— А любовные песни он слагает? — вдруг спросила Сигрид.
Турир расхохотался.
— Почему ты спрашиваешь об этом? — сказал он. И, не дождавшись ее ответа продолжал: — В женщинах у него никогда не было недостатка, но я не думаю, что он привязан к кому-то из них настолько, чтобы слагать о ней песни.
Улыбнувшись про себя, Сигрид промолчала. И, взглянув на Грьетгарда, она вдруг почувствовала, что ее отношение к нему и к Хелене смягчилось.
На этот раз Турир Собака недолго пробыл в Эгга; через два дня он отплыл на север.
Грьетгард стал намекать, что ему тоже нужно уехать; он сказал, что хочет погостить у Туриру в Хедмаркене. И не сказал, зачем ему туда нужно, но Сигрид подозревала, что у него есть известие для короля Кнута.
Вскоре он тоже был готов к отъезду; среди сопровождавших его людей был Хьяртан Эскимосское Чучело. Он заявил, что где бы ни был Грьетгард, он хочет быть рядом с ним. Им предстояло плыть в Каупанг, а оттуда ехать верхом через горы.
Утром, в день своего отъезда, Грьетгард попросил Сигрид переговорить с ним наедине.
— Я оставляю Хелену на твое попечение, — сказал он. — Да поможет тебе Бог, если ты не будешь добра к ней!
Последнее время Сигрид много думала о Грьетгарде и Хелене дочери Торберга. И, к своему удивлению, она пришла к мысли о том, что это не будет таким уж несчастьем, если он женится на этой девушке. Богатства у него и так хватало, и даже если она и не высокого происхождения, Торберг был вовсе не плохим человеком.
— Вовсе не обязательно, что я буду противиться твоей женитьбе, — сказала она.
Грьетгард взглянул на нее — осторожно и в то же время изумленно.
— Никто не соблазнил Турира, моего брата, жениться на богатстве, — продолжала она. — И я знаю, каково приходится тому, кто не любит того, на ком женат.
Глубоко вздохнув, Грьетгард некоторое время сидел молча.
— Спасибо, мама! — наконец произнес он. Немного помолчав, он добавил: — Ты не такая суровая, какой казалась мне последние годы; теперь я знаю это.
И он улыбнулся ей. Сигрид ничего не ответила.
— Господь знает, что я не хочу, чтобы ты забывала моего отца, — вдруг сказал сын. — Но не могла бы ты, ради самой себя и Кальва, попробовать быть с ним помягче.
Выпрямившись, Сигрид уставилась на него. Ей даже в голову не приходило, что ее сын размышляет о ее отношении к Кальву.
— Я понимаю, что это не мое дело, — продолжал Грьетгард, — но все это на виду, все понимают, как мало ты заботишься о нем. А он заслуживает большего. И одно то, что он не замечает твоего отношения к нему, говорит о том, как он тебя любит…
Все последующие дни Сигрид размышляла над словами сына.
Она пыталась быть мягче с Хеленой. Но это было нелегко; девушка была подозрительной и считала, что со стороны Сигрид это всего лишь лицемерие.
В один из ненастных осенних дней человек, сопровождавший Грьетгарда, привез с юга известие, и Сигрид не терпелось узнать, что он скажет.
Но она была ошарашена, когда тот, не отвечая на ее вопрос, осведомился о священнике.
Священник Йон тут же пришел из церкви. И человек тихо сказал ему что-то в углу зала, косясь при этом на Сигрид. Потом священник Йон подошел к ней и попросил следовать за ним в новый зал, в котором днем никого не было.
— Неисповедимы пути Господни, — медленно начал священник, когда все трое сели.
— Ради Бога, не читай здесь проповеди! — перебила его Сигрид. — Скажи скорее, что случилось!
— Речь идет о твоих сыновьях, — сказал священник, — оба они погибли.
Только однажды до этого Сигрид почувствовала такую слабость, как теперь. Это было в Мэрине, после смерти Эльвира.
— Бог дал, Бог и взял, да святится имя Господа! — продолжал священник Йон проповедническим голосом.
«Замолчи!» — хотелось крикнуть Сигрид. Но слова застряли у нее в горле. Словно она беспечно бродила по лесу, бежала по тропинке и вдруг остановилась на краю пропасти. Ей стало дурно, ей казалось, что все заволакивается туманом и над ее головой кружат и кружат вороны…
И она взяла себя в руки. Схватившись за край скамьи, она прислонилась к стене.
— Как… они… умерли? — спросила она, с трудом выдавливая из себя слова.
Она узнала, что у Турира в Хедмаркене гостил конунг, и до его ушей дошло, что Турир намеревается его убить. И, увидев на руке юноши браслет короля Кнута, он решил, что подозрения эти не напрасны. И он распорядился обезглавить его.
— Разве Кальва не было там? — спросила она.
— Был, — ответил человек. — Но не хотел слушать ни Кальва, ни всех остальных, кто просил за юношу и предлагал за него выкуп.
— А Грьетгард? — спросила Сигрид дрожащим голосом.
Человек рассказал, что тот узнал о смерти Турира на пути через Эстердален. Он был вне себя от ярости и, думая только о мести, жег и разрушал королевские владения. Но конунг отыскал его, и тот вместе со своими людьми попал в окружение.
Грьетгард крикнул конунгу из дома, чтобы тот выслушал его. Но когда конунг ответил согласием, тот крикнул ему:
— Я не собираюсь просить пощады!
С этими словами он выскочил из дома и рубанул мечом туда, где, судя по звуку голоса, должен был стоять король.
Но было темно, и вместо короля он зарубил Арнбьерн Арнисона, брата Кальва.
Там он и погиб, и вместе с ним почти все его люди. Человек, привезший известие, был одним из немногих уцелевших в этой схватке.
Закончив свой рассказ, он вышел. Но священник остался сидеть; он хотел поговорить с Сигрид. Голос его набирал силу и затихал, словно ветер в верхушках деревьев; в конце концов Сигрид попросила его уйти.
Она встала и принялась ходить по залу туда и обратно; и она сама не знала, долго ли она так ходила. Никогда она не чувствовала себя такой одинокой, даже в Мэрине; тогда у нее оставались мальчики. Теперь же у нее оставался один Тронд. Но он был еще мал, поддержки от него ожидать не приходилось.
Она не решалась думать о короле; она боялась, что ей станет дурно при одной мысли о нем.
И она мысленно представила себе Грьетгарда, каким он был в последнее утро перед отъездом на юг. И для нее было слабым утешением то, что они расстались друзьями.
«Будь добра с Хеленой», — сказал он тогда. Она остановилась и уставилась на светильник, стоящий на земляном полу, с плавающим в масле фитилем.
Она вдруг подумала, что она не так одинока. Еще один человек мог разделить ее скорбь.
Она быстро вышла из зала и направилась на кухню. Там ей сказали, что Хелена находится в одном из домиков, и она пошла туда.
Она нашла ее лежащей в постели, зарывшейся лицом в подушки, и села возле нее.
— Хелена… — прошептала она, положив на одеяло руки. Девушка вздрогнула и повернулась к ней, глаза ее покраснели от слез, но в них все же пламенела злоба.
— Оставь меня! — тихо и подавленно произнесла она.
— Мы обе любили его, — почти умоляюще произнесла Сигрид.
Но Хелена оттолкнула ее; она чуть не ударила ее.
— Если я не была хороша для тебя до этого, то теперь и подавно! — воскликнула она.
Сигрид встала и пошла обратно в старый зал. Она вошла в спальную каморку, там было холодно. Она легла в постель и лежала так, уставившись в темноту.
Она долго лежала так, потом услышала скрип открывающейся двери.
Пришел Тронд; он забыл закрыть за собой дверь и стоял, освещенный светом очага, находящегося в зале.
— Что тебе нужно? — без всякого выражения произнесла Сигрид.
— Я… я не знаю… — стоя в дверном проеме, неуверенно произнес он. — Меня послал священник Энунд.
— Иди ко мне, — сказала Сигрид. И когда он подошел к постели, она уложила его рядом и прижала к себе, словно никогда больше не хотела отпускать его.
И тут из глаз ее полились слезы.
На следующий день, проведя бессонную ночь, Сигрид пошла к мессе. Но мир, который она последнее время обретала в церкви, не приходил к ней, и никто не мог ее утешить.
Голос священника Йона казался ей потусторонним. И она ощущала в себе один только бунт; бунт против судьбы, бунт против Бога.
Она мысленно видела перед собой своих мальчиков и картины их детства. Она видела, как Турир делает первые шаги, как он поднимается на свои слабые еще ножки посреди кухни. Она видела его, возвращающегося домой с охоты, когда он убил своего первого лося.
И она видела Грьетгарда, приходящего в неописуемую ярость еще в младенческом возрасте; она вспомнила, как он пытался обуздать свой гнев. И все же его жизненный путь был уже завершен.
— Месса закончена, Сигрид, — сказала Рагнхильд, подходя к ней. И Сигрид, стоявшая на протяжении всей службы на коленях, встала и вышла из церкви.
К вечеру Энунд снова появился в Эгга; прошлым вечером Сигрид отказалась беседовать с ним. Но на этот раз она пошла с ним в церковь, когда он позвал ее.
— Попробуй жить без ненависти, Сигрид, — начал он.
Она тут же повернулась к нему, глаза ее горели.
— Я уже устала слушать тебя! — сказала она и, передразнивая его, произнесла: — Возлюби своего врага, подставь другую щеку… — и это все, что ты можешь сказать мне. Ты хочешь, чтобы я любила самого дьявола?
Энунд отпрянул назад, видя выражение ее лица.
— Нет, — сказал он. — Мы должны ненавидеть зло, но…
— Если я имею право ненавидеть зло, я имею право ненавидеть Олава и все, что связано с ним! — бросила она ему в лицо.
— Нужно ненавидеть грех, но любить грешника, — сказал священник.
— Выходит, нужно любить дьявола, но ненавидеть его поступки?
— Это совсем другое дело, Сигрид. Сатана это и есть зло.
— Король Олав тоже, — сказала Сигрид. — Он ни что иное, как раб сатаны, использующий имя Бога для своей выгоды. Он называл себя крестным отцом моих сыновей, но он не захотел слушать мольбы приемного отца за одного из сыновей. У него была возможность показать, во многом ли он следует христианству, он должен был заплатить Туриру выкуп за смерть отца. Но он показал всем лишь свою злобу.
Она встала и ушла.