— Спасибо, не нужно, — твердо говорю я, пролезая в салон.
— Сэр, я могу показать вам Триумфальную арку. И Дворец Ветров! Кришна-сити очень красивый город! Эти негодяи из правительственных туристических офисов сдерут с вас втридорога, сэр!
Я молча качаю головой. Чем более настойчив наш спаситель, тем больше мне хочется избавиться от него.
Прадип услужливо захлопывает дверцу.
— Сэр, сэр! — просовывается в окошко молодой человек. Оказывается, окна в такси отсутствуют. Очевидно, для поддержания микроклимата. — Вы ведь вознаградите мои услуги?
— Дайте ему пару рупий, сэр, и дело с концом! — советует таксист, косясь на винтовку, которую я установил вертикально, уперев прикладом в пол.
— Пару рупий?
И снова Мишель приходит мне на помощь. Вытаскивает из кобуры запасной магазин к своему пистолету. Выщелкивает на ладонь блестящий цилиндрик патрона. Протягивает обалдевшему Прадипу.
— Спасибо, госпожа, — растерянно улыбается юноша. Его голова исчезает. Таксист давит на педаль. Машина прыгает вперед, едва не расплющив какое-то обиженно заревевшее животное. Я стукаюсь затылком о продавленный подлокотник. Мишель цепко держится за специальную ручку в спинке переднего сиденья.
— Вам ведь в Фаридабад, господа? — спрашивает таксист, отчаянно вертя рулем и не глядя на нас.
— А там обслуживают по банковским чипам? Вот по этим, — Мишель показывает свое запястье.
— Конечно, госпожа. Это ведь район для белых. Там все не так, как в остальном городе. Таких, как я, туда даже не пускают. Но вы не волнуйтесь — вместе с вами мы, конечно же, проедем без проблем. Ведь у вас есть пропуска?
— Пропуска?
— Ну да. Их выдают прямо в порту всем приезжим сахибам.
— Ах, эти. Естественно, — говорит Мишель, быстро взглянув на меня.
— Обнаружено воздушное судно, — просыпается Триста двадцатый. — Дистанция три километра, курс семьдесят, высота восемьсот метров. Снижается.
— Это за нами, — тихонько говорю Мишель, склонившись к ее уху, когда свист садящегося коптера становится достаточно сильным.
— Ну что ж, пока мы на шаг впереди, — так же шепотом отвечает она.
— Ты молодец. Здорово держишься.
— Я люблю тебя, — шепчет она в ответ.
Я отшатываюсь, точно обухом меня приложили. Это так неожиданно. Я совершенно выбит из колеи. Как-то по другому я себе представлял такие признания. С цветами. В каком-нибудь красивом месте. И в этом красивом месте, за бокалом вина, я произношу их торжественно. А вместо этого… Глаза Мишель снова рядом. Смеющиеся. Немного тревожные. Зовущие. Она тянется ко мне. Я понимаю, что мне не обязательно ничего отвечать вслух. Наш поцелуй длится и длится. Таксист восхищенно уставился на нас в зеркало заднего вида. Многочисленные продавцы всякой всячины, что норовят сунуть свой товар в окно едва плетущейся машины, на время оставляют свои попытки и глуповато улыбаются нам вслед. Удивительные люди! Исступленно целуясь, мы даже не обращаем внимания на шум еще одного коптера. И на полицейскую машину, что с противным воем проскакивает нам навстречу и исчезает позади, затерявшись среди полуголых людей и повозок. Вкус губ Мишель заслонил все на свете. Мне больше не мешают крикливые люди, назойливые мухи, липкая жара и не слишком приятные ароматы. И еще — в бестолковке моей что-то щелкает. И я становлюсь цельным. Как если бы последнее звено мозаики на место встало. Мир приобретает ясность. Поиски смысла — ненужными. Мои прежние сомнения смешны и наивны. Нет в нем ничего страшного, в этом чувстве. И непонятного тоже. Оно просто есть, и ты часть его. Любовь. Жаль, что Триста двадцатый вновь пытается разложить мое состояние в набор химических реакций. Машина, что с него взять. Следующая ступень и прочее. Бедняга.
Вздымая тучи пыли, раскрашенный в легкомысленные цвета коптер контрразведки приземляется на кукурузном поле, рядом с ярко-красным флаером аэродромных спасателей и тушей потерпевшего аварию бота. Ни дать ни взять — прогулочная машина для богатых туристов. Лейтенант Хоган, загорелый дочерна молодой человек в белой тенниске и шортах, закрывая лицо от клубов пыли, выпрыгивает из прохлады кондиционированного салона в мешанину кукурузных стеблей. Пробирается к пакующим свое снаряжение технарям, стараясь не испачкать одежду.
— Что тут случилось? — кричит он, чтобы перекрыть шум набирающего обороты двигателя — машина спасателей готовится к взлету. Машет перед глазами лениво двигающихся людей своим ярким значком.
Значок производит необходимое впечатление.
— Вынужденная посадка, сэр! — докладывает один из спасателей. — Угрозы пожара нет, утечек топлива тоже, судно приземлилось чисто. Пострадавших нет, пассажиры почему-то не дождались эвакуации.
— Что с судном?
— Сложно сказать, сэр. Мы только заглянули внутрь, и больше ничего не делали. Это военный борт, у нас нет допуска. Скоро прилетят военные, они с ним разберутся. Мы еще нужны?
— Нет, спасибо.
— Всего доброго, сэр! — спасатель запрыгивает в салон. Лесенка втягивается внутрь. Выдув напоследок клуб пыли, машина тяжело отрывается от земли.
Хоган осторожно постукивает носком сандалии по ребристой поверхности трапа. Снимает противосолнечные очки. Заглядывает внутрь. Полумрак отсека тускло светится красным. Лейтенант решительно взбирается по аппарели. Исчезает внутри. Через минуту он, как ошпаренный, выскакивает наружу. Бегом мчится назад, продираясь через заросли кукурузы и больше не заботясь о чистоте шорт.
— Что там, сэр? — увидев его встревоженное лицо, интересуется напарник, сержант Мэрфи, когда лейтенант запрыгивает на пассажирское место.
— Взлетаем, Мак. Быстро. Гости смылись. Имитировали аварию и дали деру. Вызывай дежурного.
— Вот черт, — разочарованно отзывается сержант, резко отрывая машину от земли. — Накрылись выходные. Опять будем рыскать по всяким клоповникам, пока начальству не надоест играть в пинкертонов.
— Точно, Мак. Врубай поисковик и давай походим кругами. Вряд ли они ушли далеко. Если повезет, перехватим в предместьях.
— Лис-десять, вызываю Ферму.
— Ферма — Лису-десять, — отвечает сонный после сытного обеда дежурный.
— Ферма, код «Шмель». Повторяю: «Шмель». Квадрат 15–30. Объекты в точку рандеву не прибыли, спровоцировали вынужденную посадку и скрылись. Веду поиск.
— Лис-десять, код «Шмель» подтверждаю. Действуйте по инструкции. Высылаю опергруппу.
— Обнаружено сканирующее излучение, — докладывает Триста двадцатый. — Задействую средства электронной маскировки.
— Вот черт! Нас ищут?
— Подтверждение.
— Что предлагаешь?
— Оружие в данной ситуации нас демаскирует. Избавиться от винтовки. Замаскироваться среди местных жителей.
— Как это?
— Одеть похожую одежду.
— А потом? Залечь в какой-нибудь гостинице?
— Ответ отрицательный. Вероятность обнаружения в гостинице или ином публичном месте — девяносто пять процентов. У вас нет необходимых документов, вы не зарегистрированы местными эмиграционными службами.
— И куда нам податься?
— В любом крупном городе есть места сосредоточения асоциальных элементов. Среди них возможно укрыться от властей. Нам необходим незарегистрированный канал доступа в Сеть. В этих же местах присутствие Сети Управления маловероятно.
— Ты имеешь в виду какой-нибудь притон?
— Подтверждение.
— Ты нашел способ переключить внимание Реформатора?
— В этом уже нет нужды.
— То есть? Он нам уже не угрожает?
— Угрожает. Пока, — неохотно говорит Триста двадцатый. Вновь ощущение недосказанности щекочет мне нервы.
— Что нужно сделать, чтобы он от нас отстал?
— Переждать. Скрыться от наблюдения, — на этот раз я явно чувствую, с какой неохотой говорит Триста двадцатый.
— Кажется, у нас снова завелись тайны, — горько резюмирую я.
— Я поставлю тебя в известность при изменении обстановки, — сухо сообщает мой электронный двойник, оставляя меня в поганейшем расположении духа. Я на незнакомой планете, мне грозит опасность, я не знаю ее природы, не знаю, как действовать, чтобы избежать смерти и чтобы не потерять Мишель. А мое второе «я», втравившее меня в историю, не желает раскрывать карты. Поганая самовлюбленная железяка!
Усталая Мишель дремлет, положив голову мне на плечо. Улыбается, обнимая меня за талию. Осторожно придерживаю ее за плечи. Ее присутствие вселяет в меня уверенность. После всего, что было, я расшибусь в лепешку, чтобы защитить мою Мишель. Что бы там ни болтал мой двойник. Мне случалось выбираться из ситуаций похлеще этой. В конце концов, я везунчик. Не может быть, чтобы я пошел ко дну на этой помойке.
Машина медленно пробирается по узким ухабистым улочкам. Повсюду множество людей. На мой вкус — их даже чересчур много. Идут по своим делам, что-то едят руками под грязными навесами возле маленьких чадящих жаровен, оживленно торгуются из-за каких-то непонятных мне вещей. То и дело, когда такси притормаживает перед неторопливо переходящим улицу животным, очередная голова просовывается в открытое окно и с белозубой улыбкой, на ломаном имперском предлагает или услуги гида, или бутылку подозрительного пива, или какую-то пан-масалу. Бородатый мужчина, почесывая шею, без тени смущения справляет нужду на глинобитную стену дома. Спешащие по своим делам люди, в том числе и женщины, не обращают на него никакого внимания. И нет тут никаких пальм со счастливыми людьми, что лежат под ними, укрываясь коробками. Последняя виденная мной пальма осталась у шоссе. То есть люди тут действительно все какие-то безмятежные. Может быть, и вправду, счастливые. Только лежат они прямо на голой замусоренной земле, иногда даже в грязи или в пыли, под ногами равнодушно обходящих их прохожих. Не очень-то это походит на ту радужную картину, что обрисовал мне когда-то электрик Анупам. А еще в кармане у меня неудобно пристроилась маленькая коробочка, которую я должен передать девушке по имени Чандраканта. Как я найду ее в этом скопище людей — не представляю.