но никогда не упоминал об учебном гранте. И если после школы он целый год учился заграницей, то должен быть старше нас. Или он по каким-то причинам не поехал? Руки у меня дрожали от волнения.
Если тот «Даниил Романов» и мой Данька одно лицо, значит, друг мне врал. Всем врал. Но, возможно, мы не имеем права осуждать за ложь. Или заметка о другом человеке. Больше ничего не нашлось, поэтому я постаралась не спешить с выводами.
На следующий день предложила Даньке на зимних каникулах вместе съездить к его родителям, мол, горю желанием познакомиться. Он с радостью согласился. Опасения утихли.
Вечером сказала, что хочу пообщаться с его матерью хотя бы по телефону. Он ответил, что как раз сегодня та занята в благотворительном фонде. Через три дня я повторила вопрос – он опять нашел аргумент для отказа. Опасения разгорелись с новой силой. А что если он не относится к нашим отношениям серьезно и поэтому не хочет говорить обо мне родным? Это Данька-то и несерьезно? Хм… А что если нет у него никаких родных, и история про школу-интернат и грант – чистая правда?
Поступил Даня по бюджетному набору – и тут ничего удивительного: он был самым умным в нашей группе и, возможно, на факультете. По всем предметам, включая английский язык и прочие гуманитарные направления. Что-то я сомневаюсь, что в интернатах для сирот дают подобное образование. Даже если предположить, что некий одаренный парень, несмотря на все сложности, смог изучить английский на таком уровне, что его выбрали из сотен претендентов, то откуда отличные знания по физике, математике, информатике и даже истории отечества? Да интернат № 2 должен был бы стать самой элитной гимназией в стране с такой-то подготовкой! Но больше ничего хорошего я про учебное заведение не нашла, если слава о его блестящих учениках и гремела по стране, то совсем тихонько. Или этот Романов просто полный тезка, совпадение. Ведь Данька на каждые каникулы уезжал домой к родителям. Но домой ли? Как вообще я могу быть уверена, что он уезжал из Москвы? Не настолько уж маленькая деревенька, чтобы была нужда специально прятаться от знакомых. Почему его мама сюда ни разу не приезжала? Моя бы уже раз четыреста навестила. А та имела и финансовые возможности, и время для таких путешествий. Судя по последним событиям, занятой его родительница оказывалась только в те моменты, когда мне приспичивало с ней пообщаться. Теперь вообще ни один аргумент к другому не клеился.
А тут еще Данька заметил мое настроение:
– Вик, у тебя ничего не случилось? Несколько дней уже ходишь как в воду опущенная.
Я до сих пор не определилась, имею ли право задавать вопросы в лоб. Не разозлится ли он, узнав, что я с очевидным недоверием копалась в его прошлом? Я бы разозлилась. Особенно, если бы не хотела в это прошлое посвящать. Не закончатся ли на этом вопросе наши отношения? Мы два года были близкими друзьями, но даже другу не все можно рассказать. Девушкой его я стала недавно. Вдруг он сам планирует признаться? Тогда лучше потерпеть, чтобы не испортить что-то важное в угоду любопытству.
– Да нет, – отмахнулась я. – Переживаю из-за Славы. Ладно, если он только Штефану накостыляет, но не сделал бы чего Ольге…
Данька нахмурился, но комментировать не стал. Мы и без того старались не оставлять Олю в одиночестве, но бывшего мутного больше ни разу не видели. Я понадеялась, что такая причина достаточна для объяснения моего состояния.
Со Штефаном я практически не общалась. То есть он, естественно, постоянно находился неподалеку от Оли, но никаких важных разговоров между нами не случилось. Так только, ни о чем или об учебе. Надо признать, теперь он вел себя сдержаннее и с остальными кое-как, но взаимодействовал. Зато вся наша группа потихоньку училась материться по-немецки. Ну как училась, сначала просто повторяли, потому что звучало забавно. Быстро выяснили: когда Штефан переходит на родной, то ничего приличного не выдает. Посмеялись и подхватили. И раз уж на нерусском, то можно и при дамах, и при преподах. К Штефану привыкали – быстро и основательно. Теперь ему не было нужды делать вид, что он лучше, чем есть на самом деле.
Ксюша почему-то стала игнорировать всю нашу четверку, будто мы увели у нее из-под носа Дойч красаву всем легиончиком. Как сильно меняет человека неразделенная влюбленность! Из легкомысленной болтушки сделала невыносимую зануду. Теперь Ксюша сидела отдельно и с тоской смотрела то на Штефана, то на меня. Интересно, почему меня?
Данька после нашего разговора продолжал хмуриться. Возможно, тоже заразился страхом за Олю, хотя видимых причин для этого не было. Я сослалась на плохое самочувствие и отказалась куда-нибудь сходить вместе после пар. Он нахмурился сильнее, но без лишних вопросов отвез меня домой. Едва влетев в квартиру, я тут же позвонила Ольге и спросила номер Штефана. Для нее придумала историю про потерянную сережку, которую могла забыть в его квартире. Она и не усомнилась.
Штефан ответил сразу.
– Это Вика. Надо срочно поговорить. Приезжай ко мне, или я приеду к тебе.
– По какому поводу? – парень был явно недоволен.
– Скажу при встрече.
– Ты с Даниилом?
– Нет. И пока никому ничего не говори. Обсудим сначала вдвоем.
– Я буду дома через час. Приезжай, если так надо. Но ненадолго, я встречаюсь вечером с Олей.
– Выезжаю.
Встречается он, видите ли! С Олей! Только посмотрите, какой занятой человек, сил нет! А из-за кого я последнюю неделю толком не сплю? Ведь именно он в подробностях расспрашивал Даню о прошлом, чуть ли не адрес пытался выведать. Или это мне тоже показалось? А если не показалось, то расспрашивал он не просто так и уже раскопал то же, что и я. Впрочем, может, даже больше. С кем же еще прикажете обмениваться секретными материалами?
Я уже вышла из метро, когда перезвонил Штефан:
– Вика! Не приходи! Завтра поговорим.
– Ну ага, сейчас. Я уже почти на месте, жду автобус.
– Не приходи! Я заболел. Рвота, понос, живот, горло…
Уж слишком бодренько и взволнованно он об этом сообщает. И голос такой, словно делает это на бегу.
– Ничего. Я минут через пятнадцать как приду да как вылечу!
– Пожалуйста, поворачивай обратно. Езжай домой… или лучше к Даниилу.
Нет, волнение и сбитое дыхание в его голосе мне не послышались. Надо использовать хоть один шанс!
– Штефан, я не приду только при одном условии – ответь честно на один вопрос.
– Давай. Только быстрее.
– Почему ты сначала считал, что именно Данька пытался меня убить?
Он думал ровно секунду, видимо, правда спешил:
– Неважно. Твой парень совсем не так прост, как ты думаешь. Но он уже вне подозрений. Кажется, я знаю, кто это был. И она вряд ли собиралась убивать тебя, может быть, проверить… Ведь она-то не может, как я, чувствовать. Все подробности потом. Не приходи!
– Кто?! – прокричала я в трубку. – Штефан!
Но он уже отсоединился.
Озираясь по сторонам, я не знала, что делать. Тут как раз подъехал автобус, и я машинально забралась внутрь – повернуть обратно можно и немного позже. Слишком уж отчетливую панику и спешку я уловила в его голосе, чтобы хотя бы не попытаться проверить. Возле подъезда стояли пятеро мужчин. Странные, подозрительные в своем сосредоточенном молчании. И, кажется, из открытого окна я услышала возмущенный голос Штефана, но могла и ошибиться. Мужчины на улице оглядывались по сторонам, и когда взгляд одного остановился на мне, я бодренько зашагала мимо дома в сторону супермаркета.
Тут и логики никакой не надо – у парня неприятности. С участием лиц криминальной наружности. Более того, он узнал заранее, что неприятности на пороге, поэтому позвонил мне. Сбежал ли сам – неизвестно. По крайней мере, теперь есть объяснение, зачем он менял страну – это не лишнее, когда прячешься от неприятелей посерьезнее дворовой шпаны.
Я набрала номер Даньки – тут уже не до глупого любопытства и недомолвок. Надо было что-то делать. Я даже не боялась, что потом придется объяснять, зачем я тут вообще оказалась. В тот момент подобные мелочи не имели значения.
– Даньчто-то случилось! Я приехала к Штефану… а тут какие-то люди. Три машины. Пятеро стоят возле подъезда, и кто-то в квартире. Я не знаю, где он сам. Но он звонил пятнадцать минут назад и был напуган. Сейчас телефон отключен.
Если уж и брать кого-то в организаторы, то только Даниила Романова! Он даже уточнять ничего не стал:
– Езжай домой. Я разберусь.
– Но…
– Вик, домой! Пока не спустишься в метро, набирай мой номер каждые пять минут. Я не буду отвечать, мне просто надо знать, что ты в порядке. Когда выйдешь из подземки – позвони снова. Прямо сейчас включи на телефоне GPS, геоданные, вайбер – все, что у тебя там есть.
Похоже, он считал, что мне грозит опасность. И перестраховывался на случай, если придется вычислять мое местоположение по телефону. Но это он зря, мужики у подъезда за мной не пошли.
Вернувшись домой, я устало упала на кровать. И еще не успела закрыть глаза, как мне приснился сон. Можно ли видеть сон бодрствуя? Это было одно из тех отчетливых видений, с которыми я уже сталкивалась. Я не спала, но провалилась сознанием в третью чужую жизнь. Третью чужую смерть.
Глава 6. Воспоминания Памяти
Память – элемент Системы, обладающий наибольшей внимательностью к деталям; представляет собой уникальное хранилище информации; не способен забывать факты или эмоции. Отличается образностью восприятия. Не испытывает дискомфорта при получении новой информации или сохранении старой. Чаще всего избирает себе научную или исследовательскую сферу деятельности, реже занимается литературоведением, переводами, преподаванием. По некоторым признакам схож с Логикой, но кардинально отличается неумением настолько же глубоко анализировать данные.
Аннет с самого рождения вызывала восхищение окружающих. Она была не просто миленьким, а потрясающе миленьким ребенком. Уже в пять месяцев начала повторять за мамой и папой первые слова, а тем оставалось только удивляться, как младенец в таком возрасте с неразвитым речевым аппаратом почти отчетливо произносит целые фразы. К двум годам Аннет освоила речь на уровне взрослого человека. Наверное, она была ребенком индиго или кем-то наподобие – так к ней и относились. Уже в возрасте пяти лет Аннет определилась со своим местом среди ровесников. Ее способности не были преувеличены – она не могла этого не замечать в сравнении с другими детьми.