– Уф, успели… Ну и вонь, конечно. Не ты ли газку поддал? А, со страху?
– Шутник, еп твою ногу, – Демьян хохотнул облегченно. – Гэта Смородина – потому что смердит она.
– Понятно.
Жигалов кое-как завел чихающий автомобиль и на непослушных лысых колесах отъехал чуть дальше, где не так воняло, остановил машину и оглянулся назад, где в сумерках вспыхивали взлетающие над рекой искры. Мост окончательно погрузился в реку, потеряв форму.
– Понятно мне, что ничего не понятно! Кроме разве что того, что подкрепление до нас уж не доедет.
– А нам оно и не треба – сами с Акулиной разберемся, без сопливых. Давай газуй, майор!
Машина неуклюже переваливалась по дороге, ведущей в деревню. Кругом было сумрачно, почти как перед ночью, хотя и белый день на дворе. Вдруг Жигалов поднял голову, уставился на потухшее фиолетовое светило, при этом мерцавшее полумесяцем, и прохрипел в ужасе:
– Это ж луна. Луна, Климов! Что это все значит?
– Шо, шо… То самое. В Нави солнца нет, не любят они солнечного свету, у них там, на изнанке, месяц тольки и светит. А кто-то здесь взял Навь да Явь, а потом перемешал, як молоко в чае. Ни разу такого не бачил и не слыхал даже – гэта ж якой силищей треба обладать… Ох, чую, помогает кто-то Акулинке – не здолела б она одна такое зробить… Стой, майор!
«Запорожец» притормозил. Демьян с Жигаловым сидели в салоне, глядя наружу с отвалившимися челюстями. У обоих в этот момент промелькнула мысль: а не брежу ли? Дорогу переходила избушка. Избушка на курьих ножках. Вернее, на высоких куриных ножищах – с телеграфные столбы, с нее сыпались вниз грязь и куски мха; хлопала при движении распахнутая дверь, а на одном из бревен повисла табличка с номером дома – «9». Оставляя на земле отпечатки огромных лап, изба флегматично пересекла дорогу и зашагала по полю, куда-то в сторону реки Смородины. При каждом шаге из печной трубы вырывались клубы темного дыма, словно бы ожившая изба дышала во время прогулки.
– Ты гэта тоже бачишь, майор? Иль у мене с котелком проблемы?
Жигалов специально протер глаза, поморгал и признался с неохотой:
– Вижу, как не видеть. Если и беды с башкой, то у нас обоих.
– Гэта ж хата Яковлевича… – пробормотал Демьян. – Дед Афоня без дому остался, значит.
– Жаль, фотоаппарата нет, – Жигалов как завороженный пялился вслед уходящему дому; на разъезженной дороге оставались следы огромных лап, – а то такое бы чудо сфотографировать и ученым показать – цены бы не было. Враз бы всем Союзом к коммунизму шагнули.
– Не надо ученых – Навь науке не поддается. Давай, майор, рули далей.
– А куда?
Демьян задумался на секунду.
– К Дому культуры поехали – там, думаю, кто-то верно заховался.
Стоило им тронуться с места, как под колеса чуть не попал выскочивший из ниоткуда палявик. Маленький и юркий, как обезьянка, рыжий навий ударился плечом о бампер и отскочил в сторону, заверещал; Жигалов заорал от неожиданности и врезал ладонью по клаксону:
– Куда прешь, макака драная?!
– Ты шо, его побачил? – удивился Демьян. – Ты ж не знаткой!
– Еще б не увидел: под колеса ж прет!
– Палявик гэта. Ну-кась, дай побалакаю с ним.
Зна́ток высунулся из окна и крикнул навьему, что скукожился у кювета:
– Здорово, братец! Ты чаго так спалохался? Куды побег, дурной?
Маленький навий потер ушибленное плечо и провякал плаксиво, выпучив высохшие глазки на рыльце:
– А вы на кой своей бандурой железной толкаець? Я вам не собака якая, шоб мине толкац! Мине от железу плохо!
– Ведаем мы, кто ты, паскудь полевая! От кого утекаешь?
– Дык от кого, от бесов! Там бесы… на поле, – махнул палявик маленькой шерстистой ручкой, – да и повсюду оне – бесовья порода, вылезли со всех щелей, гады. У, лайно паганае, всем бы роги открутил!
– Бесы, кажешь? И чаго хочут?
– Як-то не дотумкал спытать, неговорливые оне. С поля мине погнали, як выродка якого; кикиморе накостыляли, да и остатним. Вона оне, усе наши скачут.
На дорогу действительно высыпала мелкая нечисть – две зеленых кикиморы, проказник Аук, следом тащил соломенную торбу лесной бай, в свое время пленивший Максимку. Лешака не хватает; ан нет, вот и он, серой тенью перетек через дорогу, оставляя за собой шлейф из расцветающих и тут же увядающих на земле вербейника, брусники и васильков. Пугливо оглядываясь на желтый «запорожец», нечистые торопко исчезли в кустах. Когда Демьян обернулся, палявика тоже и след простыл – лишь колыхнулись листья рябины. Зна́ток сплюнул на землю.
– Якие яшчэ бесы… Сдурела, шо ль, нечисть наша?
– Слышь, знахарь, – не своим голосом спросил из машины Жигалов, – это что за шобла-вобла была? Этот синий, как труп, две бабы зеленые, и обезьяна эта…
– Паскудь гэта, майор. Нечисть местная. Бачишь ты ее как-то, хоша не должон без их на то воли; стал быть, плохо дело совсем, потому и видать их всех. И не знахарь я, а зна-ток! Коль ясще раз знахарем обзовешь – я за себя не ручаюсь, зразумел?
Но Жигалов на шутливую угрозу не отозвался. После лицезрения реки Смородины, ходячего дома и стаи мелкой нечисти ему явно стало не по себе – кожа побледнела, отчего шрам на щеке вздулся белой линией, на лбу выступили капли пота, а руки вцепились в баранку руля. Демьян с жалостью потрепал его за плечо в униформе, приводя в чувство.
– Товарищ чекист! Ехать нам треба! Ты давай, браток, в себя приходи: сам вызвался допомогой быть, помнишь?
– Забудешь тут, – кивнул Жигалов, с усилием отцепляя пальцы от руля.
– Ну дык и помогай! У мине времени нема с тобою возиться. Представь, что чудится все табе. Як самогонки перепил. Як такой вариант, сойдет? А там уж далей обмозгуешь, шо к чему…
Судя по всему, чекиста такое предложение устроило. Жигалов завел мотор и тронулся по дороге – медленно-медленно, будто опасаясь, что под колеса снова выскочит какая-нибудь живность. Предложение Демьяна пришлось впору – все увиденное по дороге и правда казалось горячечным бредом: то тут, то там шмыгала мелкая нечисть, деревья покрывались уродливыми плодами, похожими на головы, которые вскоре лопались от спелости, усыпая землю вокруг зубами-косточками. Над одним из дворов в небе парила стая курей, и Жигалов готов был поклясться, что одна из них уже порядком ощипана. Кипела вода в колодцах, вырываясь наружу густыми облаками пара; замерзала вода в лужах, прихватывая за лапки недостаточно расторопных лягушек. Вездесущие мошки выстраивались в огромные хитроумные геометрические фигуры – буквально на секунду, а потом вновь рассыпались беспорядочным роем. С каждой секундой становилось все темнее, хотя наручные часы показывали полдень. Но небо мрачнело, а вместе с ним мрачнел и Демьян. Это была не обычная темнота, а какая-то ядовито-фиолетовая синева – как фингал под глазом, и в опускающейся тьме на границе зрения прятались долговязые тени, отчего майор плюнул на осторожность и дал по газам, насколько хватало многострадальному «запорожцу». Через несколько бесконечных минут они оказались в сердце Задорья – у Дома культуры, или иначе – клуба. Входная дверь была завалена всяким хламом под самый козырек, окна как попало заложены мебелью изнутри, а чуть выше Жигалов наметанным солдатским взглядом усмотрел амбразуру – щель на чердаке, откуда на пришедших неприветливо уставилось ружейное дуло. Майор приспустил оконное стекло и крикнул простое слово, понятное каждому фронтовику:
– Свои!
Спустя несколько секунд ружейное дуло лениво двинулось вбок – подойди, мол. Зна́ток и майор подошли ближе; Жигалов опасливо держал руку на кобуре, да и Демьян переставлял палкой медленно и осторожно, готовый в любой момент дать стрекача.
– Гэта кто там, а? – крикнул Демьян. – Я Климов Демьян Рыгорыч, со мной майор Жигалов.
– Элем Глебович, – зачем-то добавил Жигалов – для официальности, видимо.
– Дема, ты? – раздался приглушенный голос с чердака. – Проходи, браток; мы-то все и думаем, куды ты запропал, родненький! Без тебя тут никак! А чекист зачем?
– Приблудился нечаянно. Двери-то отворите.
Ствол убрался, и оба вздохнули с облегчением – уж они-то знали, каково это, быть на прицеле. Сбоку здания ДК шикнули:
– Сюды, братцы! Через подвал.
Там их встретил Макар Саныч, и. о. председателя. При виде его Жигалов даже присвистнул – одет был Саныч по всей солдатской моде, в камуфляж «Березка», подпоясанный подсумком с боекомплектом и флягой на боку. И даже с парой ручных гранат в кармане, торчавших, будто морковки. В руках Саныч сжимал пистолет-пулемет Шпагина.
– Заходите, яшчэ дверь треба того, забаррикадировать.
– Надо ж, по науке оборону организовали, – покачал головой майор.
– Дык Макарка… то исть Макар Саныч – старый партизан, – ответил за него Демьян. – Мы с ним сослуживцы, считай – вдвоем со всего отряда и выжили. Остальных усих минометом положили.
Председатель запер за собой подвальную дверь – железным ломиком, на манер задвижки, открыл лючок. Цепочкой по лестнице поднялись в актовый зал. На передних сиденьях у самой сцены сидели человек пять угрюмых мужиков, одетых как попало – кто в такой же камуфляж, а кто и по-домашнему. Среди них Демьян узнал и егеря Валентина, и отчима Максимки Свирида в компании его друзей-собутыльников – Богдана и еще пары малознакомых колхозников. Сбоку притулился, вытянув железный протез, поселковый почтальон Федорыч, махнул приветственно.
– Дзякую, братцы, – Демьян по очереди всем пожал руки, – а чаго вас так мало? Где мужики все с поселка?
– Дык кого сразу убило, кто дома с семьями по погребам – мы тут так, сами организовались, – отозвался Макар Саныч. – Ты-то сам як с тюрьмы выбрался? Тебе ж посадили.
– Не без добрых людей, – кивнул зна́ток на Жигалова. – Гэта представитель госорганов тута, зараз будем разбираться, чаго творится. Горилку пьете, шо ль, воины? Эх вы – война войной, а алкоголь по расписанию.
Действительно – на табуретке стояла пара бутылок самогону, а на полу еще несколько пустых. Свирид тут же огрызнулся: