— Уходи оттуда, Люси, — сказала женщина, следовавшая за ней из дома. — Тьфу, позорище! Не беспокой джентльменов, иди домой и сиди тихо.
— Не могу, мама, я не могу, — сказала несчастная девушка. — Если его заберут, я сойду с ума. О мистер Бейнбридж, скажите, что вторая смерть снимет с него подозрения!
— Я очень надеюсь, что это так, Люси, — сказал Бейнбридж. — А сейчас будь хорошей девочкой, не задерживай нас. Этот господин приехал к нам прямо из Лондона, чтобы разобраться со всем этим делом. Возможно, что с утра я принесу тебе хорошие новости.
Девушка подняла на меня глаза с выражением застывшей горькой мольбы.
— О как жестока и глупа я была, я заслужила все это, — сказала она, глотая воздух. — Но, сэр, прошу, ради всего святого, постарайтесь его оправдать.
Я пообещал сделать все, что в моих силах.
Бейнбридж хлестнул кобылу, она подпрыгнула и понеслась вперед, оставляя позади Люси с матерью, отправившихся домой.
Совсем скоро мы уже были у деревенской гостиницы, где нас ждал инспектор, забрали его и потрусили по колеям проселочной дороги в направлении зловещего туннеля. Вечер был холодный и тихий, а воздух необычайно резкий: уже два дня в деревне стоял колкий мороз. Едва лучи заходящего солнца тронули верхушки холмов, мы подъехали к вершине туннельной насыпи. Мы торопливо сошли с повозки и попрощались с Бейнбриджем. Он, как бы между прочим, сказал, что очень хотел бы остаться здесь с нами, потому что этой ночью ему вряд ли удастся заснуть и, пообещав приехать на следующее утро, отправился обратно — стук копыт его лошади все затихал вдали замерзшей дороги. Мы с инспектором бегом спустились по тропинке, ведущей ко входу, резко ударяя ногами о землю, чтобы хоть немного согреться и восстановить кровообращение после холодной поездки. Совсем скоро мы уже смотрели на то самое место, где недавно произошли две смерти: что за странная и одинокая сцена это была! Туннель находился на одном из концов горной насыпи, бока которой тянулись отвесными стенами вверх от железных путей на полтораста с лишним футов. Над туннелем друг на друге росли холмы. Трудно было себе представить более тусклый и безотрадный пейзаж. Из сосновых зарослей тонкой струйкой вился дым, спокойный воздух его никак не колыхал — дым этот шел из сигнальной будки.
Как только мы начали спускаться по обрывистой тропинке, инспектор пропел задорное «Здрасьте!» Дежурный в будке тут же откликнулся. Его голос пронесся пронзительным эхом и затих у горной насыпи, а через мгновение он уже стоял у двери в будку. Связист поторопился уйти, но мы велели ему оставаться на месте, а сами зашли в будку.
— Первым делом, — сказал инспектор Хендерсон, — надо послать по линии сообщение о нашем прибытии.
Так он и сделал. Вскоре к станции подполз товарный поезд; мы просигналили ему, после спустились по деревянной лесенке, ведущей из будки к железным путям, и пошли по туннелю до места, где тем утром нашли тело несчастного Дэвидсона. Я очень внимательно осмотрел площадку и окрестности: все в точности совпало с описанием, которое дал мне Бейнбридж. До этого места действительно можно было добраться лишь идя вдоль железной дороги: скалистые стены по обе стороны были неприступны.
— Самое необъяснимое, сэр, — сказал связист, которого мы пришли отпустить, — что у Дэвидсона на теле не было ни синяка, ни царапины: он просто лежал там окаменелый и холодный. А вот у Причарда на затылке была ужасая рана. Говорят, что он сорвался со скалы, — вы сами видите следы на ней, сэр. Но если смотреть на ситуацию трезво, разве похоже, что Причард бы попытался залезть на эту гору просто так?
— Определенно нет, — ответил я.
— Тогда что же по вашему мнению вызвало эту травму, сэр? — спросил он с тревогой.
— Пока не могу сказать.
— И вы с инспектором Хэндерсоном собираетесь провести ночь в сигнальной будке?
— Да.
Дикий ужас пробежал по лицу связиста.
— Сохрани Господь вас обоих, — сказал он. — Я бы не стал этого делать. Даже за пятдесят фунтов. Не раз мне приходилось слышать о призраках, живущих в фелвинском туннеле, хотя больше я ничего не знаю. Это темное дело и оно уже принесло нам много проблем. Хотя бы этот несчастный Вин — его обвиняют в убийстве Причарда; но вторая смерть, говорят, должна снять с него подозрения. Дэвидсон был одним из лучших ребят во всей округе… Но раз уж на то пошло, Причард был таким же. Все это просто жутко и страшно; подобное любого заставит переживать, о да, сэр, это я вам точно говорю.
— Я прекрасно понимаю ваши чувства, — сказал я. — Но сейчас, послушайте меня, я должен все здесь очень тщательно обследовать и изучить. Одна из теорий говорит о том, что Вин как-то пробрался через скалистую сторону и проломил Причарду череп. Мне кажется, что этого быть не могло. Я внимательно осмотрел эти скалы и пришел к выводу, что человек в принципе может по ним взобраться на восемь-десять футов с помощью специального снаряжения. Взобраться! Но ни в коем случае не спуститься, это просто невозможно. Ни коим образом. Так что единственным путем, по которому Вин мог бы добраться до Причарда, была сама железная дорога. Но в самом деле настоящая загадка тут вот в чем, — продолжил я. — Что же убило Дэвидсона? Что бы это ни было, оно вне всяких сомнений в равной степени причастно и к смерти Причарда. Сейчас я снова собираюсь спуститься в туннель.
Инспектор Хендерсон пошел со мной. Место было сырым и холодным, стены покрыты дурно пахнущей плесенью, а через зазоры в кирпичной кладке сочилась вода, разливаясь ручейками в разные стороны; только густая тьма окружала нас.
Когда мы вновь вышли на свет, связист зажег на посту красную лампу, висевшую в пяти футах над землей прямо при входе в туннель.
— Там достаточно керосина? — спросил инспектор.
— Да, сэр, достаточно, — ответил мужчина. — Могу вам чем-нибудь еще помочь, господа? — спросил он, делая паузы на каждом слове и очевидно сгорая от желания уйти отсюда как можно скорее.
— Нет, — ответил Хендерсон. — Доброй ночи.
— Доброй ночи и вам, — сказал связист. Он быстро пробрался вверх по тропе и вскоре скрылся из виду.
Мы с Хендерсоном вернулись в сигнальную будку. Было уже почти темно.
— Сколько поездов проходят за ночь? — спросил я инспектора.
— Экспресс 22:10, — сказал он, — он проедет здесь около 22:40. Потом еще один в 23:45, а следующий уже местный поезд только в 6:30 утра. Нас ждет не самая оживленная ночь.
Я подошел к огню и склонился над ним, вытянув руки, чтобы хоть немного их согреть.
— Непросто будет убедить меня пойти в туннель, что бы там меня ни ожидало, — сказал инспектор. — Не подумайте, мистер Белл, что я хоть сколько-нибудь труслив, но что-то зловещее есть в этом, буквально отрезанном от остального мира месте. Не удивляюсь, что связисты то и дело сходят с ума, подолгу дежуря в одиночестве в этих будках. У вас есть хоть какие-то догадки по поводу произошедших здесь смертей, сэр?
— Пока еще нет, — ответил я.
— Вторая смерть не очень вписывается в теорию о том, что Причард был нарочно убит, — продолжил он.
— Я в этом уверен, — ответил я.
— И я тоже, и это меня утешает, — сказал Хендерсон. — Эта несчастная девушка, Люси Рэй, хотя и обвинялась в неподобающем и недостойном поведении, сейчас больше заслуживает жалости. А бедный Вин, он всеми правдами и неправдами пытается доказать свою непричастность к смерти Причарда. Он, конечно, жесток, но не настолько, чтобы отнять жизнь у подобного себе. Пока я вас ждал в местном кабаке, мистер Белл, я встретился с врачом и сержантом полиции. Они оба сказали, что не знают, от чего умер Дэвидсон. На теле не было ни следа насилия.
— М-да, я озадачен не меньше вашего, — сказал я. — У меня в голове есть пара идей, но ни одна из них не подходит.
Ночь была пронзительно холодной, и хотя ветра не было, колючий морозный воздух все равно проникал к нам в сигнальную будку. Говорили мы мало, оба погруженные в собственные раздумья. Хендерсон выглядел довольно удрученным, и про себя я тоже не могу сказать, что был всем доволен. Мне еще не доводилось решать столь сложную задачу, и никогда я еще так отчаянно не хотел наконец-то найти разгадку.
Инспектор то и дело вставал и подходил к телеграфу, который все щелкал и щелкал из глубины своей коробки. При этом каждый раз он бросал в воздух какое-то небрежное замечание и снова садился на место. Прошел поезд в 22:40, и наступила долгая гнетущая тишина.
Вдруг это полузабвение было прервано пронзительным электрическим жужжанием звонка, который так резко ударил по нашим ушам, что мы в одно мгновение вскочили на ноги.
— 23:45, — сказал инспектор, подошел к трем длинным рычагам и с громким лязгом опустил два из них вниз до упора. Буквально через несколько секунд раздался ударный визг ворвавшегося в горы экспресса, огни которого пронеслись мимо нас резкой вспышкой; земля дрожала, воющий двигатель выплюнул несколько искр, и поезд нырнул в туннель.
— Все, — сказал Хендерсон, поднимая рычаги обратно, — больше никаких поездов до самого рассвета. Ну и дубак тут, честное слово!
Это действительно было так. Я закинул еще немного дров в печку, поднял ворот своего тяжелого пальто и сел на край скамейки, прислонившись спиной к стене. Хендерсон поступил так же. Никому из нас не охота было разговаривать. Обычно когда мне приходилось работать ночью, меня никогда не беспокоило желание спать, но в этот раз я засыпал прямо на ходу. Позже я заметил, что и инспектор был в таком же состоянии.
— Хотите спать? — спросил я его.
— Смерть как хочу, сэр, — ответил он. — Но не беспокойтесь, я не отключусь.
Я встал и подошел к окну будки. Я чувствовал, что если останусь спокойно сидеть еще хоть на минутку, то сразу усну глубоким сном — а позволить себе этого я никак не мог. Держать глаза открытыми уже становилось пыткой. Я принялся вышагивать туда-сюда по будке, потом открыл дверь и сошел на маленькую платформу.
— Что случилось, сэр? — вскочив, спросил Хендерсон.