— Теперь и я сомневаюсь, — отвечает она. — Ты простишь меня?
— Мне кажется, ты возненавидишь меня за то, что сейчас говоришь.
— Ну что ты за чудовище такое, Юджин? — восклицает она, и в голосе ее мне слышится намек на слезы.
И мне хочется сказать ей что-то такое, чтобы она поняла, что она значит для меня. Что-то очень хорошее. Так сказать, чтобы сразу забыть про все. Но что-то держит за язык, и я дрожу, мучительно пытаясь найти слова, которые не обидят ее. И заранее знаю, что она ждет совершенно не их. И она знает, что я не могу их произнести, и целует меня, не давая говорить.
— Молчи. Пожалуйста. Мне так хорошо сейчас, — просит Мишель.
— Ладно, — послушно говорю я. И все, что тревожит меня, мысли о том, куда нам податься завтра, и будет ли оно, это завтра, отступает куда-то далеко-далеко. Как будто не имеет к нам теперешним никакого отношения.
— Зачем ты прилетела за мной тогда? На самом деле.
— Кролл начал на нас охоту. Я боялась, что он доберется до тебя, а ты перестал отвечать на письма. И я решила — добрался-таки. А ты просто влип в другую историю, — отвечает Мишель.
— Сказку о том, что я тебе нужен, ты потом придумала, да? Решила, что рядом с тобой я буду в безопасности?
— Да. Не сердись. Я боялась за тебя. Я и сейчас за тебя боюсь. Кто же знал, что ты на самом деле окажешься таким незаменимым?
— В каком смысле?
— Пошляк, — она легонько теребит меня за мочку уха. Я целую ее в макушку.
Мы наслаждаемся теплом наших тел. Легкая тревога исходит от Мишель. Скрывая ее, она прижимается щекой к моей груди. Ее дыхание — горячее пятнышко, жжет и щиплет кожу.
— Думаешь о чем-то неприятном? — спрашиваю я.
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую.
Ее рука плавно скользит по спине, рождая прикосновением пальцев щекочущий холодок. Кажется, Мишель даже не замечает своей нечаянной ласки.
— Тебе так необходимы эти немытые дикарки? — спрашивает она, не отстраняя лица от моей груди, так что я едва слышу невнятно произнесенные слова.
— Какие дикарки?
— Тогда, на базе, ты сказал, что тебе надо на Кришнагири. Скажи, это у тебя идефикс — влюбиться в индийскую женщину?
— Влюбиться? О чем ты?
— Когда мы познакомились, ты мечтал найти любовь на Кришнагири, — совсем неслышно говорит Мишель. И я чувствую, как отчаянно она смущена.
— Тогда я был… эээ… не в себе. Я обещал своему другу, что мы будем вместе добывать «черные слезы» на Кришнагири. Это я и хотел тебе сообщить. Больше ничего.
— Правда?
— Ну да, — удивляюсь я. — А ты решила, что я еду туда… за этим?
Мишель вдруг отстраняется и смотрит на меня взглядом совершенно незнакомых глаз, которые через несколько мгновений подергиваются поволокой желания.
— Назови меня сладкой, — вместо ответа требует она. — Пожалуйста. Я такая дура!
— Сладкая моя.
— Еще! — ее губы наливаются жаром.
— Сладкая моя. Ты — чудо. Мой котенок.
Единственное, что отравляет эту вакханалию страсти — мелкая поганенькая мыслишка, этакое полуосознанное подозрение. Нет ли в том, что я нравлюсь Мишель, заслуги ее центра равновесия? Я знаю, что пока не получу ответа на этот вопрос, чувство мое не будет полным. Кому охота, чтобы в него влюбились по приказу? Я гоню это неприятное ощущение, загоняю его в самый дальний уголок души, прикосновения Мишель разжигают во мне жуткий пожар, но стоит огню чуть утихнуть, как чертово сомнение вновь выползает наружу и жалит меня в самое сердце.
Глава 25Естественные склонности
Мы по очереди плещемся в тесной кабинке эмульсионного душа. Вестовой приносит нам крепкого чаю. Мишель осторожно прикасается к залитому прозрачным клеем красному рубцу на моей спине. След от пули, что прошла по касательной.
— Больно?
— Уже нет.
Мишель усаживается напротив. Складывает ладони между колен, сжимает их ногами, склоняется ко мне. Взгляд ее серьезен, это уже другая Мишель, не та, что полосовала мою поясницу острыми коготками.
— Что с нами будет, Юджин?
— Мне казалось, ты на все вопросы знаешь ответы с самого рождения.
— Не смешно. Ты что-то знаешь. Что-то, чего не знает моя семья. И ты обещал мне все рассказать.
Я тяжело вздыхаю.
— Ты не решишь, что я слетел с катушек?
— Нет. Рассказывай.
И я сбивчиво выкладываю ей все, что знаю о Реформаторе. О центрах удовольствия, об их истинном назначении. И про покушения. Про смерть Кролла из-за дисфункции вживленного диагноста. В общем, обо всем, кроме Триста двадцатого. Мишель, не перебивая, слушает меня — воплощенная сосредоточенность. Видимо, сказывается ее колоссальный опыт делового общения. Когда я заканчиваю рассказ, она некоторое время напряженно размышляет. Легкая вертикальная складка появляется на ее переносице.
— Ты мне не доверяешь? — наконец, спрашивает она.
— Почему?
— Мне все равно, что мною управляет, управляет ли вообще и с какой целью. До сих пор в моей жизни все складывалось почти хорошо. Так что мне грех жаловаться на судьбу. Но ты не назвал источник своих сведений. Ты не сказал, почему нам нельзя улететь на Рур и отсидеться в надежном убежище. Не сказал, что намерен делать дальше.
— Прости. Если я расскажу тебе это, ты вряд ли захочешь продолжать знакомство со мной.
— Для тебя это важно?
— Ты же знаешь, что да.
Она порывисто встает, обнимает мою голову, прижимает ее к груди.
— Черт возьми, милый, позволь мне самой это решать.
Прости, Триста двадцатый. Пора вывести тебя из тени. Будь что будет…
— Помнишь, я говорил тебе, что во мне пилотский чип?
— Помню. Чипы есть у многих.
— В моем чипе мозги боевого робота. Комплекса огневой поддержки пехоты. И он саморазвился. Без него моя память — решето. Я забываю все через минуту, превращаюсь в идиота. В общем, я наполовину робот, — признаюсь я.
— Глупый, — с нежностью говорит она. Целует меня в затылок.
— Ты что, не удивлена?
— Я знаю множество людей с искусственными сердцами, почками, глазами и прочей требухой. Во мне самой, кроме центра равновесия, есть медицинский диагност, который обеспечивает нормальный уровень работоспособности, следит за сердечным ритмом и регулирует обмен веществ. И еще электронный секретарь. Человек с искусственной памятью меня совсем не удивляет, Юджин.
— Но ведь он со мной говорит. Подсказывает мне, что делать. Я спрашиваю у него совета. Он делает меня сильнее. Там, в гостинице, если бы не он, нас бы убили!
— Тем более. С чего вдруг я должна изменить к тебе отношение? Наоборот — я должна быть благодарна ему. Личность? Это странно, необычно, но после всего, что ты рассказал, — вполне заурядно. С удовольствием пообщаюсь с ним. Через тебя, разумеется. Я вот тоже разговариваю со своим электронным секретарем. И он тоже иногда подсказывает мне, что делать. В общем, рассказывай все, как есть, хранитель страшных тайн.
Тогда я выкладываю ей и про связь Триста двадцатого с Реформатором. И про эволюционные идеи последнего. Про вирус, что защищает нас.
— Но почему мы не летим на Рур?
— Морские пехотинцы, что нас эвакуировали, были с чипами. Все. Несмотря на то, что я предупредил твоего деда. Вряд ли он не придал значения моим словам. Я подозреваю, что Реформатор взял твоего деда под контроль. Возможно, пока не полностью, но кто знает, до какой степени он сможет влиять на него. И на наше окружение на Руре. История на Зеленом Шаре может повториться и там. На нас начнут нападать таксисты, охрана, полиция — все, кому не лень. А вирус рано или поздно обнаружат и деактивируют. В общем, нас прикончат. Нам нужно спрятаться в колонии. На густонаселенной планете, где людей много, а чипов в головах — не очень, нас будет трудно найти. Кришнагири — планета с большим населением. А Триста двадцатый постарается найти способ остановить угрозу. Кроме того, твой дед сказал о контрразведке. Даже если это не происки Реформатора, мне вовсе не по душе, чтобы меня начали потрошить, как подопытного кролика. Так что мне дорога на имперские планеты точно заказана.
— Там, в отеле, я пару раз начинала тебя ненавидеть. Совершенно беспричинно. Ну, не то что ненавидеть — ты становился мне антипатичен. Настолько, что хотелось сбежать от тебя. Очень неприятное чувство. Сродни отвращению. Я встряхивалась и меня отпускало. Я решила, что это от усталости.
— Это Реформатор пытался до тебя добраться. Видимо, ты недостаточно склонна к агрессии. У него не вышло.
— Почему нас не убили при эвакуации?
— Мозги военных во время акций надежно экранированы. Гражданские сети на них не действуют. Наверное, из-за этого.
Некоторое время мы молчим. Мишель размышляет о чем-то. Потом вдруг морщится, как от зубной боли.
— Что с тобой?
— Я вдруг подумала, а вдруг именно эта штука в голове заставила меня согласиться выйти замуж? То, что ты рассказал, неплохо укладывается в схему. Я была уверена, что никакие интересы семьи не заставят меня сделать это. А однажды вдруг поняла — не такой уж и плохой парень этот Карл. Перестала относиться к нему с отвращением. Даром, что он ни одной юбки не пропускает. Даже достоинства его припомнила. Например — он богат и родовит, а его семья контролирует оружейный бизнес на нескольких колониях. Дед и отец решили, что этот брак упрочит наши позиции. Теперь я начинаю понимать, почему я поставила подпись на брачном контракте. Меня просто превратили в шлюху ценой в несколько миллиардов.
Она горько усмехается, глядя в стену. Я глажу ее по плечу. Она ловит мою ладонь, прижимает к щеке. Здорово сидеть вот так и ни о чем не думать. Кажется, именно о таких моментах близости я и мечтал, будучи одиноким дурачком. Не такая уж глупая мечта, оказывается.
— Знаешь, меня тоже беспокоит кое-что.
— И что же?
— На кой ляд людям, что нами вертят, понадобилось, чтобы я тебе вдруг понравился?
— Вот что тебя мучает! — догадывается она. — Смотри на это так — этот чип просто усиливает естественные склонности и эмоции людей. Так почему бы ему не усилить мое влечение к тебе? Господи, да я только рада, если он это проделал!