– Я навещу вас с Лозой в Холмах? – утвердительно спросил он. – С молодой женой.
– Почтём за счастье, – поклонилась ему Прозора.
Глава двадцатая
Слабость, накатившая было на Анастасию, наконец ушла, и женщина почувствовала необходимость срочно сделать что-то. Такое с нею иной раз случалось: мелькала мысль о чём-то упущенном и важном, и она не могла больше ни о чём думать, пока не вспоминала, что упустила.
Так и теперь. Она поспешно поднялась с лежанки, чтобы разыскать Заиру. К счастью, та не успела уйти далеко, задержалась у юрты кузнеца Юсуфа. Скорее даже не юрты, а навеса, наспех сооруженного подле кузнечного горна. Юсуф тоже был рабом, но испытывал к Заире нежную привязанность. Девушка была родом из тех же мест, откуда его увели в плен монголы…
По звяканью металла Анастасия подругу и нашла. Заира с важным видом перебирала сваленные у горна заготовки, для чего-то каждую из них взвешивая в руке.
– Не найдём сабли, – сказала она, услышав шаги Анастасии, – это будет нашим оружием.
Она кивнула на заготовки и неприязненно вгляделась в глаза подруги.
– Я знаю, сейчас ты скажешь мне что-то неприятное. Такое, что я и слушать не захочу!
– Никуда ты не денешься, выслушаешь!.. Мы должны их похоронить.
– Так я и знала! Разве ты не слышала: я боюсь мертвецов!
– А разве ты не понимаешь, что завтра они начнут вонять на всю степь и от их запаха мы не скроемся в самой дальней юрте. А вечером на запах потянутся и волки, и шакалы. Они станут приходить в курень и жрать мертвых, и чавкать, и хрустеть костями…
– А ещё княгиня! – с сожалением вздохнула Заира.
От возмущения Анастасия чуть не задохнулась.
– В чём же это ты хочешь меня упрекнуть?
– В плохих словах. Знатные женщины никогда так не говорят.
Анастасия не выдержала и улыбнулась.
– Какая же я теперь знатная женщина? Такая же рабыня, как и ты.
– Нет, ты теперь не рабыня, ты – жена юз-баши, но если с ним что-нибудь случится, защитить тебя будет некому.
– До чего же ты, Заира, вредная девчонка! Видать, матушка частенько драла тебя за косу. Нет чтобы сказать человеку приятное…
– По годам ты, может, меня и старше, – Заира посмотрела на неё глазами умудренной женщины, – а много ли ты в жизни видела? Думаешь, почему я мертвецов боюсь? На моих глазах отца с матерью убили, и братьев моих, и ещё много мужчин. И они потом ко мне во сне приходили. И каждую рану я видела, как наяву…
Она помолчала, потом, судорожно вздохнув, проговорила:
– Я ещё не видела Эталмас, но знаю: лицо у неё распухшее, синее, глаза выпучены…
– Я подумала об этом, – Анастасия взяла подругу за руку. – Она же в своей юрте на ковре лежит? Вот мы её в нём и потащим. Я покойнице лицо быстро закрою, а потом мы её в ковер закатаем…
– А нукеров?
– Нукеров станем за ноги тащить. И стараться в лицо им не смотреть.
– Такую яму придется копать!
– А мы неглубоко зароем.
Заира на мгновение приникла к подруге, точно хотела от неё набраться силы, и, оторвавшись, сказала по-деловому:
– Я готова.
Здесь же, в хозяйстве Юсуфа, они отыскали для себя две лопаты и пошли искать место, где им удобнее будет копать яму.
Солнце поднялось высоко и припекало, а Заира с удивлением заметила:
– Оказывается, только полдень, а я будто прожила ещё одну жизнь. И опять страшную…
– Ничего, – Анастасия обняла подругу за плечи, – поверь, человек не может только страдать. Матушка говорила, что господь награждает нас за терпение.
Первую притащили Эталмас. Анастасия тоже не смогла заставить себя посмотреть в лицо старшей ханум. Даже глаза ей не закрыли. Так в ковре и спихнули в яму.
Трупы нукеров таскали, стараясь не обращать на них внимания. Над мертвецами уже вились мухи. Пот заливал лица молодых женщин, и если молились они, то только об одном: чтобы поскорее спала жара.
К концу обе так устали, что, спихнув очередной труп в яму, упали у края её без сил и лежали, прикрыв покрывалами головы, пока хоть немного не пришли в себя.
Закапывали яму сухой землей пополам с песком, пока не сравняли её края.
– Хорошо, кипчаки больше никого не убили, – Заира сидела на земле, вытянув вперед ноги. – Сегодня мы похоронили столько мертвых, что я, кажется, перестала их бояться. Неужели человек привыкает даже к такому страшному делу?
– Думаю, привыкает, – кивнула Анастасия. – Я знаю одного старичка, который живёт на погосте…
В хлопотах они и не заметили, как на степь опустился вечер. Уже не сговариваясь и не деля обязанности, они натаскали от ханских юрт хворост жить подруги по-прежнему решили в юрте Анастасии и Аваджи.
Оказалось, кипчаки не взяли с собой одного из верблюдов, на котором жители степного города возили воду из дальнего источника. Заира привезла на нем два бурдюка с водой, а животное привязала на прикол неподалеку. Теперь они слышали, как верблюд фыркал, жевал подложенную Заирой сухую траву и шумно вздыхал. Среди оглушающей тишины степи эти звуки казались им музыкой. По соседству с верблюдом они не чувствовали себя такими одинокими.
А ночью у Анастасии начались схватки. Видимо, сказалось напряжение последних дней…
К счастью, Заира и вправду не растерялась. Костер, на котором они готовили себе ужин, ещё светился угольками, так что огонь удалось разжечь быстро. Вскоре котелок с водой, установленный на старом треножнике, уже начал закипать.
Анастасия кусала губы, чтобы не закричать, хотя новоявленная повитуха говорила:
– Кричи, Ася, я знаю, роженицы кричат.
Но Анастасия боялась, что своим криком она привлечет в курень какого-нибудь злого духа – мало ли их бродит по ночной степи? Сколько раз она слышала несущиеся из тьмы звуки – будто выл страшный, тоскующий по человеческому мясу зверь. Не дай бог накликать! Да лучше она откусит себе язык!
Ребенок родился на удивление легко, точно бог решил сжалиться над бедными женщинами и дать им передышку в испытаниях.
– Мальчик! – гордо объявила Заира, неумело перевязывая новорожденному пуповину, которую присыпала пеплом от костра. – Да маленький какой!
Она вымыла теплой водой крошечное тельце и завернула ребенка в лоскут, заранее приготовленный Анастасией.
– Глазки-то зеленые, мамины. Ох, княжич, быть тебе девичьей погибелью!
– Боюсь, лучше ему не знать, что он княжич.
– Ты права, – согласилась Заира. – Как думаешь сына назвать?
– Владимиром. Так звали моего старшего брата, – она нежно склонилась над сыном и не заметила, как вздрогнула Заира.
– Так звали и моего батюшку, – чуть слышно прошептала она.
Глава двадцать первая
Бог сжалился над Ингрид. Она не знала, о чём говорил её муж, князь Всеволод, со статной горделивой женщиной, хоть и небогато одетой. Похоже, он послушался её в чём-то важном, потому что вернулся за стол будто другим человеком. Сел рядом, взял её руку в свою и сказал ласково:
– Ты же ничего не ешь, душечка! Не хочешь ли попробовать лебединого крылышка? А то стерляди кусочек – она у нас знатная.
Этих немногих добрых слов хватило для того, чтобы заледеневшая в одиночестве её душа ожила и кровь, став горячей, заструилась по жилам.
Щеки юной княгини окрасились румянцем, глаза засияли и навстречу взгляду Всеволода полыхнула такая синь, что он вздрогнул от неожиданности.
– Будешь ли ты любить меня, касатка? – неожиданно спросил он.
– Буду, – сказала она и приоткрыла в улыбке белоснежные зубы.
– Ингрид, – тихо сказал князь, – я буду звать тебя Ина.
– Зови, – опять улыбнулась она, а князь подивился догадливости Прозоры: конечно, девушка плохо говорила по-русски и стеснялась этого.
Именно это сейчас нужно было Всеволоду – встретить душу ещё более одинокую, чем он, но куда более нуждающуюся в простом сочувствии. Он ещё раз посмотрел в её открытые, доверчивые глаза и решил про себя, что никогда не обидит её.
Князь взглянул через стол, встретил вопросительный взгляд Прозоры и кивнул успокаивающе: мол, всё хорошо.
Хмельная брага за княжеским столом лилась рекой. Гости опьянели, языки развязали, про невесту с женихом будто забыли. Тогда Прозора встала из-за стола и, подняв кверху пенный кубок, сказала громко:
– Что же это делается, люди добрые, брага-то горька! Меды горьки! И пить-то нельзя, ежели не подсластить!
Хмельные гости оживились. Прежде они тщетно старались расшевелить князя своими криками – жених исполнял свое дело безо всякого огня. Может, супружница Лозы взбодрит молодого?
– Горько! – закричали они. – Горько!
И тут князь впервые поцеловал Ингрид. По-настоящему. Оказалось, её вообще впервые в жизни поцеловал мужчина.
Ингрид, как и прежде, просто протянула мужу губы. А он вдруг так к ним прильнул, будто хотел выпить её всю до дна. Как огнем опалил северную деву. Ноги её задрожали, и сердце забилось так, что ей стало не хватать дыхания. Она неумело ответила и почувствовала, что он тоже вздрогнул. От её поцелуя? Значит, и она может доставлять удовольствие? Ингрид отдаёт Всеволоду себя? Или это он отдает себя ей? Что там говорила мачеха? Нет, думать о ней девушка больше не хотела.
На лавку она не села, а обессиленно рухнула. Растерянно поглядела на Всеволода. Тот довольно усмехнулся, вмиг всё поняв: пустое болтают про холодность женщин с Севера. Может, земля у них и холодная, а сердце горячее…
"Я буду счастлив с Иной! – неожиданно подумал князь. – И забуду Анастасию".
Он нарочно медленно произнес в уме её имя, проверяя, так ли, как прежде, саднит оно душу? На миг стало сумрачно, но и это ушло. И он понял, что от прежней боли может если и не избавиться, то защититься. Вот этой юной невинной девушкой…
В опочивальне Ингрид присела на краешек постели. Сложила руки на коленях. Она не представляла, как должна себя вести. В суматохе отчего-то ни у кого не нашлось для неё слов. Единственное, что она помнила, внушенное с детства: проявление чувств есть слабость, недостойная знатной девушки.