– А солнце хде?!
– Да як у Чуковского. Крокодил солнце взял и проглотил. Поехали, долго яшчэ стоять будем?
Макар Саныч настоял, что за руль своей служебной машины сядет сам. Майор лишь пожал плечами – и впрямь, чужое ведь, попользовался и хватит. Демьян сел на пассажирское место около водителя, сзади Жигалов и егерь Валентин. Остальные поехали на полуторке Федорыча. От оружия в салоне было тесно. На машинах домчали до дома знатка за пять минут. Увидев свое жилище, Демьян простонал горестно:
– Да шо ж такое…
Жигалов сочувственно похлопал его по плечу:
– Ничего, брат, и не с таким справлялись. Не горюй.
От знатковской хаты остались, как говорится, рожки да ножки. Неведомая злобная сила разобрала половину дома, вышибив бревна из пазов, разломала крышу и переднюю стену, обращенную к улице. Торчала скособоченная печная труба. Огород был затоптан, плетень сломан, и в этой мешанине Демьян с похолодевшим сердцем увидел собачью будку, превратившуюся в груду досок. Он с такой силой рванул дверцу «запорожца», что та едва не осталась в руке.
– Полка-а-ан!
На подгибавшихся от страха ногах зна́ток бросился к остаткам будки; от нее тянулась цепь, и на ее конце, у самого крыльца, Демьян уже увидел лежавшее на земле тело. Собака поджала лапы, превратившись из грозного зверя в пушистый окровавленный комок. Полкан явно сражался до последнего – рядом с ним земля пропиталась вонючей зеленой слизью, валялись неразложившиеся до конца останки двух бестелят. Демьян упал на колени рядом с трупом своего пса, поднял его, прижал к груди и от души, навзрыд, заплакал. Уткнулся носом в слипшуюся от крови собачью шерсть.
– Я его, дурань, с цепи-то редко отпускал… Вот ему убягать и некуды было – дрался, хату защищал. Эх, Полканушка…
Рядом столпились мужики, сочувственно вздыхали. Свирид сказал:
– Ладно табе, чаго так убиваешься? Гэта ж собака, всего-то.
Жигалов покосился на Свирида так, что тот потупился, сделал шаг в сторону.
– А чаго не так? Ну собака же!
– Собака? – Демьян поднял заплаканное лицо. – Сам ты собака, сучий ты потрох! Я его яшчэ щенём подобрал, вот таким. Я его выходил, выкормил, выучил. Собака, кажешь?
Все промолчали, Свирид отвернулся и отошел от греха подальше, чтоб по мордам не получить. Демьян вздохнул, всхлипнул и наконец отпустил пса. Ласково погладил по вмятой и ставшей неровной голове, прошептал:
– Бывай, верный друг. Земля табе пухом.
Поднялся на ноги и молча пошел в хату – вернее, в то, что от нее осталось. Там начал разбрасывать ногами обломки, забормотал всякое странное, будто с глузду съехал. Стоявшие на улице мужики расслышали слова про суседушку-хозяюшку, про молочко налитое да про новый дом. Подойдя ближе, Жигалов подслушал, как зна́ток с кем-то разговаривает среди опустевших руин:
– А Максимка хде? А, у Сухощавого яшчэ… Ну ничога, мы зараз до гэтага гада прогуляемся, побалакаем с ним. Допомогой будешь, суседка? Шо ж ты Полкану не помог? По́йдем, дружок, – я тебе в новый дом отнесу. Прыгай сюды, в банку!
Вскоре Демьян вышел наружу. В правой руке сжимал что-то завернутое в тряпицу, в левой – банку из закопченного стекла, вроде пустую, а вроде и с чем-то внутри. Под мышкой зажимал свою палку-клюку. Из нагрудного кармана рубахи торчала фотокарточка с лицом Есенина. Поймав любопытный взгляд, зна́ток поспешил затолкать ее поглубже.
– Трымай, майор, а то сам не смогу усе таскать, – он сунул Жигалову банку, – гляди тока в оба – не урони, зразумел? Уронишь – беда будет.
– А чего там? – с интересом спросил майор, пытаясь разглядеть содержимое банки. Поставил ее на ступеньку крыльца – пускай лучше постоит, раз такая вещь опасная.
– Домовой – гэта коли по-вашему, по-русски.
– Домовой, значит, ага, – Жигалов уже начал привыкать, что он находится словно бы в сборнике устного народного творчества, – а это чего за хрень у тебя?
– Гэта ружжо особое, ниякая нечисть не устоит. Купол церковный.
«А в стойле у него Конек-горбунок стоит», – подумал Жигалов, сдержав нервный смешок. Остальные мужики отнеслись к словам знатка вполне серьезно. Да и как тут серьезным не будешь, когда по улицам избы на курьих ногах шастают, а в небе заместо солнца днем луна висит?
– И Полкана похоронить треба, – добавил Демьян, – так шо погодите малясь, покуль закопаю.
Вытащил лопату из завалившегося сарайчика, поплевал на руки да начал рыть яму прямо на месте бывшего огорода. Мужики расположились на обломках фасадной стены хаты, закурили, с опаской поглядывая в странное небо – потустороннее, оранжевое и заволоченное зыбкой дымкой – никаких звезд, один только ржавый серп чужеродного полумесяца. Окрестности казались погруженными в бледно-лиловый туман, как вечером иногда бывает, только вот наручные часы у председателя показывали полтретьего. Макар Саныч, демонстрируя блестящий хронометр, горделиво сказал, что по нему сама Москва сверяется. Все уважительно закивали.
– Досверялась! – бедово хохотнул Свирид.
Демьян выкопал яму, подтащил к ней отяжелевшее в смерти тело пса, поцеловал Полкана в седую морду и сбросил на дно. Пошептал над могилой да споро взялся закапывать обратно, аж вспотел весь, хекая и орудуя лопатой. Жигалов посмотрел на свои наградные Командирские часы. Минутная стрелка тикала, а вот луна на небе оставалась на том же самом месте – в самом зените, как и пару часов назад, ни на йоту не двигаясь. Майор подумал – а если б и впрямь ученым про такое диво рассказать да показать, что бы они сказали? Это ж такой ценный вклад для Союза, партии и коммунизма в целом. Мысль показалась удачной, и майор отложил ее на потом.
Внезапно со стороны дороги донесся топот, секунда от секунды становившийся громче. Жигалов поначалу подумал, что ему показалось, ан нет – вот и остальные стали озираться, даже Демьян отвлекся от своего занятия, поднял голову. Майор затушил сигарету и выскочил ближе к дороге, уставился внимательно на стежку, ведущую через Задорье.
Оттуда будто бы неслось татаро-монгольское войско. Поднималась пыль от множества ног. Впереди этого пылевого облака летел на огромном коне расхристанный субъект в драном ватнике, гикал и кричал, ударяя пятками по бокам скакуна. Точь-в-точь Мамаев налетчик!
– У нас гости. В оружие! – коротко приказал Жигалов, и вся компания деревенских вояк мигом ощетинилась оружейными стволами. Пыльная процессия приближалась. Конный всадник ближе к дому знатка осадил скакуна, а его сопровождающие тоже сбавили ход. Жигалов разглядел свиту всадника, и по телу его пробежала дрожь – то были не люди, а такие же бестелята, которых он видел в загоне у Полищука несколько дней назад, только еще более уродливые и разнообразные. И было им несть числа, и были они всякие разные – словно перемешали всех тварей земных, создавая увечные гибриды. Получились сплошные уроды, все различные до такой степени, что взгляд метался от одного к другому, пытаясь осознать их отличия. И все эти твари теснились по краям дороги, не умещаясь в колее, пихали друг друга, мычали, хрюкали, визжали, блеяли и клокотали бычьими, козьими и бараньими глотками.
Впереди всех величаво двигался предводитель на громадном коне – тот был будто вывернут наизнанку и зыркал злобно горизонтальными козьими зрачками. Насмешливая улыбка обнажала голый и беззубый рот, на плечи накинут изорванный в клочья ватник на манер королевской мантии; лицо все покрыто струпьями, царапинами и коркой засохшей бурой грязи. Подъехав ближе, бродяга выкрикнул «тпру-у-у» и натянул самодельные поводья из веревок; конь остановился у самого бампера «запорожца»; он цокал разросшимися, как корневища, копытами, и думалось, что одним ударом этакая бестия способна переломить автомобиль надвое.
– Ты кто такой? – осипшим голосом спросил Жигалов – прямо перед ним, за разломанным плетнем, металась и толкалась вся эта масса из уродов, словно бы вышедших из ночных кошмаров или из кунсткамеры. Всадник совершенно безумно расхохотался, обнажив голые истерзанные десны. Сказал, шепелявя:
– Ну и народ! Што ж вы, швоего предшедателя не ужнаете?
Демьян подошел ближе, встал за плечом майора; зачем-то он взял свой тряпичный сверток. Прищурился на странного гостя, обвел взглядом толпу бестелят на дороге.
– Евгеша, ты? – с искренним удивлением воскликнул зна́ток.
– Ты его знаешь, что ль? – покосился на него Жигалов.
– А то! И ты знаешь, казали табе про него! Кравчук Евгений Николаич, собственной персоной.
Все ахнули, узнав председателя, заговорили промеж собой. Макар Саныч тихо выругался, тоже подошел ближе, косясь на беснующихся тварей и неверяще глядя на Кравчука.
– Евгеша, ты тут откеда?
– По твою душу пришел, шаможванец! – хохотнул Кравчук, натягивая поводья – конь под ним пытался взбрыкивать. – Ну, тпру-у, шволочь!
– Ты от Акулины, да? – тихо спросил Демьян, но его почему-то все услышали. – Захомутала она тебя таки…
– Не то шлово! – весело отвечал Кравчук. – Я-то думал, што моя Аллочка – хожяйка. Ан нет – такой хожяйки, как Акулинушка, нигде не шышкать. Я жа-ради нее на вше готов! Не веришь? Вот жуб даю, ха-ха. А нет жубов! А жнаешь, хде они? Вше у хожяйки моей, вше ей отдал, самое ценное, што было – я б и больше отдал, но нищего больше нет.
– М-да, ну ты и каблук, – прокомментировал из-за спины Свирид.
– На шебя пошмотри! Ни кола, ни двора, бабу швою колотишь и жалуешьщя вшегда. А женщина – цветок жизни, ее холить и лелеять надо. Мне вот Аллочка жызь подарила, щеловеком меня шделала; ешли б не она, кем бы я был? А Акулинка меня жнаешь кем жделает? Хотя не о том речь. Жа вами, шволочами, должок – ты, Демьян, жену и тещу мою убил. Ты, Макарка Щижый Нош, шражу на мое мешто щел, тока я ущел; тоже должен, штало быть. Шо вшеми вами поквитающь, шуки, вше вы мне должны.
– Прям со всеми? – спросил, напрягшись, Жигалов. Он незаметно схватился за кобуру, щелкнул предохранителем.
– Шо вшеми! – уверенно подтвердил Кравчук и крикнул своему бесовьему войску: – Ату их! Порвать, убить, Демьяна не трогать. Он Акулинке нужен.