– Молчи, без тебя разберутся! – шикнула на Дему знатка. – Нашелся умник! Под монастырь нас подведешь…
– Зразумел, молчу. Акулин, а хто гэта такие, як думаешь? Ну вот гэтые пустоголовые и остатние…
– Как кто? Бесы, вестимо!
Так вот они какие, бесы… Дема уставился на них, пытаясь запомнить во всех подробностях. Ни рогов, ни копыт не видать. Какие-то все несуразные и друг на друга непохожие; слепленные как попало, из падали и костей, они то казались твердыми как кость, то текучими как гниль, постоянно менявшими свой облик. И это пугало – сколько ни гляди, как глаза на секунду отведешь – уже и не помнишь.
Нацист уже подходил к «сборочному цеху», как вдруг уперся ногами и заартачился, с ужасом глядя на уродливый барельеф слежавшейся мертвечины, но толпа напирала. Спина эсэсовского офицера сгорбилась, он захныкал:
– Das war nicht meine Schuld! Der Führer, er war das! Ich hab nur Befehle befolgt! Ich bin nur ein Panzerkommandant! 59
Бесы будто и не слышали его нытья, лишь подтащили костяными баграми в нужное место, а заодно к нему еще троих каких-то азиатов, кажется японцев – не определить, обгорели до черноты. Те верещали и извивались, но шар из плоти был неумолим. С безразличием мясника в несколько скорых движений он с хрустом и чавканьем слепил из этих четверых какой-то ком и принялся подрезать-шить-вытягивать и выламывать. Когда он закончил, на конвейере оказался самый настоящий мясной танк: гусеницы из кишок, дуло из позвоночного столба, башня из чьей-то грудной клетки. Ошеломленный, в пулеметном гнезде торчал азиат, намертво приваренный к своему превращенному в орудие товарищу. Нацист по праву командира, видимо, оказался где-то в двигателе, откуда и продолжал доноситься его жалобный вой. Финальным штрихом огромное лезвие вырезало размашистый паук свастики на кровоточащей плоти, и танк отправился на следующий конвейер.
– То-то, поделом ему, падали! – с мрачным удовлетворением промолвил Дема. – Хоть где-то им, сволочам поганым, по заслугам воздастся.
Подошла очередь Космача. Он сделал шаг вперед, гордо выставил перед собой потертую и поцарапанную в партизанских вылазках винтовку. Застрекотала игла, пришивая неказистую партизанскую одежу к телу; приколотило «мосинку» к руке намертво. А Степка Ожегов не руку подставил, а обрубок ноги, и рядом пулемет свой тяжеленный. «Сборочный цех», будто сжалившись, понял его – и вот уже заместо ноги у солдата протез в виде пулемета, на который Степка встал себе спокойно, оперся дулом о конвейер.
Конвейер унес обоих на новую ленту, и их понесло прочь, вместе с остальной «пехотой», а следом весь отряд партизанский, где служил Дема. На спины им, для скорости, обрушился град хлестких ударов.
Вдруг Дема понял, что подошла их очередь. Манипуляторы уже вовсю хищно перебирали многосуставчатыми пальцами. Акулина молчала, видать, оглушенная ужасом представшего зрелища. Тогда Дема взял слово:
– Товарищи бесы, мы тут по делу; да и не мертвые мы вовсе. Нам бы…
Обслуживавшие цех бесы застыли, повернули свои скорлупки – как есть битые горшки – к двум знатким. В глубине скорлупок яростно полыхнули огоньки. Дема прокашлялся:
– Нам бы гэта… Туды дальше пройти. Можно так? Не взад же вертаться…
Бесы зашипели, точно на угли плеснули воды; со всех сторон сбегались новые твари покрупнее да поуродливей, карабкались по рабице из костей, перепрыгивали через колючую проволоку из кишок. Будто кто ткнул палкой в улей, и теперь рой собирался дать отпор непрошеным гостям. Земля со всех сторон зашевелилась. Из трещин и лакун костяной поверхности показались какие-то черные сегментированные черви с единственным зубом на голове. «Пальцы!» – изумился Дема, но запоздало: одна рука выползла целиком и ухватила его за щиколотку, потянула с конвейера вниз. Нога ухнула едва ли не по колено в хрупкое костяное крошево; ребра разодрали штанину.
– Акулина! – взвизгнул Дема, но знатка оставалась невозмутима.
Дождалась, покуда бесы не подобрались совсем близко, а после гаркнула:
– Раздор! – гаркнула так, будто «караул» кричала. – Я сделку хочу!
И стоило ей произнести эти слова, как всю пекельную шушеру сдуло будто ураганом; нырнули обратно под землю пальцы-черви, отпустило Демину ногу, и даже бесы, обслуживавшие «сборочный цех», почтительно расступились, пропуская живых особой, средней дорогой – уже без всякого конвейера. Почва под ногами проседала – да и не почва это была никакая, а тела, вросшие друг в друга, переплетенные, будто корнями. То тут, то там голышами торчали затылки с аккуратными пулевыми отверстиями; пекельный ветер гонял по поверхности незнакомую полосатую ткань, изорванную пулеметными очередями; на некоторых клочках попадались номера.
Безголовые торсы с плетьми, стоило знатким приблизиться, опускали свои плети – нельзя им, значит, живых-то людей хлестать, и то хорошо, а то после веничков кожа и так горела, будто через крапиву идешь. Дема старался смотреть прямо и не обращать внимания на бесконечные вереницы бесов. Те, впрочем, кажется, тоже не замечали более двух странников и бесстрастно, как автоматоны, продолжали хлестать вереницы грешников на отделенных заборами конвейерах.
Дождь из пепла кончался, подуло жарким ветром, и стало лучше видно окрестности. Знаткие принялись озираться.
Печальные процессии мертвецов приближались к огромному – насколько хватало глаз – кратеру, вырытому в вонявшей резиной земле – как если б кто покрышку поджег. Очень большую покрышку – аж глаза от вони слезятся. Конвейер выплевывал туда, в яму, сделанные из душ танки, снаряды и даже самолеты.
В яме той находилось… нечто. Дема даже не знал, как обозвать увиденное, настолько зрелище было необычным. Будто скопище клопов, щитников серых, копошилось в единой куче-мале, наползая на спины друг друга и толкаясь лапками. Шла бесконечная бойня всех против всех: взрывались костяными осколками снаряды, дула танков выплевывали головы экипажа, тыкали штыки из лучевой кости, строчили зубной крошкой пулеметы. И все они закручивались в воронке, что начиналась поверху и спускалась туда, вглубь ямы; приглядевшись, Дема осознал, что серые «клопы» и есть покойники, начинавшие свое шествие от краев кратера на вершине и постепенно, держась за стены и за плечи товарищей, скатывавшиеся туда, вниз… А чего там, внизу-то? Куды они собрались? Он наклонился, уперся коленями в спекшийся от жара обрыв.
– Дема, ты чего? – удивленно спросила Акулина.
– Тсс, глянуть хочу, куды они все идут.
И он, схватившись руками за насыпанный у краев ямы барьер, высунул голову, посмотрел вниз… Туда, где воронка, состоящая из тысяч мертвецов-клопов, сужалась. Ближе к середине вздымались в небо огненные вихри, похожие не то на какие-то адские деревья, не то на грибы, поднимавшие тучи пепла. И через это слепящее безумие Дема разглядел-таки то самое место, куда шли все убитые на войне солдаты. Разглядел и сразу отпрянул обратно, дрожа и хватая ртом воздух. Одной секунды ему хватило, чтобы все понять.
– Ты чего это? – испуганно воскликнула Акулина. – Что там увидел? Дай гляну!
– Не гляди! Не треба, не гляди туды! – тяжело дыша от испуга, юный зна́ток оттащил ее от края.
– Да что там такое?
– Там – конец пути, – промолвил оказавшийся рядом, у края ямы Космач, продолжая таращиться будто бы мимо своим мертвецки-потерянным взором, – и вам туда нельзя. А закурить было б можно…
И ушел, неловко ковыляя и придерживая за руку Степку Ожегова – тот, бедный, еще не приноровился на пулемете шагать, прыгал, как кузнечик. Их обоих безжалостный конвейер сбросил с края ямы, и те, скатившись, будто два мешка, по ощетинившейся ребрами стенке, сразу врубились в гущу схватки.
– Не гляди, Акулин, – едва ли не всхлипывая, повторил Дема – он вцепился в локоть знатки и не отпускал, – не треба такое знать…
– Добре, не стану, – серьезно кивнула знатка, не в силах оторвать глаз от его искаженного, будто бы постаревшего лица, – идти-то дальше сможешь или как?
– Смогу… А куда идти? – спросил он, все еще пытаясь изгнать из памяти увиденное на дне воронки.
– А вона, наверх погляди. Ждут нас уже. Вот он, Раздор. Главный, значится, по нынешней войне.
Дема задрал голову. Свинцовые тучи здесь висели ниже; из них продолжал сыпать редкий пепел, покрывавший серым налетом спины погибших воинов. Сначала он не понял, о чем говорит ему Акулина, но лишь оттого, что в голове не укладывалось назначение странной конструкции, нависшей над кратером-воронкой. Да и застыл в голове иной образ, как негатив на пленке, как ожог от солнца на склере – того, что под ногами, а не над головой.
По-паучьи растопырив семь длинных ног, уперев железные пятки в края кратера, метрах в ста висел черт. Он внимательно надзирал за происходящим, хоть глаз у него и не виднелось; просто ощущался рыщущий туда-обратно нечеловеческий взгляд, вызывавший дрожь в кишках. Ни глаз, ни ушей, ни рта у Раздора не имелось. Вместо тела сплавленное нагромождение техники и плоти – Дема опытным взглядом определил и немецкую «Пантеру», торчавшую сбоку, и артиллерийские орудия, и огромное количество ощетинившихся винтовок, автоматов, минометов, а также почему-то копий, сабель, древних луков и арбалетов, скрепленных выгоревшим до угля человечьим мясом. Жирными валиками свисала требуха упавших дирижаблей; вросшие в тело черта, будто клещи, солдаты долбили себя по фуражкам и шлемам, отдавая честь; многие вскидывали руку в нацистском приветствии. Их вываренные до белков глаза тупо пялились в «небо», кабы оно здесь было. Черт казался старым, жирным, разъевшимся и ощущался таким могущественным, что хотелось пасть перед ним на колени, вымаливая пощады непослушными губами.
Акулина спросила:
– Ну дык чаго ты там, внизу, увидал-то? Нешто жутче, чем этакая образина?
Дема кивнул, а потом даже дернул головой, чтобы наконец забыть, вытряхнуть из мыслей повисший там образ невыразимого кошмара, что ждал погибших солдат на дне кратера.