Впрочем, такая фанатичная преданность своему делу, как это ни парадоксально, порой оборачивалась во вред Эдисону (по крайней мере, с коммерческой точки зрения). Главным врагом Эдисона-предпринимателя всегда был Эдисон-изобретатель. И финансовые потери от этого противостояния были огромны.
Однажды Эдисона спросили, какой доход он получил от своих бесчисленных изобретений. Он ответил: «Я бы с удовольствием сказал, если бы сам знал точно». Иногда Эдисон-изобретатель даже не знал, какие деньги есть у Эдисона-предпринимателя. Вот как он вел свою бухгалтерию. В стену было вбито два гвоздя: на левый Эдисон накалывал счета своих кредиторов, на правый – счета, которые должны были оплатить клиенты. Когда он взял на работу бухгалтера, тот снял бумаги с гвоздей и насчитал $3 тыс. прибыли. Вскоре в ящике стола была обнаружена еще одна пачка счетов. Баланс: $5 тыс. убытка. Новые поиски принесли $7 тыс. прибыли.
Любопытно и то, как Эдисон-изобретатель тратил деньги Эдисона-предпринимателя. Взять, к примеру, самый масштабный его проект – замену газового освещения американских городов электрическим. Чтобы создать лампу накаливания, способную гореть хотя бы несколько недель, он произвел около 6 тыс. опытов, потратил $300 тыс., принадлежавших его компании, но в конце концов вынужден был выложить на эксперименты еще $100 тыс. из собственного кармана. Результат, правда, превзошел самые смелые ожидания. 4 сентября 1881 года в три часа дня была пущена в ход первая в мире электрическая станция с шестью динамо-машинами системы Эдисона. Она позволила зажечь 13 тыс. лампочек, перевести на электрический привод 617 лифтов, 55 подъемных кранов и 2300 швейных машин. Акции Нью-Йоркской эдисоновской компании электрического освещения подскочили в цене до $3,5 тыс. при номинальной стоимости $100. Вскоре Эдисон открыл фабрику по производству ламп, и за четыре года их себестоимость снизилась с $1,2 до 22 центов. Продавались они по 40 центов, обеспечивая фабрике годовой оборот $1,85 млн. Прибыль же была такова, что акционеры получали дивиденды еженедельно.
Эдисон-предприниматель терял огромные суммы, когда Эдисон-изобретатель почти за бесценок продавал свои патенты. Так, например, во второй половине 1880-х годов компания Western Union обязалась платить изобретателю $150 в неделю в течение пяти лет за право монопольного использования любого его изобретения в области телефонной связи. И еще при жизни Эдисона эти патенты принесли Western Union миллионные доходы. Генри Форд, который был близким другом изобретателя, в своей книге «Эдисон, как я его знаю» отмечал, что если бы Эдисон сохранил авторские права на все свои патенты, то XX век он встретил бы в первой десятке богатейших людей Америки. Впрочем, Эдисон был далеко не беден. Он купил две усадьбы: одну во Флориде, другую в Вест-Орандже. Его шестеро детей получили образование в лучших частных учебных заведениях страны и были приняты в высшем обществе Америки и Европы.
Наверное, Эдисон-предприниматель и Эдисон-изобретатель примирились, лишь отойдя от активных дел. А продажа патентов на вакуумную упаковку кондитерских изделий, на винтовой патрон электролампы, на клавишный выключатель и на прочие подобные мелочи, которыми мы пользуемся и по сей день, обеспечила великому изобретателю и предпринимателю Эдисону спокойную и благополучную старость.
Искусство кино
Единственной сферой, где гений изобретательства потерпел в результате борьбы с конкурентами полное фиаско, оказалось кино, которое в начале прошлого века еще оставалось в большей мере техническим аттракционом, нежели искусством. Можно сказать, что Эдисона подвела жадность. Хотя это слово в его случае нуждается в пояснении. Личное состояние владельца тысячи с лишним патентов было, как это ни странно, не таким уж большим. В 1923 году газета The New York Times оценила, как бы мы сейчас сказали, капитализацию всех компаний Эдисона в огромную по тем временам сумму $15 млрд. Но на личные потребности владелец тратил крохи, поскольку всю прибыль вкладывал в дело. Он был равнодушен к роскоши, неприхотлив в еде, не имел дорогостоящих хобби, не употреблял алкоголя (хотя ценил хорошую сигару), крайне редко отдыхал – купленная вилла во Флориде почти все время пустовала.
Но в чем изобретатель-бизнесмен не знал удержу, так это в стремлении «забить» все участки, до которых смог дотянуться. Это было вторым комплексом Эдисона: он не мог вынести существования пустых или чужих секторов на рынке.
В частности, увлекшись, как и многие изобретатели той поры, новомодным кино, Эдисон быстро создал и запатентовал одну из первых кинокамер – кинетоскоп. А заодно и кинопроизводство вместе с кинопрокатом. Кино тогда смотрели не на общем экране в кинозале, а в специальных помещениях вроде сегодняшних залов для видеоигр: каждый зритель подходил к своему аппарату со стеклянным глазком, бросал в прорезь пятицентовую монетку – «никель» (отсюда название первых кинотеатров в США – никельодеоны) и смотрел свое «кино».
Таким образом, в первые полтора десятилетия прошлого века все американское кино производилось и прокатывалось компанией Эдисона. А неожиданным результатом этой монополии, точнее – результатом борьбы с ней, стало создание Голливуда.
Эдисон, съевший собаку на патентных дрязгах, не смог усвоить одну премудрость: можно запатентовать какое угодно технологическое открытие, но не целую отрасль. И хотя в американском патентном законодательстве, где подробно перечислено все, на что патенты не выдаются (к примеру, на вновь открытые законы природы), отдельные отрасли индустрии развлечений не упомянуты, на практике с диктатом Эдисона в такой бурно развивавшейся сфере, как кино, никто мириться не собирался.
Недовольные Эдисоном режиссеры и продюсеры один за другим потянулись с Восточного побережья на Западное, в солнечную Калифорнию. Там всегда относились с прохладцей к вашингтонгским порядкам, частенько принимая собственные законы откровенно в пику федеральным, да и спасительная для всех нарушителей Мексика была, как говорится, под рукой. А кроме того – климат, природа, снимай не хочу!
Хотя Эдисон сражался с «пиратами» как лев, в 1915 году суд признал его деятельность в кинематографии скрытой формой монополии. И «чародей из Менло-Парка» вынужден был отступить. К тому времени работа по освоению пригорода Лос-Анджелеса – Голливуда – уже кипела вовсю.
Это было единственное поражение человека, который добивался в жизни всего, чего хотел. Правда, на склоне лет Эдисон написал в дневнике: «Пока человек не сможет продублировать обыкновенную зеленую травинку, Природа будет вечно насмехаться над его так называемым научным знанием». Но, хотя его безудержный оптимизм несколько поугас, закончил жизнь 85-летний изобретатель, не утратив привычного любопытства. Последнее, что Эдисон сказал перед тем, как впасть в кому, из которой больше не вышел, было: «Если есть загробная жизнь – хорошо. Если нет – тоже неплохо. Свою-то жизнь я прожил с удовольствием и сделал все, что смог».
Использованы также материалы статьи Владимира Гакова
«Эдисонов комплекс»: «Коммерсантъ ДЕНЬГИ» № 6 (361) от 20.02.2002
Муцухито Мэйдзи. Император перестройки
140 лет назад, в 1867 году, на японский престол взошел император Муцухито, при котором ЯПОНИЯ ПРЕВРАТИЛАСЬ ИЗ ФЕОДАЛЬНОЙ СТРАНЫ В ДИНАМИЧНО РАЗВИВАЮЩУЮСЯ ПРОМЫШЛЕННУЮ ДЕРЖАВУ. Успех затеянных им реформ объяснялся, в частности, тем, что японцы с готовностью признали свою отсталость и не искали своего «особого пути» до тех пор, пока не усвоили чужой опыт. Первые последствия этого рывка самым неприятным для себя образом ощутили две крупнейшие мировые империи – Китайская и Российская, последовательно проиграв Японии в войнах. Не будет сильным преувеличением сказать, что и СЛЕДУЮЩИМ РЫВКОМ, совершенным во второй половине XX века, ЯПОНЦЫ ВО МНОГОМ ОБЯЗАНЫ ДОСТИЖЕНИЯМ ЭПОХИ МЭЙДЗИ.
«Черные корабли»
Сегодня трудно поверить, что было время, когда японцы стыдились собственной страны, в том числе культурного наследия. Япония прошла через период самоуничижения ради того, чтобы встать в один ряд с индустриально развитыми государствами, – это была эпоха Мэйдзи, названная в честь девиза правления императора Муцухито, который и сам вошел в историю как император Мэйдзи.
Будущий монарх-реформатор родился 3 ноября 1852 года в императорском дворце в Киото. Муцухито был сыном императора Комэй и его наложницы Есико. Хотя она и не была официальной женой императора, Муцухито по японским законам считался принцем, а поскольку остальные дети Комэй умирали в раннем детстве, Муцухито оказался со временем единственным претендентом на Хризантемовый трон. Однако тогда в Японии быть императором вовсе не означало управлять страной. С древних времен император, считавшийся потомком богов, и придворная аристократия занимались лишь исполнением многочисленных религиозных ритуалов, призванных обеспечить стране спокойствие, хорошие урожаи риса и защиту от землетрясений, в то время как реальная власть была в руках у сегунов – военных диктаторов из наиболее сильных самурайских кланов. С XVII века государством управляли сегуны из рода Токугава, чья резиденция располагалась в Эдо (нынешний Токио), а императоры были изолированы в Киото и даже не имели права покидать свой дворец. Токугава, пришедшие к власти в результате кровопролитной гражданской войны, считали своим долгом обеспечить стране мир и покой, и это им удавалось на протяжении двух с половиной веков. Сегунат остановил бесконечные феодальные войны, внедрил строгую сословную систему, при которой каждый знал свое место, свел к минимуму контакты с иноземцами и даже запретил японцам покидать родные берега. Оборотной стороной стабильности и мира была стагнация, и в XIX веке Японии пришлось осознать, чем чревато отставание в области технического прогресса.
Кризис начался, когда принц Муцухито еще только учился ходить. 8 июля 1853 года к берегам Японии подошла американская эскадра под командованием коммодора Мэттью Перри, который в ультимативной форме потребовал установления дипломатических и торговых отношений с США. Сегунат был в шоке от дерзости варваров, как японцы называли представителей западной цивилизации, а также от того, что противопоставить американцам оказалось решительно нечего. Поскольку сами сегуны еще в XVII веке запретили строительство крупных кораблей, чтобы их подданные не могли заплыть слишком далеко, военно-морские силы страны представляли собой жалкое зрелище. Достаточно сказать, что самый крупный японский корабль имел водоизмещение 150 т против 2450 т у флагмана эскадры Перри. К тому же у японцев перед глазами был пример Китая, разгромленного, несмотря на неисчерпаемые людские ресурсы, англичанами в ходе «опиумной войны», так что сегунское правительство прекрасно понимало, что самурайскому ополчению против регулярной армии не устоять. В итоге в 1854 году Япония и США подписали «договор о дружбе», предоставлявший Америке статус наибольшего благоприятствования. Тем самым режим расписался в своем бессилии, и вскоре в стране стал складываться мощный оппозиционный блок, во главе которого оказался император Комэй, казалось бы, навсегда устраненный с политической арены.
Фактически сегунское правительство открыло Японию иноземцам, император же искренне считал, что ее священную землю не должны попирать ноги нечестивых варваров. Лозунг борьбы с иноземцами оказался весьма популярен, поскольку именно с их появлением в экономике страны начались серьезные проблемы. В изолированной Японии золото было сравнительно дешевым, за один золотой давали пять серебряных монет того же веса, тогда как в соседнем Китае – 15. Европейские купцы, получившие доступ в Японию благодаря американцам, начали скупать дешевое японское золото, что привело к его быстрому вздорожанию, а золото потянуло за собой цены на шелк и чай. Стали расти цены на все основные продукты, и для японцев было очевидно, кто во всем виноват.
На стороне императора выступили самурайские кланы Сацума и Тесю, которые управляли юго-западной частью страны и мечтали лишить власти дом Токугава. Несмотря на ненависть к иноземцам, эти кланы располагали войском, обученным на европейский манер, что обеспечивало серьезный перевес над вооруженными силами сегуната. Более того, представители этих кланов, занявшие видное место при дворе императора, полагали, что Японии необходимо перестроиться по западноевропейскому образцу, чтобы дать достойный отпор «черным кораблям» коммодора Перри. В результате сложилась парадоксальная ситуация: партия, обвинявшая сегунат в низкопоклонстве перед Западом, стремилась реализовать это низкопоклонство на деле.