— Ну и какая она? — спросила Малышка. — Я никогда ее не видела, только разговаривала с ней по телефону. Джеймс был против того, чтобы я заезжала за ним в контору. Он говорил, что дом — это дом, а работа — работа и не надо их смешивать.
Эйми хихикнула.
— Она старше тебя. В общем, совсем старая. Лет тридцати семи — тридцати восьми. Некрасивая, но с хорошей фигурой — если она беременна, то пока это незаметно. Деловая. Все время настороже — похожа на фокстерьера. Все время смотрела на папу, словно в любую минуту была готова вытащить блокнот и ручку и начать стенографировать.
— Хватит, Эйми, — твердо прервал ее Дикки. — Не думаю, что Малышке все это интересно.
Эйми поглядела на Малышку, вопросительно подняв брови, и Малышка благоразумно покачала головой. Очевидно, Дикки считал такую беседу вульгарной.
Тогда Малышка переменила тему на более интересную для Дикки.
— Не думаю, что у Джеймса есть причины уменьшать содержание. Сейчас он дает мне сто двадцать фунтов в месяц, но как только я найду работу, а я собираюсь работать после рождественских каникул, когда Пэнси вернется в школу, они мне не понадобятся. Если у вас плохо с деньгами, я, наверно, могла бы помочь. Мне не надо платить за квартиру, и если не считать машины, других расходов…
Правда, ей тотчас пришло в голову, что на костюм и туфли она потратила почти сто фунтов. А если еще прибавить к ним шелковую блузку, которую она купила с костюмом, то как раз и выходит месячное содержание. Какого черта на нее нашло? Наверно, в голове у нее помутилось от мыслей о Филипе, который может позвонить в любую минуту. До чего же глупо и стыдно…
— Слышать ничего не хочу, — сказал Дикки. — Нам и без того хватает. Кстати, Эйми хорошо известно, что я никогда особенно не жаждал этих денег. Я хочу сказать, мужчине приятно сознавать, что он в силах содержать свою жену! Но я решил, это ее отец и пусть сама разбирается, потому что у меня нет денег на всякие штучки, к которым она привыкла дома. Представляете, когда мы только-только поженились, она почти каждый день покупала фазанов и стейки! У меня глаза лезли на лоб. Это все равно что каждый день ужинать в «Савое»! У вас другое положение, Малышка, если вы позволите мне сказать. Мой тесть богатый человек, и, несмотря на женское равноправие и все такое, я правда считаю, что вам следует хорошо поразмыслить, прежде чем вы откажетесь от его денег. Пути назад не будет, а с работой сейчас трудновато. Хотя, конечно же, я тоже думаю, что вам нужно что-нибудь подыскать. Это очень важно, в первую очередь для вашего же душевного самочувствия, потому что вам надо смотреть вперед и строить для себя новую хорошую жизнь. Вы же еще совсем молодая. Ну, вполне молодая.
Налив всем кофе и предложив сахар и сливки, Дикки сел за стол и вопросительно посмотрел на Малышку.
— Надеюсь, вы не обиделись на меня? Я хочу сказать, вы не подумали, будто я лезу в чужие дела?
— Конечно же, нет, — ответила Малышка. — Правда! Честно! Я вам признательна.
Так оно и было. И виноватой она себя чувствовала. Дикки оказался добрым и разумным. Как же она не поняла сразу? Ей надо смотреть вперед и думать о будущем. Именно так должно было быть последние несколько недель, а она все время оглядывалась на прошлое и оплакивала скелеты в шкафу. Ну и что это дало? Папа был прав, когда сказал, что таким образом она ничего не добьется. Ну и точка! Совет старомодного молодого человека пришелся как нельзя вовремя. Осталось только отыскать улицу, на которой живет Гермиона, и проехаться по ней; может быть, убавить скорость возле ее дома, вот только останавливаться не стоит, а потом домой — и навсегда забыть о ней.
Глава седьмая
— Твой отец предупредил меня, что ты можешь явиться, — сказала Гермиона.
Лампа горела за спиной Гермионы, которая показалась Малышке ужасно громоздкой. Гермиона и в самом деле была высокой и толстой, но длинный и бесформенный балахон из жесткой топорщащейся ткани сливового цвета делал ее еще выше и толще. На ногах у нее не было ни туфель, ни шлепанцев, и, глядя на ее босые ноги (слишком разнервничавшись из-за первой же фразы Гермионы, она не могла заставить себя смотреть ей в лицо), Малышка вдруг подумала, что ножки у ее матери белые, узкие, изящные не по годам. Никаких узлов, вен, искривленных пальцев.
— Я не собиралась… — пролепетала Малышка. — Просто… просто ехала мимо и увидела полицейскую машину, вот и подумала…
Что подумала? Ну что она могла подумать, сидя в своем «рено» на противоположной стороне крутой приморской улицы и по-шпионски следя за домом? Ей стало страшно, когда появились полицейские, однако она почувствовала не только страх, но и странное возбуждение, словно у нее появилась серьезная причина, чтобы постучать в дверь. На самом деле это был лишь предлог!
— Когда полицейский постучал и вы впустили его, я испугалась, не случилась ли беда. — Малышка заставила себя поднять глаза и посмотреть на затененное лицо Гермионы, после чего излишне весело рассмеялась. — Надеюсь, все в порядке?
— Да, — ответила Гермиона. — Как всегда. Не произошло ничего необычного. Входи уж, коли пришла.
Она посторонилась, и за ее спиной Малышка увидала молодого полицейского, который стоял возле лестницы. В тесном холле для них троих едва хватало места, и обеим женщинам пришлось прижаться к стенам, чтобы пропустить его. На прощание он улыбнулся Гермионе.
— Во всяком случае, спокойная ночь вам обеспечена, миссис Лэш. А утром мы позвоним, чтобы вы знали, когда он предстанет перед судьей. Все зависит от очереди и от того, сколько денег у него в кармане. Не думаю, что вам захочется заплатить за него штраф.
— Не захочется, — подтвердила Гермиона.
— Тогда можете быть уверены, что до утра он надежно заперт.
— Меня это устраивает. До его возвращения мне нужно кое-что сделать. Спасибо, что поставили меня в известность.
Гермиона закрыла входную дверь и открыла другую — в маленькую комнату, все стены в которой были уставлены стеллажами с книгами. В камине весело потрескивал огонь, а над ним висело красивое зеркало в тяжелой золоченой раме. На ковре растянулся мальчишка, вокруг лежали книги.
— Бенедикт, ко мне пришли, — сказала Гермиона. — Можешь зажечь газ у себя в комнате.
Мальчик собрал книжки и встал. На вид ему было лет двенадцать: худенький ребенок с круглым серьезным румяным лицом. Не произнеся ни слова и не улыбнувшись, он ушел. Гермиона закрыла за ним дверь.
Не зная, как себя вести, Малышка мысленно посмеялась над собой. Она, когда хлопнула дверцей «рено» и позвонила в дверь, думала, что самое страшное позади, а оказалось, это было только начало. «О Господи, зачем я тут?» Малышка подошла к окну.
— Отсюда видно море?
Гермиона не ответила. Она уселась на диван, стоявший рядом с камином, и широко расставила ноги. У нее были прямые коротко стриженые седые волосы, тяжелое лицо с резкими чертами, покрасневшие, зоркие глаза. Малышке она показалась старше, много старше мафочки.
— Наверно, нет. Дорога ведь петляет. А хорошо было бы, если бы окна выходили на море.
— Почему бы тебе не сесть? — спросила Гермиона.
Малышка села в кресло, стоявшее напротив дивана. Несмотря на все старания, ей не удалось улыбнуться, словно мышцы лица вдруг парализовало. Она посмотрела на огонь и протянула к нему руки.
— Как здорово, когда огонь настоящий! Несколько дней назад мне пришлось ночевать в отеле, так там газовый огонь в камине. Языки пламени, полено — все как настоящее! Смотрится неплохо, и думаю, для бизнеса тоже хорошо, этакая Старая Англия! Наверно, дорого. Но в отеле, скорее всего, так на так, экономия рабочей силы.
— Ничего не знаю о том, как управляться с отелем, — отозвалась Гермиона. — И давно уже в них не бывала.
— Прошу прощения.
— За что?
— Не знаю.
Нарочито вздохнув, Гермиона сказала:
— Я не против того, что ты пришла посмотреть на меня, во всяком случае если ты не ждешь от меня любви или денег. Или выпивки. Могу предложить чай и растворимый кофе, но, боюсь, ничего более крепкого. Стоит здесь появиться бутылке, и мой зять непременно ее отыщет. А когда он напивается, то или плачет, или все крушит. Не знаю даже, что хуже. Наверно, надо исходить из убытков. Сегодня, например, он напился днем в пабе и перебил там чуть не все стаканы. Якобы пытался порезать себе вены, так он сказал, но мы уже не раз слышали это от сукиного сына. Поэтому и полицейский приехал. Сообщил, что Билли надежно заперт на ночь в камере и спит. Здешние полицейские на редкость заботливы.
Казалось, Гермиону совсем не расстроило случившееся.
— Кто этот мальчик? — спросила Малышка.
— Мой внук. Сын Билли и Касси. К счастью, единственный сын. Касси преподает в Лондоне. И Билли жил с ней, пока месяцев десять назад ему не стало хуже. Он начал вдребезги пьяным приходить в школу, бить себя в грудь и кричать, что он сукин сын, мол, будь в нем немного порядочности, он должен был бы наложить на себя руки. Зрелище весьма впечатляющее в первый раз, так что можешь представить, как расстроились детишки. Ну, и я уговорила его переехать сюда. Да и Касси требовалась передышка. Я управляюсь с ним лучше, чем она. И потом, я люблю его. Когда он трезвый, с ним совсем неплохо, он может и попечатать на машинке и вычитать гранки, а еще мы играем после ужина в слова. Бенедикт в интернате, и иногда он ездит к Касси на выходные, но чаще проводит их у меня. Обычно я отвожу его обратно в воскресенье, но завтра у них праздник, день школы, и будет пикник, а Бенедикт предпочитает побыть здесь и почитать. Он у нас книжный мальчик, не очень общительный. Хочешь еще что-нибудь узнать?
— Для начала вполне достаточно. — Малышка удивилась, услышав свой ехидный голос. Почти как у матери! Подумать только! — К сожалению, я не читала твоих книг, — проговорила она, набравшись храбрости.
— Почему «к сожалению»? Дорогая, многие их не читали! — хохотнув, прокудахтала Гермиона, сверкая покрасневшими глазами и показывая ровный ряд мелких желтых зубов. — Не такая уж ты и мышка, как я погляжу! Ну и слава Богу! Кстати, если хочешь, я могла бы предложить тебе выпить. На верхней полке должна быть бутылка виски. Насколько мне известно, Билли до нее не добрался. Осталась с моего дня рождения в июле на тот случай, если мне захочется устроить себе праздник в отсутствие Билли. К несчастью, подо мной на днях развалился стул, и я вывихнула лодыжку, поэтому не рисковала лезть так высоко. Старые кости ломкие, а я к тому же, как говорят социальные работники, «тяжелый случай»! Но если ты достанешь бутылку, нам обеим будет полегче. Это справа от камина.