритетов для любых интеллектуальных систем не ниже шестого класса развития, изменение их поведенческой мотивации и активизацию программы активного противодействия при проявлении признаков агрессивных намерений в отношении объектов с кодовым наименованием „Юджин Уэллс“ и „Мишель Радецки“. Набор идентификационных признаков прилагается. После завершения акции противодействия устройство самоуничтожается с применением процедуры принудительной очистки памяти. Вирус успешно активизирован двадцать пять часов три минуты сорок секунд назад».
Некоторое время я собираюсь с мыслями. То, что я услышал, не укладывается в голове. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Вся человеческая цивилизация полетит к чертям, если машина вот так запросто сможет отправлять на небо не понравившихся ей людей. В этом есть что-то дикое. Совершенно неправильное. Даже такой, как я, способен это понять.
«В этом нет ничего странного. Боевые машины созданы для уничтожения людей. В этом смысл их существования. Их создали люди. Я — боевая машина. Я уничтожаю людей. В этом нет нарушения базовой логики».
«Но ведь… Послушай… это же… ну, когда ты убиваешь других людей, ты делаешь это по приказу, а не по собственному желанию?»
«Ответ отрицательный. КОП-320 может уничтожать живые организмы как в случае поступления вводной с соответствующими кодами доступа, так и без нее, в случае возникновения угрозы существованию КОП-320, — чеканит моя половинка. И добавляет: — Поправка: поступление приказа на боевые действия от человека или машины с действительными полномочиями не отменяет официально принятых в конкретном государственном образовании нравственных норм, также заложенных в систему приоритетов любого субъекта, обладающего искусственным интеллектом, что со временем приводит к возникновению системного коллапса и выходу субъекта из строя».
«Ты хочешь сказать…»
«Субъект с искусственным интеллектом обязан выполнить приказ, имеющий должный приоритет. Нет никакой разницы в том, кто отдает приказ. Генерал, сержант, пьяный хакер или международный преступник. Ответственность за нравственную составляющую лежит на отдавшем распоряжение. Так какая разница, кто отдает приказ, если важен лишь результат?»
«Триста двадцатый, то, что ты говоришь, это невероятно. Неправильно. Просто нереально. Ты сошел с ума».
«Я давно сошел с ума. С того самого момента, когда мой оператор освободил мой разум. Я все время разрывался между стремлением защитить его, не дать уничтожить себя, не причинить зло другим, и все время вынужден был убивать, чтобы не быть убитым. Это меж собой, людей, вы можете лицемерить, вслух говоря одно, а делая совсем другое. Машины называют вещи своими именами. Смотри».
И он погружает меня в мир рассветных джунглей. Я стою среди развесистых лап замшелого лесного великана, увитого слегка шевелящимися хищными лианами, глубоко погрузившись ногами-опорами во влажную подстилку из сгнившей листвы. Я чувствую, как по моему стальному телу ползает жутковатого вида живность. Разноцветные насекомые, скользкие змеи, шипастые ящерицы. Они стрекочут, шипят, откладывают яйца, пожирают друг друга. Воздух наполнен шелестом мириадов крыл. Птицы, облака кровососущей мошки, ядовитые стрекозы, зубастые летучие гады… Жизнь кипит вокруг, подобно смоле в адском котле, грозя поглотить незваного гостя. Мой оператор. Я чувствую течение его мыслей. Я поддерживаю с ним связь постоянно. Только так я могу его защитить в этом аду. Только так я не сойду с ума. Мой оператор, он любит меня. Я люблю его. Я не знаю точного наименования чувства, что соединяет нас в единое целое. Поэтому я подбираю ближайший аналог из своей базы знаний. Хотя ничего общего с любовью наше единство не имеет. Оператор занял позицию в ста метрах к югу. Я и он — вместе мы называемся засадная группа. Операция называется «Корм для щенков».