А гости уже вовсю хохмили про украденного жениха. В общем-то, убежать Валентин мог легко – нырнул под стол, а там, пока суматоха – в кусты, через забор – и привет. Только вот как это сделать незаметно от невесты? Жигалов прошелся до забора, с интересом поковырял наполовину отломанную доску. Дела-а…
– Неужто сбег зятек? Со свадьбы? – за спиной появился председатель. – Вот те на-а, Люська! А я ж говорил! И тебе, Васька, говорил!
Васька-Василина размазывала по лицу потекшую тушь; гости наперебой пытались утешить невесту, выдавая шутки одна другой скабрезней. Несостоявшаяся теща и вовсе покраснела, надулась, ловила ртом воздух, как рыба, будто сейчас взорвется от возмущения. Жигалову подумалось, что ситуация пусть и нехорошая, но по-своему комичная.
– Па-а-па!
– Ну ты чего, доча? – Макар Саныч обнял Василину.
– Батько, не убежал о-он! Бать, найди его, пожа-алуйста! – рев невесты поднялся на октаву выше – да так, что резануло по ушам. – Папа, я его люблю!
Макар Саныч, немного протрезвев от произошедшего, вперился в Жигалова и принял максимально серьезное выражение лица.
– Товарищ майор, тут…
– Да-а-а, ситуация. Что, жениха отыскать надобно? – спросил он у невесты, та кивнула, всхлипнув. – А куда он сбег-то?
– Не в «лесхоз» точно, закрыт он на ключ, – отозвался кто-то из гостей.
– В общем, давайте так. Гости пусть пьют-гуляют, и вы тоже нюни не распускайте, особенно вы, девушка, – Жигалов потрепал невесту за безвольную ручку. – Никуда ваш супруг уже от вас не денется – все, окольцован. Да и разве от такой красы убежишь? Ну-ка отставить слезки: у нас же свадьба, а не похороны!
«Надеюсь», – мысленно добавил Жигалов. Все эти ритуалы со свечами, странная смерть жены и тещи Кравчука, а теперь еще это исчезновение откровенно дурно пахли. Очень дурно – чертовщиной. Или даже хуже того – антисоветчиной. Майор присел на коленки перед невестой, заговорил тихо – так, чтобы прочие гости не слышали:
– Вы не волнуйтесь, главное – найдется жених, уж от меня-то не скроется. Вас же Василиной зовут?
– Больше Васькой кличут… – Невеста смотрела на него как завороженная. Вернее, на шрам на щеке.
– Бросьте, ну какая вы Васька! Уже замужняя почти женщина, вам не к лицу. Он сказал хоть чего? Ну, Валентин, когда убегал.
– Дядька… да не казал он ничога! И не сбегал никуды. Его покрали!
– Что? – Жигалов невольно хохотнул от абсурдности услышанного. – Покрали? Кто покрал?
– А я не бачила… Ручищи сунулись под фату, во-о-от такие длинные, волосатые, и шмыг! Дернули, а его як не бывало! Вот вам крест! – Василина мелко перекрестилась, и за ней жест повторила мать.
Жигалов поморщился.
– Ты шо мелешь, доча? – возмутился Макар Саныч. – Какие руки, куда дернули?
– Лучше уж не крест, а честное пионерское, – майор махнул рукой Санычу, призывая того заткнуться. – Та-ак… Значит, руки дернули жениха? А дальше что?
– Ничего… Я из-под фаты вылезла, и усе.
– Василина, а вы выпивали сегодня? – Жигалов посмотрел на стол: да, выпивала.
– Да она на донышке тольки! – воскликнула несостоявшаяся теща. – У нас один Макар пьющий!
– Чего-о? Да я уж лет десять как…
– Молчи, ирод! Весь день квасишь! А вы, товарищ майор, мине послухайте. В сторонку вас можно? А ты не мешайся, дочу утешай! – Жена Саныча отвела майора на пару шагов и прошептала: – Нехороший у нас зятек-то, Валька, дурной. С нечистью якшается!
– Да что вы говорите? – Жигалов изобразил живой интерес. – Каким же образом?
– Каким-каким… В лес он ходит, ясно? Ох, сердце мое материнское… Говорили мы Ваське, что не дело это, но не слушает она стариков. Сколько уговаривали, а ей все побоку – люблю его, грит, жить без него не могу. Она Макара уболтала, а я ж тоже не железная…
– А нечисть ваша тут при чем?
– Та при том! Вы слухайте серьезно, товарищ майор, не смейтесь – тут вам не Минск. В общем, есть у Вальки место заколдованное в лесу, туды он гуляет, и все о том знают. Проклятое место, нехорошее – топь это.
– И что за место, где?
– Да там, откуда он вышел!
– В смысле? – Жигалов окончательно запутался. Опять заиграл вальс неугомонный дед Афанасий, и люди пошли в пляс; крикнули тост, майору и теще сунули в руки по рюмке – ничего не поделаешь, пришлось выпить. В голове зашумело, ударило в ноги приятной слабостью. Жигалов приземлился за стол рядом с угрюмым плечистым мужиком, жевавшим курицу.
– А вот в том смысле! – по-мужски занюхав луковицей со стола, продолжила жена Саныча. – Сирота ж он. Вышел из лесу, когда годков пять было – чистый, упитанный, будто на убой его там кто кормил. Родителей его мы знаем – мать на Вогнище осталась, а отец у него партизан был, унес с собой в лес младенчика еще – успел забрать из дому. Там-то в лесу отца и убили, а мальчонка пропал – як под землю сгинул. Война как кончилась, так и вышел он из лесу, с топкого места за ручьем. Все то место знают, проклятое оно…
– И что, часто он туда шастает?
– Да только там и бывает! Макар говорит, за тем и в егеря пошел, шоб из лесу носа не казать. Оборотень он! Волки его выкормили! Все верно про него говорят!
– Оборотни только в погонах бывают, Людмила Олесевна, – отшутился Жигалов и развернул женщину за плечи. – Вы лучше Василину успокойте, совсем девка раскисла. Гостей по домам не распускайте, думается мне, я с вашей бедой быстро разберусь. Будет женишок вам!
Жигалов вздохнул и вытер пот со лба. Да уж, и впрямь не столица, про диалектический материализм тут и слыхом не слыхивали. Майор наложил себе в тарелку пару картофелин, котлету – хоть перекусить перед розыскными мероприятиями. А может, ну его?.. Нет уж, Жигалову теперь самому стало интересно, что там за место такое, куда жених ходить повадился. Может, и знахарь здесь как-то повязан. Кстати, а куда это он делся?
– Уважаемый, что за место такое топкое у вас в лесу? За ручьем которое? – обратился он к мрачному мужику по соседству.
– Уважаемые у вас в кабинетах сидят, а мене Свирид звать. На север по главной дороге направление, там налево сворот, его сразу видно. Як через ручей переедешь, там пешки в лес километр, вось и болото. В общем, недалека тут. А табе оно на кой?
– Военная тайна.
– Та-айна… – протянул Свирид, облизывая жирные пальцы, исколотые синими перстнями. – Тож мне тайна! Вальку-фраера пошукать решил? Не надо оно табе. Не наш он хлопчик. Мож, оно так и лучшей.
– А чего так?
– Так кто ж яшчэ в лесу як лешак якой сидит? Его, грят, и зверь слушается, и волк не тронет. Он же ж в лесу как дома, а у нас ему как в лагере – радости никакой.
– Так егерь же, – растерянно протянул Жигалов.
– Какой егерь! Да баба у него там! Лесная баба в болоте живет, страшенная стерва, кажут; вот он к ней грешить и повадился. Обручен с ней фраер браком бесовским – с ней Валька на болотах забавляется, а она после чертенят рожает. Вот табе и весь расклад, служивый. – Свирид шумно высморкался и кинул куриные кости под стол, вытер руки о штаны.
– Так а сбежал тогда зачем? – наплевав уже на диалектический материализм, Жигалов честно пытался разобраться хотя бы в этой мракобесной логике.
– Дык обручен же с той бабой! Якое ему свадьба, раз он сам бес почти? Мож, спужался, шо она его в бараний рог… Ты лучше гэта, выпей со мной. За нас с вами, за хер с ними!
Пришлось и с этим накатить. Чувствуя уже не совсем приятное опьянение, Жигалов направился к Макару Санычу – взять ключи от машины или мотоцикла, когда его опять окликнул неугомонный дед-баянист.
– Афанасий Яковлевич, я больше не пью.
– Та не-е, сынку, я табе сказать кое-что хотел. По великому секрету!
– Весь внимание.
– Слухай сюды, – дед понизил голос. – Ты ж жениха шукать собрался?
– Ну да.
– Не треба.
– Чего бы это?
– А то! Ты мине як фронтовик фронтовика выслухай. Дрянное то место, там и до войны всякое деялось, а уж опосля… Табе Олесевна, небось, наплела, что Валька-егерь волколак или яшчэ чаго, да?
– Ну было такое. С атеизмом вы тут, в поселке, не дружите, я погляжу.
– А як же с ним подружишься, коли чертовщина кажный день? Вот Валька чего туда пошел, як думаешь?
– Ну?
– Так силы свои пополнять, чтоб Васька не очухалась. Ведьмак он, точно тебе говорю, колдун гребучий, Василинку заворожил.
– Зачем?
– Так як же ж! За ним ни гроша, а она за ним як кошка волочится! А Макарка Сизый Нос-то зараз за председателя – там сразу и жильем обеспечит, и должность подсуропит послаще. А когда-то на бутылку наскрести не мог…
Жигалов поморщился. Деревенские байки начинали ему надоедать.
– Эдипенко там может быть?
– Гэта ты сам гляди, но не советую я табе по ночи никуды ехать, послухай дедушку Афанасия. Сиди, водку пей – завтре жених сам зъявится. Чаго соляру жечь зазря?
Отмахнувшись от очередного предложения выпить, майор отправился к Макару Санычу за ключами. Тот уже был вдрызг пьян, сидел и рассказывал безутешной дочери, как он ее «во-о-от такую крохотулю на руках носил». Не допросившись ключей у пьянчуги, майор получил их в итоге от матери невесты. После тихонько прокрался к мотоциклу, пока снова кто-нибудь не предложил «накатить за здоровье молодых». Свадьба, слегка поутихшая после бегства жениха, снова входила в пьяный раж: кто-то ссорился, другие веселились; билась посуда «на счастье», раздавались пьяные крики и радостный гомон. За пределами спортплощадки, освещенной школьными фонарями, было уже темно – хоть глаз коли.
Жигалов завел мотоцикл «Минск», поехал по деревне. Кто не гулял, разошлись по домам – в некоторых окнах уже горел свет. Майор остановился возле «лесхоза», проверил замок, поглядел в окна. Обошел вокруг и заглянул через дырку в заборе во внутренний двор. Пусто, один трактор стоит. Придется, видать, до лесу таки прокатиться, благо недалеко.
В наступивших сумерках лес казался гигантской черной стеной, окружившей Задорье. От поднявшегося ветра деревья угрожающе кивали макушками, мол, иди-иди, дурак, себе на погибель; слышался утробный свистящий гул, словно где-то бесконечно далеко великан играл на трубе. Дорога истончилась до тропинки, а вскоре и вовсе пропала. Жигалов доехал до поворота, остановился у ручья – дальше пришлось идти пешком. Мотоцикл глушить не стал – оставил гореть фару, чтоб хоть что-то видать: меж сосновыми стволами было темно, как в подземельях Лубянки. Жигалов хмыкнул, увидев пятна грязи с ручья, ведущие в чащу. Все сошлось: дуралей и впрямь отправился в лес – и на кой только?