12.
Необходимость избавиться от евреев стала для Гиммлера навязчивой идеей. Мысли об уцелевших отравляли ему жизнь гораздо сильнее, чем призраки убитых по его приказу. Евреи мерещились ему повсюду: на севере, на западе, на юге; каждый регион, куда Гиммлер не мог дотянуться, казался ему чуть ли не центром мирового еврейства. Только на Востоке, где день и ночь чадили крематории, а газовые камеры не справлялись с потоком жертв, Гиммлер считал себя хозяином положения. В октябре 1941 года, во время визита в штаб-квартиру Группы действия в Николаеве, Гиммлер воспользовался случаем, чтобы упрекнуть командира группы Олендорфа в излишней, по его мнению, мягкости по отношению к евреям, населяющим окрестные сельскохозяйственные районы. Гиммлера также беспокоило, что большое количество евреев, бежавших из пригородов Одессы, сумело смешаться с румынскими евреями, согнанными властями Румынии в небольшую еврейскую резервацию, располагавшуюся в приднестровском регионе – на бывшей советской территории, отошедшей к румынским союзникам по соглашению с Германией. Многие из этих евреев, кстати, сумели пережить войну; Гиммлер так и не смог до них добраться, так как отношения между Германией и Румынией и без того служили одним из поводов для конфликтов с Риббентропом13.
Еврейское население Румынии было, кстати, одним из самых многочисленных в Европе. Перед изменением границ страны оно доходило до 750 тысяч, однако и до, и в течение всего периода политической нестабильности и гражданской войны, предшествовавшего германской интервенции, румынские власти обращались с евреями не менее жестоко, чем нацисты, чьи Группы действия орудовали в Буковине и Бессарабии, возвращенных Румынией СССР в 1940 году. Что касалось еврейского населения Приднестровья, то оно стало предметом циничного торга, который длился чуть ли не всю войну и в который под конец оказались вовлечены Всемирный еврейский конгресс, швейцарский Красный Крест, британцы (как опекуны Палестины) и даже неповоротливый государственный департамент США. Все эти силы стали соучастниками алчности Антонеску и заложниками тактики Эйхмана, который в целом не одобрял подобные процедуры, компрометировавшие, по его мнению, «чистоту окончательного решения».
В Болгарии Гиммлер также потерпел поражение; там евреи хотя и подвергались преследованиям, однако так и не были депортированы. Массовые депортации в Словакии, начавшиеся после германского вторжения, были практически остановлены марионеточным правительством на период с июля 1942-го до сентября 1944 года и ненадолго возобновились лишь перед самым концом войны, причем инициаторами этого процесса снова были немцы.
Как мы уже знаем, Вислицени и Гиммлер вели переговоры о выкупе за жизни евреев не только на упомянутых территориях, но и в Венгрии, где в 1944 году Эйхман, отвечавший за депортацию около 380 тысяч евреев, вышел наконец из тени, которой предпочитал держаться, и зажил на широкую ногу, обзаведясь в Будапеште любовницей и лошадьми. Операция по насильственному выселению венгерских евреев носила кодовое название «Акция «Хёсс». Название было более чем оправданно – большая часть депортированных попала в Освенцим. Райтлингер считает, что летом 1944 года Хёсс отправил в газовые камеры Освенцима более 250 тысяч венгерских евреев, хотя сам он похвалялся, что их было 400 тысяч.
Как мы видим, на востоке Гиммлер развернулся вовсю, однако отнюдь не бездействовал он и на севере. В июле 1942 года, в самый разгар войны, он лично посетил Финляндию, пытаясь принудить ее правительство произвести депортацию евреев. Тогда же он побывал в Таллине, откуда послал прямую директиву Бергеру – своему представителю в министерстве по делам восточных территорий – и потребовал приостановить опубликование декрета, согласно которому последней инстанцией в деле определения принадлежности того или иного лица к еврейской нации становился генеральный комиссар министерства Розенберга, а не гиммлеровская полиция безопасности. «Не публикуйте декрета о правилах определения принадлежности к еврейской нации, – писал Гиммлер Бергеру. – Эта глупая педантичность только связывает нам руки. Восточные территории будут свободны от евреев. Я один отвечаю за это перед фюрером и не желаю никаких обсуждений».
На западе могущество Гиммлера было значительно слабее, так как главной нацистской силой во Франции оставался вермахт, который и должен был осуществлять депортацию евреев. Еврейские беженцы, пойманные во Франции, отправлялись на Восток, однако, по сведениям Райтлингера, за годы оккупации было депортировано немногим более одной шестой части всех французских евреев. Впрочем, агенты Гиммлера, Гейдриха и Эйхмана активно преследовали их и другими способами – особенно в период массовых облав 1942 года, официально проводимых в качестве репрессалий за нападения на немецких солдат. Когда в ноябре 1942 года немцы оккупировали Свободную зону, переговоры относительно решения еврейского вопроса пришлось вести с итальянцами, в чью оккупационную зону на юге Франции хлынули с севера десятки тысяч евреев, однако все попытки Эйхмана заполучить их назад закончились неудачей.
В Голландии приказы Гиммлера выполнялись лучше: из этой страны было депортировано почти три четверти еврейского населения. На рапорте высшего руководителя СС и полиции в Гааге Ганса Ройтера, полученном в сентябре 1943 года, Гиммлер собственноручно начертал одобрительное «Sehr gut» («Очень хорошо»). Но в соседней Бельгии СС чувствовали себя уже далеко не так свободно, так как германский глава военной администрации этой страны генерал фон Фалькенхаузен до самого своего ареста в июле 1944 года препятствовал деятельности гиммлеровских головорезов. В Дании попытки Гиммлера начать широкомасштабную антиеврейскую кампанию столкнулись с еще более упорным сопротивлением. В начале 1943 году Гиммлер попытался убедить Карла Вернера Беста, ранее состоявшего в штате Гейдриха, а теперь являвшегося полномочным представителем рейха в Дании, что «окончательное решение» должно применяться к евреям не только на Востоке, но и на полунейтральной датской территории. Однако его усилия не имели никакого практического результата вплоть до августа 1943 года, когда после выступлений в доках Оденсе, акций движения Сопротивления в Копенгагене и мятежа на флоте в Дании не было введено военное положение. Гиммлер, ставший к тому времени министром внутренних дел, воспользовался этими беспорядками, чтобы надавить на Риббентропа, и вскоре Бест получил приказ начать аресты датских евреев и отправку их на Восток. На дворе, однако, стоял 1944 год, обстановка на фронтах изменилась, и крамольная мысль о скором поражении Германии проникла во многие умы. Неуверенность в будущем и страх перед возможным наказанием привели к тому, что вместо выполнения приказа нацистские чиновники затеяли обычную бюрократическую чехарду, пользуясь любыми предлогами, чтобы снять с себя ответственность и ничего не делать. Облавы хотя и проводились, однако они были чисто символическими, а зачастую даже предоставляли новые возможности для защиты евреев или их эвакуации в нейтральную Швецию. Бест со своей стороны сделал все от него зависящее, дабы поощрить евреев к бегству, и вскоре Гиммлер смог с удовлетворением констатировать, что Дания стала «свободной от евреев» страной. Что касалось Норвегии, где условия для дипломатических ухищрений были значительно менее благоприятными, чем в Дании, две трети маленького еврейского населения сумели спастись, перейдя шведскую границу.
Но наиболее значительное противодействие навязчивые идеи Гиммлера встретили на юге Европы, ибо итальянцы никогда не были склонны к антисемитизму, к тому же в Италии проживало не более 50 тысяч евреев. Итальянцы отказывались участвовать в преследованиях евреев на юге Франции, и Эйхман постоянно жаловался Гиммлеру, что союзники, дескать, «саботируют» его решения в Греции и Югославии. Правда, в 1938 году Муссолини под давлением Гитлера все же издал собственный закон, направленный против евреев, однако участвовать в геноциде он по-прежнему не стремился.
Как мы уже упоминали, фюрер считал Гиммлера самым подходящим эмиссаром для переговоров с Муссолини. За всю историю германо-итальянских отношений Гиммлер нанес дуче несколько визитов на государственном уровне, последний из которых состоялся в октябре 1942 года, однако нет никаких сведений, что во время этих встреч обсуждался вопрос о депортации евреев14. Даже когда в сентябре 1943 года немцы оккупировали Италию, в лапы гиммлеровских палачей попали только те евреи, которые давно обосновались в Риме, но не сумели избежать последующих облав в столице и на севере. В отличие от Италии, в Югославии и Греции от депортаций пострадало очень много евреев.
«Весной 1942 года первые транспорты с евреями, предназначенными для уничтожения, прибыли из Верхней Силезии», – писал Хёсс15. Их вели через цветущие луга к новым газовым камерам, раздевали якобы для дезинфекции, а потом запирали в камерах и убивали.
«Каждый из нас всегда знал, что приказу Гитлера нужно подчиняться беспрекословно и что выполнение его является долгом СС. Тем не менее многие из нас терзались тайными сомнениями… Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы скрывать собственную подавленность… Я был вынужден наблюдать за тем, как матери идут в газовые камеры со смеющимися или плачущими детьми… Меня мучила жалость, мне хотелось очутиться как можно дальше от этого кошмарного места, но я не смел дать волю своим чувствам».
Хёсс часто и помногу выпивал с Эйхманом, пытаясь выяснить, испытывает ли и он что-то подобное, однако это ему так и не удалось.
«…Он [Эйхман] неизменно демонстрировал полную одержимость идеей уничтожения всех евреев, которые только попадут ему в руки… Я, напротив, часто чувствовал себя не в силах вернуться домой после очередной казни. Тогда я садился на коня и ездил верхом, пока потрясение не проходило. По ночам я часто вставал и приходил в конюшню, ища утешения среди моих любимых животных».
Еще более красноречиво, чем эти приступы жалости к себе, характеризует Хёсса его неспособность понять масштабы совершенных им преступлений. Эмоциональный стиль его воспоминаний до нелепости не соответствует природе трагедии, которую он пытается описать, если не оправдать. «Откровенно говоря, у меня не было причин жаловаться на скуку, – заявляет Хёсс. – Сад моей жены был настоящим цветочным раем… Заключенные никогда не упускали возможности сделать что-нибудь хорошее моей жене и детям, привлекая таким образом их внимание. Ни один бывший заключенный не может сказать, что в нашем доме с ним п