– Начнёшь не в лад бренчать – отберу да об твою же башку раскрошу! – грозно предупредил Аптахар.
Шамарган ничего не ответил, и не было похоже, чтобы он испугался. Стращали карася, что в пруду потонет… усмехнулся про себя Волкодав.
Аптахар же начал повествование. Венн наполовину ждал, что опять услышит балладу о смелых наёмниках, сгинувших у стен осаждённого города из-за вероломства полководца. Однако ошибся.
Кто кого воевал – отошло, погрузилось во тьму.
Не о битвах и военачальниках будет рассказ.
Просто город был взят, и войска разгромили тюрьму,
И в глубоком и тёмном подвале увидели нас.
«Кто такие?» – «Ворьё и разбойники, конченый люд.
Мы купцов потрошили по дальним дорогам страны.
На руках наших кровь, мы творили насилье и блуд
И к паскуднейшей смерти за это приговорены!»
Волкодав сразу понял, что петь Аптахар, в отличие от сына, пустившего корешки в Галираде, так и не выучился. Он и прежде не пел по-настоящему, а либо горланил, либо, вот как теперь, пытался говорить нараспев. И не подлежало сомнению – сохранись у него вторая рука, он не перебирал бы струны, извлекая мелодию, а терзал их громко и достаточно бестолково, помогая себе немногими затверженными сочетаниями звуков.
Нет уж. Как говорили в таких случаях соплеменники Волкодава – «Лучше, если воду будут носить ведром, а сено перекидывать вилами, но не наоборот!» Хорошо, то есть, что на арфе играл всё-таки Шамарган, а не Аптахар. Молодой бродяга быстренько уловил связный мотив – насколько это было вообще возможно в лишённом особого строя пении Аптахара – и уверенно ударил по струнам, оттеняя рассказ то суровыми, то угрюмыми, то нагловатыми переборами.
И сломавшим ворота понравился дерзкий ответ.
«Что за глупость – на площади вешать таких удальцов!
Собирайте мечи, выходите на солнечный свет:
Не окажутся лишними несколько добрых бойцов!»
Так мы стали законными чадами Бога Войны.
Там, где мы проходили, расти прекращала трава.
Не указ нам ни совесть, ни праздное чувство вины:
Бей, ты прав!.. Это – враг!.. Остальное – пустые слова.
За кого – не упомнить, но пьянствовали без вина
И рубили, рубили, и счёт не вели головам…
А потом неожиданно кончилась эта война
И войска разбрелись по давно позабытым домам.
Ну а мы? Нас не ждал ни далёкий, ни близкий удел.
И спокойною жизнью зажить мы смогли бы навряд.
Но бывает ли так, чтобы долго скучал не у дел
Бесшабашный, отважный и лютый наёмный отряд?
Обязательно сыщется в ссоре с соседом сосед,
Или чают подмоги для бунта в каком-то краю,
Или – бунт усмиряют… И так до скончания лет.
Это значит, что жив наш закон: заплатили – воюй!
Мы косили косой, мы рубили и били подряд
Без пощады любого, о ком говорили: «Вот враг!»
Да разгневались Боги… и кровью политый отряд
Превратили однажды в свирепую стаю собак.
Может, думали Боги – вот тут-то мы пустим слезу
И у храмовых стен завывать устремимся бегом?..
А ничуть не бывало! Ведь злые собаки грызут
Очень даже исправно любого, кто назван врагом.
Псу не надобны деньги, он служит за вкусную кость,
За хозяйскую ласку, за коврик в непыльном углу,
За возможность кусать, изливать кровожадную злость…
И ему безразлично, служить ли добру или злу.
Вот и нас, превращённых, недолго снедала тоска.
Вмиг нашёлся хозяин для четвероногой орды.
Мы почуяли крепкую длань на своих поводках
И носами припали к земле: «Укажи нам следы!..»
И доныне мы носим обличье клыкастых зверей,
Чья забота сражаться, как только приказ прозвучит.
Если встретите нас – уходите с дороги скорей
И молитесь, чтоб мы не за вами летели в ночи…
Шамарган последний раз прошёлся по струнам, завершив игру россыпью созвучий, извлечь которые из арфы сумел бы не всякий песенник. Лицедей, однако, так владел своим инструментом, что сегваны и Волкодав услышали в говоре струн сразу многое. И рык псов, настигших добычу, и плач перепуганной жертвы, и властность хозяина, насылающего свирепых ищеек.
– Ну как тебе, венн, песня? – отдышавшись, не без некоторого вызова спросил Аптахар. – У вас там в лесах нет небось ни одного подобного сказа. Вы, я слышал, поёте больше про то, как ваши прабабки диких зверей обнимали!
Рысь, Гвернмар и другие мореходы стали заинтересованно ждать, что скажет Волкодав. И тот, поразмыслив, ответил:
– Нашим прабабкам всяко далеко до вашей Ордлы Рыбачки, так что вы, сегваны, и тут нас превзошли.
Корабельщики отозвались дружным хохотом. Это сказание знали все. Прекрасной обитательнице Островов, жившей, как полагается, в незапамятные времена, понадобились крепкие сыновья для мести за брата. Одна незадача – мужа, чтобы зачать их, у неё не было. Вначале девушка обратилась за подмогой к Небу и Земле. Но Небо спало, укутавшись облаками, и не услышало её жалобу. Земля же в ответ сама стала сетовать на скудость плодородия, – куда ж, мол, тут ещё и делиться?.. Как часто случалось в сегванских сказаниях, да и в самой жизни, всех щедрей и отзывчивей оказалось море. Оно прислало Ордле из своих пучин самца белоглазой акулы. Любой сегван знает, что этой рыбе нет равных ни по хищной прожорливости, ни по многоплодию. Вот и красавица Ордла после той встречи не ребёнка родила – метнула икру, и из каждой икринки выросло по могучему сыну. Сказание утверждало, что уже на другой год дети повзрослели и должным образом совершили свою месть. И вообще были молодцы хоть куда, если не считать маленького рыбьего хвостика, присущего каждому из них в знак чудесного происхождения, – да и кто его разглядит, этот хвостик? Разве только жена…
Аптахар раздосадованно и зло озирался на смеющихся товарищей, а Волкодав добавил:
– Песня складная, но, по-моему, ты зря обидел собак. Я бы на месте тех Богов во что другое подобных наёмников превратил. В слепней каких-нибудь, что ли. В мух навозных…
– Ага!.. – обрадовался Аптахар. – Родню твою тронули, пёсий выкормыш! А может, ты нам сам что-нибудь расскажешь?
Он очень хорошо помнил, каким молчуном венн был семь лет назад. И очень удивился, когда Волкодав пожал плечами:
– Может, и расскажу.
Сегваны стали пододвигаться ближе. Какого только занятного и смешного вранья ни наслушаешься в плавании – но вот веннскими побасенками им тешиться ещё не доводилось.
– Знаю я эти веннские россказни… – заворчал было однорукий, но Гверн положил ему на колено корявую мозолистую пятерню.
– Дядька Аптахар, – сказал он примирительно. – Не любо – не слушай, а врать не мешай!
Звучало это присловье, насколько Волкодаву было известно, у всех народов почти одинаковым образом.
– В Тин-Вилене, – начал он, – я жил в крепости у жрецов и прочитал немало книг… Поначалу я выискивал путевые записи землепроходцев и учёных знатоков мироустройства, но потом мне стали попадаться книги, сочинённые о том, чего на самом деле никогда и нигде не было. Я для себя назвал их баснословными…
– Значит, правду говорят те, кто жалуется, что мир измельчал! – снова не сдержался Аптахар. – До чего дошли люди! Мы-то, сегваны… да пускай даже и вы, венны… мы передаём из уст в уста и рассказываем о таком, что пускай очень давно, но всё равно было! А эти?.. Вот что случается с теми, кто живёт в незаслуженно благодатных краях. Порют всякую небывальщину, которую им Полуношник в уши насвистел…
Полуношником сегваны именовали северо-восточный ветер, никакого доверия, по их мнению, не заслуживавший.
– Дядька Аптахар, – снова сказал Гверн. – Чем встревать, может, лучше у кунса позволения спросишь да нам медовухи наваришь? А ты рассказывай, венн!
– Тьфу, – плюнул Аптахар. Но всё-таки замолчал.
– Там были разные книги, – заговорил Волкодав. – Одни повествовали о людях, которые никогда не жили, другие – о небывалых державах, третьи же – вовсе об иных мирах, озарённых иными солнцами и уряженных иными Богами. Это были странные книги… Не тем странные, что рассказывали о странном. Просто одну дочитаешь – и жалко, что кончилась, другая кончилась – и не жалко, а третью дальше первой страницы и читать неохота. С нашими сказаниями ведь не так, верно? Аптахар правильно молвил: мы привыкли рассказывать о том, что вправду было когда-то. Очень давно было. И с тех пор столько поколений старалось наилучшие слова подобрать… что и самый бездарный сказитель ничего уже испортить не сможет. А когда грамотный человек сам придумал и сам берётся рассказывать – всё зависит от него одного, никто ему не помощник…
– Ага! – перебил сообразительный Рысь. – Значит, наши сказания – это вроде боевого отряда, где сорок мечей и победа общая. А кто книги сам сочиняет, те наподобие поединщиков, которые перед войском выходят?
Волкодав поразмыслил и кивнул. От него не укрылось, как внимательно слушал его Шамарган. Шамаргана никто не похвалил за отменное владение арфой, но лицедею было не до обид. Дали сыграть и после арфу не отняли – и то хорошо. И даже из круга, собравшегося послушать венна, взашей не прогнали…
Ещё Волкодав заметил, как Винитар, стоявший на носу корабля, поднялся и перешёл ближе. Это было правильно. Врага следует знать.
– Одна книга о неведомом мире и чужих Богах крепко зацепила меня, – продолжал Волкодав. – Я долго не мог отделаться от мыслей о ней. Я и теперь полагаю, что написавший её был далеко не во всём прав…