Сидящий в глубине пещеры Вайг тревожно встрепенулся, повернул голову в сторону входа. В ту же секунду сверху, в щель между камнями поструился песок, плоский камень дрогнул, щель расширилась и в свете дня промелькнула здоровенная клешня скорпиона. Вскрикнула мать. Найл действовал машинально, не раздумывая: возле входа стояло копье Улфа с наконечником из шакальей кости, острой, как игла. Найл метнулся ко входу, схватил копье и что есть силы саданул меж клешней, расширяющих проход. Послышалось шипение, потянуло едким удушливым запахом. Тварь отпрянула, открыв взору участок неба с летящим в какой-то сотне метров от них паучьим шаром. Казалось дыхание врага коснулось его лица, мысленный прощупывающий луч впился в сознание. В пещере все замерли… Нет, луч отпустил, скользнул дальше. Тревога стала ослабевать. Шары улетали, маячили вдалеке, зябко покачиваясь на багряном фоне заката над горами. Улф, обняв сына за плечи, притиснул его к себе: «Хороший мальчик».
Найл резко, рывком проснулся, стремительно сел, огляделся.
Впереди простиралась пустыня. С точки зрения его семьи — оазис: везде и всюду, с интервалом в десять-пятнадцать шагов из земли выпирали высокие, по пояс, кочки, на макушках которых зеленела длинная трава. Жить здесь должно быть сытно и спокойно. Вот только ни мать, ни отец, ни брат, привидевшиеся во сне, никогда не попадут на это прекрасное место — их уже давно нет в живых. Остался только вечный и неизменный песок.
Найл опустил руку, набрал целую горсть желтого песка и позволил ему медленно, развеиваясь на ветру легким облачком, просыпаться сквозь пальцы.
— Ну, как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, Мерлью, неплохо, — Найл обернулся к девушке. Как я сюда попал?
— Сквозняк был сильный в ущелье, вот тебя и вынесло, — с серьезным выражением лица сообщила принцесса.
— Сквозняком?! — переспросил Найл.
— Ну, а сам ты как думаешь? Сделали из копий носилки, да и перенесли. Будить тебя никто не хотел, ждать, пока ты проснешься, тоже. Надоели горы всем по самое некуда, а до пустыни один холм перевалить оставалось. Вот мы встали, да и пошли. Будешь гневаться?
— Нефтис как?
— На охоту отправилась. И несла тебя тоже она. И еще одна девица, из детей. Они там чуть не подрались, кому носилки тащить.
— Кавине только доверь, — услышал Найл знакомый голос. Вечно у нее из рук все валится.
— Значит, это была ты, Юлук?
— Скажи, Посланник, — девушка присела рядом с ним, опираясь на копье. Почему ты говорил, что людей лечит старик, если ты это делаешь сам?
— Это не совсем так, — в памяти Найла промелькнул их общий поход в Дельту, эпидемия в городе, опарыши, копошащиеся в загнивающей ране. — Я расскажу потом, для «памяти», это будет полезно. Просто… Просто я могу вылечить одного, от силы двоих, а Симеон сразу всех.
— Ну, если калеками станут сразу все, — философски пожала плечами Юлук, — лечить нас будет бесполезно.
— А ты почему не на охоте? — поинтересовался Найл.
— Пусть лучше пауки охотятся, — усмехнулась Юлук. — Они все сырым могут жрать. А нам с этой травой ни в жизнь приличного костра не развести. Пару каких-нибудь козявок охотницы всяко найдут, а больше нам и не испечь. Маленько перекусим, и ладно.
Найл постепенно начал понимать, что среди его маленького отряда есть группа, на которую он ранее не удосуживался обращать особого внимания, и которая живет и развивается по своим, особенным законам, не очень согласующимся с привычными Найлу обычаями города Смертоносца-Повелителя.
Посланник откинулся на подстилке, закрыл глаза и попытался установить полноценный контакт с сознанием Юлук, которая поднялась с корточек и пошла к ближайшей кочке, рассчитывая найти небольшую, быстро пропекаемую добычу, но уставший мозг не послушался, и правитель на несколько минут провалился обратно в дремоту.
Когда он пришел в себя, Юлук поблизости не было, зато вдалеке маячил другой подросток, имени которого Посланник не знал. На этот раз Найлу удалось войти в его сознание, и он стал медленно, неторопливо разбираться в мыслях, привычках и желаниях этого человека.
Очень быстро к правителю пришло понимание, что не дети входят в народ изгнанников, а именно изгнанников принимают или нет в среду детей. Подростки постоянно двигались вместе со старшим поколением, не особо задумываясь куда, и зачем нужно идти. Просто движение для них — это обычная, нормальная жизнь. Они останавливались на привалы, охотились, делились добычей, потому, что это нормально, без этого нельзя — но в тоже время, среди них не было разделения на двуногих и восьмилапых. Да, паучата кичились своей силой и выносливостью, и очень часто, на привалах, двое-трое человечков боролись против одного паука, стремясь опрокинуть его на спину. Но, тем не менее, двуногие мальчишки и девчонки, рядом с которыми прошла их жизнь со дня рождения, были для паучат ближе, чем старшие смертоносцы, вечно занятые своими делами. А двуногие друзья в полной мере ответили тем же, когда отогревали восьмилапых на плато перед долиной Парящей Башни. Из всех «своим» считался только Рион, знавший свою дочь и всегда стремящийся помочь советом, поделиться опытом.
С доброжелательностью дети относились к Юккуле, которую Рион искренне любил, и Мерлью, уважая ее за способность быстро ориентироваться и заботиться в равной степени обо всех. В последние дни «своими» стали Найл, удививший всех своей бесконечной памятью и опытом, и Нефтис, ради которой Посланник был готов рискнуть жизнью. Кстати, последнее обстоятельство прибавило правителю куда больше авторитета, чем даже способность к врачеванию. Недолюбливали дети Симеона, не очень понимая, почему тот так гордится собой и время от времени начинает командовать.
В общем, дети действительно представляли собой отдельный отряд со своими лидерами, такими как Нуфтус и Юлук, и со своими растеряхами, вроде Кавины. Всех остальных они в свой состав включали неохотно, воспринимая как знакомых, но чужих людей.
Дальше пошли воспоминания о переходе по морскому берегу и ловле рыбы у большой реки, и Найл так и не понял, в какой момент чужие мысли опять смешались с его собственными сновидениями.
Как всегда в пустыне, утро началось с легкой изморози, но поднявшееся солнце быстро разогнало холод прогрело тела смертоносцев, и к тому моменту, когда люди закончили завтрак, состоящий из небольшого кусочка вчерашнего печеного мяса, пауки были готовы двигаться в путь.
Восьмилапые за прошедший день не успели набить желудки полностью, а потому двигались по пустыне широкой цепью, как бы прочесывая прилегающую к горам территорию. Люди шли компактной группой, рассчитывая поохотиться ближе к вечеру. «Двуногих» больше интересовали дрова — засохшие кустарники или деревья. На одной траве, как говорила вчера Юлук, приличного обеда сготовить невозможно.
Особой живности не было. Несколько раз паукам удавалось сбить волевым ударом муху, однажды у них с дороги попытался ускакать кузнечик, раз пять в хелицеры восьмилапых попадались щеголихи — глупые, но очень красивые ящерицы с шишковатой головой, все тело которых покрывали разноцветные круглые пятнышки. Еще один раз смертоносцы едва не вступили в схватку с очень ядовитым красноколенным пауком, настолько редким в пустыне, что Найл и сам видел его второй раз в жизни. К счастью, в последний момент «красноколенный» распознал слишком опасного противника и предпочел отступить, а смертоносцы, почуявшие беспокойство Посланника, не стали его преследовать.
По мере движения травяных кочек становилось все меньше, да и оставшиеся жались к подножию гор. Цепь пауков становилась все плотнее, дичь исчезла полностью. Когда цепь гор разорвало очередное ущелье, то все с удивлением увидели, что поперек него стоит ровная, высокая каменная стена без башен и зубцов.
— Вот она, стена Квизиба Великого, — торжественно сообщил Дравиг. В его словах был еще один подтекст: появление стены означало, что путники находятся на правильном пути.
— А где река? — тут же возмутился Симеон. Вы говорили, что через Долину протекает река!
— Это не то ущелье, — осадил медика Найл. — Квизиб Великий, отгораживаясь от мага, перекрыл стенами все ущелья. Это всего лишь одно из многих. Скоро дойдем и до Долины Мертвых.
— Долго еще? — поинтересовалась принцесса.
— Надеюсь, к вечеру доберемся. Найл всматривался в горы, надеясь совместить их с теми картинками, что демонстрировал ему Асмак, но с земли все выглядело иначе, нежели с воздуха.
И тут всех пронизал острый импульс боли: из-за крайней кочки вырвался большой черный скорпион, сильным ударом хвоста пробил панцирь ближнего смертоносца, впрыснул ему яд, и тут же начал рвать еще живое тело мощными клешнями. Властителю песков, уверенному в своей силе и безнаказанности, и в голову не пришло обращать внимание на сотню людей и пауков идущих неподалеку. На минуту все замерли — пауки от боли, передавшейся через постоянный мысленный контакт, люди — от неожиданности. Скорпион рвал молодого паука, отправляя в рот крупные куски. Он не подозревал, что напал не на отдельное насекомое, а на частицу единого, дружного сообщества. Двуногие и восьмилапые пришли в себя почти одновременно, и одновременно кинулись в атаку. Черный скорпион, наверное, даже не успел понять, в чем дело, как по нему одновременно хлестнуло сразу несколько волевых парализующих ударов, в панцирь ударило не меньше десятка копий, а спустя мгновение — вонзились хелицеры. Властелин пустыни был мертв, растерзан, разорван на множество кусочков. Но вернуть жизнь Вагуру это уже не могло. Путники немого постояли рядом с останками смертоносца, которому не исполнилось еще и полугода, потом один за другим стали отворачиваться и продолжить свой путь — сперва старые смертоносцы, потом стражницы и охранницы, а самыми последними покинули место гибели своего друга подростки.
Первые километры после этого случая молодые пауки предпочитали обходить травяные кочки далеко стороной, но вскоре эти чахлые представители растительного мира сошли на нет и восьмилапые подростки успокоились — они не знали, что черные скорпионы предпочитают как раз открытые пески, и чаще всего нападают на свои жертвы из-за гребней барханов, а Найл ничего говорить не стал, чтобы не пугать детей.