– Это уже дельно звучит, по-нашему, – оценил Жигалов и прямо из полуприседа рванулся направо, по тому берегу, где земля казалась посуше.
Демьян, перехватив клюку, побежал налево – через самую топь. Вообще, ему, Жигалову, за последние дни стала так привычна происходившая в Задорье чертовщина, что он не обращал особого внимания на битву Нинки и суседки. Ну махается нечисть, эка невидаль? Он уже убедил себя в том, что вокруг него всего лишь сон, как и посоветовал недавно зна́ток. Потому относился к происходящим событиям с долей здорового цинизма. Ну светит днем в небе луна, и чего? Ну бегают телята-полубесы по деревне, и чего? Ну дерется русалка с домовым, и что теперь, лишнюю панику из-за этого устраивать? Лучше приспособиться и решать задачи по ходу дела, а думки думать, водку глушить да ночами от собственного крика просыпаться потом будешь, как послужишь на пользу всего советского народа. «К тому же на войне страшней бывало, – рассудил майор. – Куда тебе бояться, ты ж до Берлина дошел!» Но пистолет все же вытащил – деревянные щечки «пээма» в ладони придавали уверенности. С такими мыслями Жигалов бежал среди кустов, пригибаясь к самой земле и стараясь не глядеть в центр пруда, откуда доносились крики, визги да мясной гадкий хруст. А там происходила настоящая вакханалия. Жигалов уже обежал пруд наполовину и все-таки не удержался, выглянул наружу, раздвинув ветви осоки. Игоша преодолел полпути к Акулине, идти оставалось не так уж много: фараонка знатно пообгрызла образине ноги, но раны затягивались на глазах, обрастая набрякшим рубцовым салом.
Фараонке тоже досталось – башка ее плавала отдельно и цеплялась зубами за игошины икры; тулово же висело у чудища на плечах и, обвив шею хвостом, крутило лысую младенческую головенку на все лады, да так, что теперь игоша смотрел себе за спину.
– Чтоб меня слева-направо! – прошептал майор.
Загребая воду толстыми, как бревна, ногами, игоша вброд шагал через пруд. Фараонка с визгом драла его шкуру, вниз валились лоскутья мяса, тут же отраставшего на теле бывшего суседки. Выпучив печальные глазища, он уже вполне явственно кричал:
– Ма-а-ама!
Майор поглядел направо. Анна Деми… тьфу ты, Акулина уже была неподалеку. Она криво ухмылялась, даже не глядя на приближавшегося игошу, огромного, размером с двухэтажный дом. Будто совсем не боялась такой страхолюдины. Максимка подле нее стоял все так же без движения, словно его парализовало. Чудовищная пята громадины уже была неподалеку. Акулина, словно только-только заметив игошу, зло крикнула:
– Якая я тебе мама, малахольный? Тьфу на тебе, растудыть так и эдак. Сгинь!
И махнула небрежно рукой, точно муху отгоняла. Резко остановившись, игоша завопил, и в такт ему заверещала вцепившаяся в его тело русалка. Гигантский паскудник содрогнулся, будто от пронзившей его внезапно боли, и громыхнул напоследок, уже неуверенно и робко:
– Мама?..
И лопнул. Жигалов в первое мгновение даже не
понял, что произошло, – его просто отшвырнуло назад взрывной волной. Уши заложило, как в окопе, майор грохнулся на спину, зарылся затылком во влажную почву, а рядом с хлюпаньем посыпались на землю куски окровавленной туши – вонючие, блестящие, с торчащими лохмотьями розового сала. Один из таких кусков упал прямо ему на грудь, и Жигалов с омерзением отпихнул его в сторону, увидев большой выпученный глаз. Тот тут же лопнул, вытек на землю красной слизью. Суседки не стало окончательно. Совсем рядышком в кусты шлепнулась облепленная мокрыми волосами голова фараонки. Она разевала рот, как выброшенная на берег рыба, и щелкала острыми зубами, откусывала ими стебли камыша. Шептала хищно:
– Жуки-и-и… Все-е-ех утоплю!
– Да пошла ты к черту! – заорал Жигалов, подскакивая. – Вали обратно в свое болото!
И пнул голову, как заправский футболист, – зарядил ее щечкой в пруд. Булькнув, Нинка исчезла. Лишь разошлась вода над погрузившейся на дно русалочьей башкой. Совсем неподалеку мурлыкал ведьмин голос:
– Ну где же ты, Демушка? Скольки тебе яшчэ ждать, милый ты мой, яхонтовый? Где ты, родной?..
Увидев, как легко, одним взмахом руки, Акулина расправилась с игошей, Максимка понял – в этот раз не сдюжат. «Вот и конец пришел, мабыть». По-прежнему не двигаясь с места, он расплакался – не от страха, а от обиды за суседку, от глупости всего происходящего и даже от жалости к Акулине, которая уж точно не заслужила мучений в Пекле. Уж он-то теперь знал всю историю, без Демьяновых недомолвок. Акулина оглянулась, услышав его всхлипывания, и улыбнулась грустно:
– Ну ты чаго, малой? Не плакай, тебе худо не сделаю, чай не душегубица. Постой-ка тута.
И отошла в сторону, вытянув шею и принюхиваясь, как собака – видимо, выискивая Демьяна. Раздвинув стебли камыша, ведьма пропала из виду.
– Мать-перемать… – раздался за спиной знакомый голос.
«Жигалов!» – догадался Максимка, который даже головы не мог повернуть. Он с трудом разлепил непослушные губы, прошептал:
– Элем Глебович, вы?
– Я! Слышь, Максимка, давай сюды, пока она там бродит. Тикаем!
– Да не могу я…
– Чего так? – Жигалов выбрался из кустов и показался в поле зрения мальчика. Майор был весь грязный, забрызганный игошиными ошметками и тиной, словно из колодца вылез. В его слипшихся от крови волосах явно прибавилось седины – бедному гэбисту пришлось многое пережить за последние сутки. Майор с опаской оглядывался в ту сторону, куда ушла ведьма. Стряхнул с уха ряску, поправил кобуру на поясе.
– Драсьте, Элем Глебович… У мене руки-ноги не шевелятся. Не могу я тикать.
– А чего так? – Майор присел на корточки перед Максимкой. – Заворожила тебя она, что ль?
– Навродь того. Зубы двинуться не дают…
– Эти, что ли? – и Жигалов легко сорвал с шеи гадкое ожерелье. Повертел в руках и сунул в карман – как вещдок, видать. Максимка выдохнул и едва не упал, лишившись пут своих же молочных зубов – настолько были напряжены его мышцы все это время. Жигалов подхватил его за пояс.
– Э, пацан, ты чего? На ногах стой.
– Дзякую, дядька…
– Было б за что. Давай-ка я тебя уведу отсюда, – и Жигалов взял Максимку за плечо, намереваясь увести подальше.
– Нет-нет! – тот замотал головой. – Никуды я не пойду! Она там дядьку Демьяна убьет!
– Эт мы еще посмотрим, кто кого убьет! – Майор скрипнул зубами и посмотрел в ту сторону, куда ушла ведьма.
– Да вы не разумеете! Вы ничего не разумеете! Есть его за что убить – он ее обманул тоды, на войне.
– Обманул?
– Да! – Максимка и не знал, как в двух словах объяснить все, что узнал от Акулины. – Демьян врал всем, не казал нам все, як было. Он правда должен Акулине! Нам туда треба, побалакать с ней, дядька! Пустите!
И тут, выкрутившись из рук Жигалова, Максимка бросился в кусты – только его и видали.
– Максим, стой! Да как же вы меня все достали! – простонал майор и, матюкнувшись, погнался следом.
Они встретились в зарослях осоки, недалеко от пруда. Под ногами хлюпала болотистая земля, из которой сапоги приходилось едва ли не выдергивать. Оглушительно стрекотали насекомые, вилось вокруг головы вездесущее комарье. Солнце падало за горизонт, и в его красных, угасавших лучах все кругом казалось потусторонним – будто Демьян вновь стал тем самым юным Демой, решившимся прогуляться в компании ведьмы ни много ни мало, а в самый Ад. Она вышла ему навстречу, вся растрепанная и грязная, непохожая ни на Анюту, ни на Акулину – одни лишь синие глаза светились знакомым холодом антарктического айсберга. Ведьма поправила юбку на чужом, взятом взаймы теле, и склонила голову набок. Оглядела знатка внимательно и даже как-то печально.
– Вот и ты, Демушка. Давно не виделись…
– Здравствуй, Акулина… Уж двадцать годов як… – в груди у Демьяна что-то екнуло, и разверзлась внутри страшная пропасть – он вспомнил разом все. И как драл зубы клещами, и как волок ее, мертвую, к мельнице, и как пытался утопить, разрубив легкие лопатой, и как поставил Нинку-фараонку хранить свою страшную тайну от чужих глаз. И как приходил сюда каждый год зачем-то, будто стараясь вину загладить…
– Знал бы ты, скольки я пережила через тебе… Сколько мук на мою душу досталось, якими мене плетьми стегали, чего мене там, в Пекле, натерпеться пришлось. До сих пор приходится— бесы-то вон, со мной, на моем горбу, – кивнула себе за спину, на что-то видимое ей одной. – А ты чем занят был? Буренок врачевал? Порчу сымал да заговоры читал? На свиданки бегал?
Демьян сглотнул тяжелый ком в горле.
– Ты не знаешь, что там… – хрипло произнес он. – Там, на дне ямы. Ты не ведаешь, а я побачил тады.
– Видала я ту яму, – отмахнулась Акулина, – яма як яма – все туды попадают. И трусы тоже.
– Я не трус…
– А кто ты, Демушка? Слово твое – кремень, да? – Акулина довольно оскалилась, облизнула чужие губы. – Должен ты мне, ой як должен!
– Ничога я табе не должен! Ведьма! Нечистая! Дулю табе, а не долг! – крикнув это, Демьян угрожающе перехватил клюку.
Акулина насмешливо изогнула бровь.
– Повоевать решил? Ну давай. Поглядим, чему ты научился.
Демьян с рыком рванулся вперед, но не прошел и шагу – ухнул, согнувшись, будто от невидимого удара под дых. Акулина же лишь волосами тряхнула, а потом дунула легонько, и зна́ток покатился по кочкам и камышам, как если б ураганом его несло.
– Ты чаго гэта? – удивилась Акулина. – Не ожидал, шо ль? Ну вставай, я подожду.
Демьян и правда с рычанием поднялся на ноги, потирая ушибленное плечо. Поплевал на ладони, закатал рукава и забубнил что-то быстро-быстро, выставив перед собой клюку, как щит:
– Первое древо кипарисово, второе древо истина, третье древо вишнево, от воды и от потопу, от огня, от пламя, от лихого человека, от напрасной смерти…
Акулина подпустила знатка к себе совсем близко, а потом как выматерилась, так страшно да гадко, что, казалось, было видно, как эти слова выпадают у нее изо рта, похожие на склизких ядовитых червей. Тут же Демьяна скрутило страшной судорогой – нога заплелась за ногу, рука – за голову, да так далеко, что зна́ток мог бы укусить себя за локоть, если б захотел, да только не до того: зубы сжались до скрипа – не разомкнуть. Глаза лезли из орбит, да так, что кровило в уголках; и даже, кажется, уши его сами собой выкрутились в какие-то неуклюжие вареники. От нестерпимой боли Демьян вновь рухнул наземь. Акулина аж опешила: