Именно Альбрехт Хаусхофер спланировал поездку Гесса в Англию в мае 1941 года. Сам он действовал в качестве канала связи между Гессом и президентом Международного Красного Креста в Швейцарии Карлом Буркхардтом, который в свою очередь дружил с Хасселем и его женой. В мае, накануне полета Гесса, Буркхардт рассказал фрау фон Хассель, что в прошлом месяце его посетил в Цюрихе «агент Гиммлера», интересовавшийся мнением Буркхардта по поводу возможной реакции англичан на предложение обсудить условия мира не с Гитлером, а с Гиммлером. Этим «агентом», несомненно, был Лангбен, который познакомился с Хасселями позже, в августе того же года, став одним из их лучших друзей.
Эта запутанная цепочка связей наводит на мысль, что Гиммлер, а может быть, даже Гитлер знали о миссии Гесса в Британии. Во всяком случае, Хаусхофер, чья роль в перелете Гесса была хорошо известна гестапо, был освобожден по приказу Гитлера после недолгого пребывания в тюрьме и пользовался покровительством Гиммлера до конца войны. Возможно, однако, что в самые мрачные месяцы русской кампании именно Лангбен стал источником касавшихся Гиммлера слухов, так как, пользуясь с 1941 года и до самого своего ареста в сентябре 1943-го благожелательным отношением и даже в определенной степени доверием рейхсфюрера СС, он одновременно поддерживал через Попица и фон Хасселя тесный контакт с одной из самых мощных групп Сопротивления. Заметим в скобках, что даже в 1938 году отношения Лангбена и Гиммлера были достаточно тесными и дружескими; во всяком случае, именно через рейхсфюрера СС Лангбену удалось добиться освобождения из концлагеря профессора Фрица Прингсхайма, еврея по национальности, который некогда обучал его праву. Впоследствии Прингсхайму даже позволили покинуть страну.
Лангбен, о котором Хассель упоминает в своем дневнике в мае 1941 года, был, однако, лишь первой ласточкой, за которой вскоре последовали и другие. Нападение на СССР ознаменовало собой начало длительного периода неуверенности и разочарований, приведших к росту недовольства даже в эсэсовской среде. Получив соответствующие сведения от одного из младших служащих СС, Хассель уже в сентябре 1941 года записал в своем дневнике: «Совершенно ясно, что окружение Гиммлера всерьез обеспокоено и ищет выхода».
В декабре Лангбен сообщил Хасселю, что он «занимался проблемой освобождения людей из гиммлеровских лагерей» и что это часто удавалось сделать за солидное вознаграждение. Он также упомянул о «брожении умов в СС», которое, по его мнению, являлось следствием причудливого смешения «варварского партийного духа» и «непонятых аристократических устремлений». И действительно, лидеры СС часто позволяли себе скептически отзываться о партии, исходе войны и самом Гитлере.
В марте 1942 года Лангбен, по свидетельству Хасселя, «все еще уверен в наличии заговора в окружении Гитлера». Эти слухи, несомненно, достигли длинных ушей Чиано в Риме, который уже в следующем месяце отметил в своем дневнике: «[Гиммлер], который прежде был экстремистом, теперь ощущает реальный пульс страны и хочет компромиссного мира». В мае Чиано добавил, что князь Отто фон Бисмарк в германском посольстве в Риме распространяет слухи, согласно которым «Гиммлер ведет собственную игру, побуждая народ роптать».
Сведения о контактах Лангбена и Гиммлера и об их взаимоотношениях вообще, до некоторой степени проливают свет на подлинные намерения последнего. Сотрудница гестапо, занимавшаяся выяснением характера связей Хаусхофера в Великобритании, до такой степени прониклась доверием к объекту своего расследования, что пересказала ему сплетню, согласно которой Гейдрих якобы надеялся сменить Гиммлера на его посту. Хаусхофер в свою очередь решил, что эта информация поможет ему завоевать доверие Гиммлера, и Лангбен передал ее рейхсфюреру СС, который сухо поблагодарил и велел арестовать женщину-агента за распространение ложных слухов. В начале 1943 года Гиммлер предупредил Лангбена, чтобы тот не принимал юридического участия в шпионском процессе, так как самый ход следствия мог вынудить его выступить на стороне Риббентропа против интересов рейхсфюрера СС.
К середине 1942 года Шелленберг почувствовал, что пользуется достаточным доверием Гиммлера, чтобы попытаться обсудить с ним возможность мирных переговоров. Если не считать Геринга, находившегося «более или менее в опале», Гиммлер, по оценке Шелленберга, «был и до самого конца оставался самым могущественным представителем режима». Считая полную победу в войне недостижимой, Шелленберг в августе 1942 года провел в Житомире предварительную беседу с Керстеном (по рекомендации Гиммлера лечившим его от последствий нервного перенапряжения), от которого он хотел узнать, как лучше поднять эту тему в разговоре с Гиммлером. Обретя в лице Керстена верного и надежного союзника, Шелленберг уже на следующий день попросил у Гиммлера об аудиенции для обсуждения «дела, требующего непростого, но важного решения». После второго завтрака, за которым Гиммлер «превратился из сухого чиновника в радушного и любезного хозяина», Шелленберг попытался подготовить почву для разговора. Упомянув о необходимости разумного подхода к решению каждой проблемы, а также о необходимости тщательного анализа и оценки всех возможных вариантов, он напрямик спросил, не обдумывал ли рейхсфюрер альтернативные способы завершения войны. Сначала Гиммлер возмутился, но затем успокоился и стал внимательно слушать аргументы Шелленберга, доказывавшего, что руководителям Германии лучше заключить сделку сейчас, пока они еще могут действовать с позиции силы, а не ждать, покуда война на несколько фронтов настолько ослабит страну, что она растеряет все преимущества. Упомянул Шелленберг о том, какую роль он готов сыграть в предстоящих событиях:
«– Мое положение в настоящий момент таково, что мне, возможно, даже удалось бы повлиять на Гитлера. Я мог бы убедить его уволить Риббентропа, если бы был уверен в поддержке Бормана. Но Борман не должен ничего знать о наших планах. Он способен разрушить всю схему или перекроить ее в пользу компромисса с Советами. А этого нам нельзя допускать.
Гиммлер тем временем что-то бормотал себе под нос, потом стал грызть ноготь и наконец начал вертеть на пальце кольцо в форме змеи – верный признак сосредоточенности. Потом он посмотрел на меня и спросил:
– Вы могли бы начать действовать немедленно, но так, чтобы наши враги не интерпретировали это как слабость с нашей стороны?
Я заверил его, что мог бы.
– Отлично. Но откуда вы знаете, что все это не подействует как бумеранг? Что, если это усилит решимость западных держав достигнуть единства с Востоком?
– Напротив, рейхсфюрер, – ответил я. – Если переговоры начнутся должным образом, это предотвратит такую возможность.
– Хорошо, – сказал Гиммлер. – Как именно вы собираетесь действовать?»
Шелленберг объяснил, что пробные переговоры необходимо вести через «политический сектор секретной службы», поручив эту задачу доверенному агенту, облеченному реальными полномочиями. Одновременно Гиммлер должен был «нажать» на Гитлера, чтобы тот отправил Риббентропа в отставку и назначил на пост министра иностранных дел кого– то более сговорчивого.
После этого Гиммлер и Шелленберг развернули карту Европы и после непродолжительного обсуждения пришли к заключению, что Германия могла бы без особого ущерба для себя отказаться от большей части оккупированных территорий, чтобы сохранить власть в регионах, считавшихся исконно германскими. По словам Шелленберга, когда рано утром они, наконец, расстались, Гиммлер предоставил ему «все полномочия действовать… и дал честное слово, что к Рождеству Риббентроп лишится своего поста».
В своих расчетах Шелленберг, однако, не учитывал крайней осторожности Гиммлера, который никогда не участвовал в чужих интригах и спокойно относился к открытым нападкам таких людей, как Геббельс, предпочитая «подниматься к власти по черной лестнице». Тем не менее он, по свидетельству Шелленберга, все же «пытался потихоньку создать новое руководство рейха, естественно, с одобрения Гитлера. Гиммлер был убежден, что все, кто займет руководящие посты в правительстве, промышленности, коммерции и торговле, науке и культуре рейха… должны быть членами СС». Внешне, впрочем, все оставалось без изменений: рейхсфюрер СС все так же с головой уходил в текущие дела и увлекался несущественными деталями, словно был не вторым человеком в государстве, а мелким служащим, корпящим над стопкой бумаг.
Граничащая с нерешительностью осторожность Гиммлера привела к тому, что в конце года он не осмелился воспользоваться знаменитым меморандумом Мартина Лютера, в котором речь шла о психической неуравновешенности Риббентропа. Дело было и в том, что заместитель министра иностранных дел Лютер, благодаря интригам Шелленберга превратившийся из друга и наперсника Риббентропа в его злейшего врага, выбрал для представления своего рапорта крайне неудачное время. Гиммлер, полагавший, что утратил доверие фюрера, переживал глубокую депрессию и был просто не способен на сколько-нибудь решительные действия. Суть проблемы между тем заключалась в том, что Гитлер по совету Риббентропа решил поддержать боровшегося за власть в Румынии Антонеску, в то время как Гиммлер и Гейдрих отдавали предпочтение лидеру Железной гвардии Хории Симе. Накануне нападения на СССР Гитлер стремился укрепить связи с Румынией, однако подстрекаемый Гейдрихом Сима предпринял в январе 1941 года неудачный путч против Антонеску, завершившийся разгромом Железной гвардии. По соглашению с Антонеску СД держала Симу под арестом, однако пленнику каким-то образом удалось бежать. На протяжении целых двух недель Мюллер не осмеливался доложить Гиммлеру об инциденте, и прошло немало времени, прежде чем Сима был снова схвачен. Риббентроп, однако, сумел убедить Гитлера, что рейхсфюрер СС не мог не знать о побеге и не предпринимал никаких мер, надеясь с помощью Симы возбудить в Румынии новые волнения.
Если Гиммлер чего-то не выносил, так это критики или враждебности со стороны фюрера. Недолюбливал он и Лютера, который казался ему чересчур фамильярным и крикливым. Против Лютера настраивал Гиммлера и Вольф, в то время как Шелленберг, не оставлявший надежд сместить Риббентропа, убеждал рейхсфюрера не делать поспешных выводов. Гиммлер долго колебался, но в конце концов инстинкт самосохранения взял верх. Лютера арестовали и допросили, и репутация Риббентропа была спасена.