— О! Красный Волк явился! — радостно скалится Чертополох. — Дай пять! — И он звонко хлопает по моей ладони.
— Здорово, чувак! — не вставая и не меняя позы, жмет мне руку Торки.
— Явился? Привет! Пива хочешь? Падай. Где шлялся? — нестройно отзываются остальные. И я почему-то начинаю чувствовать себя так, словно знаком с этой компанией всю жизнь, вот только отошел на минутку за сигаретами. Отличное это чувство — быть своим.
— Опаздываешь, лидер, — Варвар прячет в карман тряпицу для полировки. — Мы тут с час уже тусуемся.
— С час? — удивляюсь я. — Помощник Джека сказал, что репетиция в два. Сейчас без одной минуты.
— Кто ж на репетицию вовремя приходит, чувак, — снисходительно улыбается Иван. — Бывает, на нее опаздывают, но чаще приходят пораньше. Потрепаться, пивка попить, стрỳмент наладить. Кому надо — и опохмелиться. Настроиться, в общем.
— Я не знал. Буду иметь в виду.
— Да ладно тебе. У каждого свои приколы. Будь собой, и все будет тип-топ, — потягиваясь, изрекает Крошка Фрэнки.
— Ладно. Варвар, а почему ты меня лидером назвал?
— А кто же ты? Кто нам будет говорить, что лабать будем? И как? Эта, как его, — направление творчества определять, — с некоторой издевкой отвечает толстяк и народ со всех сторон выражает ему поддержку, кивая и хихикая на разные лады. — Ну и, в конце концов, кто нам башляет? А кто башляет, тот и заказывает музыку. Таков закон.
— Клево выдал толстый, — соглашаются парни.
— Так что давай, Волк. Говори, что и как, — резюмирует Варвар.
Я беру кресло и ставлю его у стены. Сажусь лицом к спинке. Кладу подбородок на руки.
— Ты сказанул, Варвар. Откуда мне знать, как? Я что, музыкант, по-твоему? Я дилетант, как ты сам давеча сказал.
— Ну, коли ты нас нанял…
— Не я, — не дав ему договорить, протестую я.
— Ну, телка твоя, какая разница. Перец этот в галстуке сказал: тебя слушать.
— Ты не тушуйся. Говори, как думаешь, не съедим, — вмешивается Торки.
— Не боись, поддержим. Подскажем, ежели что, — согласно кивает головой Щипач.
— Давай, парень. Не ломайся. На вот, хлебни. Сразу прояснится. Какой джем без пойла?
И я прикладываюсь. Прямо из горлышка. Крепкий виски жжет пищевод. Живот сразу наполняется теплом.
— Меня про эту чушь пытали уже. Эти, в галстуках, — сообщаю я, переведя дух.
— А ты что? — заинтересованно подается вперед Варвар.
— А ничего. Сказал, как есть. Я в этой ерунде не разбираюсь. Я просто блюз люблю. Что в голову придет, то и буду петь. А парни не подкачают.
— И все?
— Все.
Наступает короткая тишина. Музыканты недоуменно переглядываются. Что они чувствуют при этом — поди разбери. Изумление, надежда, насмешка. Все у них перемешалось.
— А что, мне нравится, — первым высказывается Варвар. — Никаких тебе репертуаров. Выходишь и плюешь на все. Играешь для удовольствия. Чистый джем-сейшн. Когда еще так оторваться можно? Последний раз я по кабачкам так играл. Давно это было. А тут за такое еще и башлять будут.
— Мы и последний концерт так отыграли, — соглашается Щипач.
— Зал порвали, — добавляет Торки. — У меня самого чуть башню не снесло. Аж старые деньки вспомнил. Топаешь, бывало по Летсорсу, в «Лиру» торопишься. И все никак дойти не можешь. Через дом какие-то погребки да ресторанчики, народ клубится, все двери настежь. И из каждой такой саунд — дух захватывает! Тут минуту постоишь, там стаканчик пропустишь. Ну просто не оторваться. Меня ведь чуть не выкинули тогда. Я за три месяца ни разу на работу вовремя не явился. Жена меня бросила. Она за год меня трезвого пару раз всего и видела.
— Волк, брат, да ты так пел, будто в тебя черный вселился! — белозубо скалится Чертополох. — Эти белые блюз по-настоящему и не понимают вовсе. А ты — словно в гетто родился.
Все почему-то начинают хохотать после этих слов. Немного погодя, когда понимаю, что смеются не надо мной, тоже присоединяюсь к всеобщей истерии.
— Он… черный… я… не могу… — покатывается Торки.
— Сдохнуть можно, — тычет пальцем в Чертополоха Иван, едва не перегибаясь от смеха вдвое.
— Эта… образина… — сквозь слезы поясняет мне Щипач. — Он… пигментацию себе сменил… чтоб за своего на Новом Конго сойти… за дочкой тамошнего туза приударить… тоже мне — негр…
И хохот раздается с новой силой. Чертополох, обиженно отвернувшись к стене, держится до конца. Но потом не выдерживает, присоединяется к веселью.
— Все равно мне от ворот поворот дали, — сообщает он сквозь смех.
— А чего ж назад не перекрасился?
— Да деньги кончились. А потом привык как-то.
И мы пускаем бутылочку по кругу, закрепляя соглашение. Когда бутылка под смешки и прибаутки незаметно проходит несколько кругов и пустеет, я свободно подхожу к Варвару и усаживаюсь рядом.
— Ну, что, Волк? Сбацаем?
— Сбацаем, Варвар. Сегодня играем Хукера. Пойдет?
— Ну, с твоим репертуаром не соскучишься. Сбрасывай. Расселись, парни.
И мы начинаем. То ли виски всему виной, то ли ощущение какого-то братства, что меня поглотило, но я снова обо всем забыл. Так, сидя на стуле, руки на спинке перед собой, и пел. Сначала «Pots On, Gas On High». Потом щемящую «We Might As Well Call It Through». Варвар просто млел, стуча по клавишам. Щипач едва из кресла своего не вывалился — он сидя играл. Мы все сидя играли, будто на вечеринке. Или как на сцене крохотного кабачка, каких море в городах Новой Калифорнии. «A Sheep Out On The Foam». «Sittin' In My Dark Room». Эти названия, скажу вам — сами как музыка звучат. А уж как самозабвенно Чертополох выдувал. Нет, есть в этом что-то магическое. Что-то от бога. Или от дьявола. Что-то такое, что делает тебя не от мира сего.
— Больше жизни, жизни хочу, — так Варвар сказал, запуская новую тему. Куда уж больше-то! Мы и так все как зомби стали. Глаза пустые, рты раскрыты. Рабы звука, что сами и создали.
И так мы больше часа лабали. Взмокли, несмотря на кондиционеры, расстегнулись до пупа. Выпили все пиво.
— Хорош, Волк. Пауза, — говорит, отдуваясь Варвар. — Профсоюз не велит лабать за раз больше сорока минут. Сорок пашем — двадцать курим. Так ты нас до концерта загонишь.
И все расслаблено выдыхают, опуская инструменты.
— Эй, бой, притащи-ка нам еще пару бутылочек виски! И пива! — кричит Торки кому-то в коридор.
— Слушай, Красный Волк, а чего бы тебе девочек на подпев не взять? — осторожно интересуется Щипач.
— Девочек?
— Ну да. Их ведь Фил за компанию с нами попер. Они вроде без работы теперь.
— А можно?
— Ты — босс, тебе все можно, — с серьезной миной отвечает Щипач.
Я вспоминаю, как на концерте покачивали роскошными бедрами и выдыхали окончания длинноногие гурии. Как вибрировали их голоса. Потом перед глазами невольно встают кадры новостной передачи, где наши девушки танцуют обнаженными, сверкая ослепительными телами. Черт возьми, о чем это я думаю?
— А они захотят?
— Чувак, ты без работы хоть раз сидел, а? — осведомляется Торки. И я понимаю, что спросил что-то не то.
— Я не против, пусть приходят. Они красивые, — говорю я. — И поют здорово.
— Еще бы. Фил абы кого к себе не брал. Только лучших, — соглашается Щипач. — Погоди минуту.
И он куда-то исчезает.
Вокалистки явились всего через пару минут, будто ждали в соседней комнате. А может, так оно и было. Одновременно с ними появился и посыльный с корзиной, набитой выпивкой.
Девушки сегодня одеты в брюки и яркие свободные свитера. Они совсем не похожи на тех эффектных сексапилок, что заводили народ на сцене. Сегодня они привлекательны, но одновременно целомудренны, что ли? Эти женщины, кто их разберет? Они способны маскироваться не хуже вражеских снайперов.
— Здравствуйте, сэр, — за всех говорит мне одна из вокалисток. Черноволосая.
— Здравствуйте. Зовите меня Юджином, — меня выбивает из колеи то, что исходит от этих женщин. Смущение, жадное ожидание, откровенный интерес, смешанный с каким-то совершенно отвязным бесстыдством. От этой взвеси я теряюсь.
— Я Фатин, — улыбаясь, кивает мне черноволосая.
— Калеа. Рина, — представляются блондинки.
И все они свободно рассаживаются, кто где. Они тоже вернулись домой. Они чувствуют себя как рыбы в воде.
— Щипач сказал, что вы хотите с нами выступать, — неуверенно начинаю я.
— Да, Юджин. Хотим. Ты отвязно лабал. Кто ж не захочет? — опять говорит за всех черноволосая. Остальные согласно кивают, кидая на подругу быстрые внимательные взгляды. Такие странные взгляды. Необычные. Мужчины так друг на друга не смотрят.
— Ну, тогда — добро пожаловать. Все вопросы решите с Джеком. Этот такой мужик в галстуке.
— Мы помним, — кажется, Фатин всегда впереди этой троицы.
— Скажите ему, что я вас взял.
— Скажем, Юджин, — на этот раз ответить успевает одна из блондинок. Рина. Отвечает и торжествующе смотрит на слегка прикусившую губу брюнетку.
— Это дело надо спрыснуть, — заявляет Деревенщина Торки.
— Точно, — поддерживают парни.
— Я тоже не прочь, — говорю. — Только как мы играть-то после будем? Да и вредно это — столько пить.
И все смотрят на меня удивленно, скрывая сожаление.
Седой Варвар осторожно покашливает.
— Ты это… Волк… не обижайся только… — неуверенно начинает он. — Кто ж без допинга-то лабает? Вредно, говоришь? Ну и что? Без саморазрушения нету этого, как его, творчества. Пока не раскроешь душу-то — она наружу не пойдет. Джем без бутылочки — все равно, что тучи без дождя. Въезжаешь?
— Вроде бы.
— И на концерте. Ты что — решил, будто мы дурь хаваем для кайфа, как эти пустоголовые? Не, парень. Мы так сознание расширяем. Раскрываемся на все сто. А эти, что в зале? Ты почему, думаешь, мы только по имперским планетам катаемся? Есть ведь такие богатые колонии — чистый отпад! Все дело в этой штуке, которая вот тут упрятана, — и он постукивает себя согнутым пальцем по лбу. — Эта штука, она есть у имперцев, но нет у колонистов. А без нее все наши эффекты, свет, шум — не разогреют публику-то. Они ведь все направлены только на то, чтобы этого жучка в башке расшевелить. И уж он-то даст копоти! А если в башке ничего не отзовется — играть мы будем в пустоте. В вакууме. И никогда на обратный билет не заработаем. Публике-то, ей все равно, под что тащиться. Что под блюз, что под народную музыку. Лишь бы психоделики их мозги включили.