— Так, непослушная девочка, — Марина Владимировна решительно взяла ее за руку и повела к двери. — Марш в свою комнату. Рисунок положи на стол, а сама уберись. На столе у тебя беспорядок. Или-иди, — она легонько подтолкнула насупившуюся кроху. — Я пока с нашим гостем поговорю…
Дождавшись, когда та выйдет из комнаты и топот ее шагов затихнет в коридоре, женщина плотно прикрыла дверь. После замерла на середине комнаты монументальной статуей, сложив руки на груди. Выглядело внушительно, особенно с позиции лежавшего на кровати человека. С высоты почти двух метров, Захарьина внимательно смотрела на Алексея. У того, видит Бог, даже екнуло в груди от предчувствия чего-то эдакого. Ведь, если сейчас что-то произойдет, то он даже в окно выскочить не успеет. Слаб еще.
— Что-ж, молодой человек, — наконец, начала она говорить, видимо, что-то для себя решив. — В прошлый раз мы с вами толком не поговорили. Плохо вам было. Вы сказали, что вас зовут Алексей и потеряли сознание…, - после небольшой паузы она продолжила. — В этом доме всех принимают. Я не только директор заказника, но и целитель, поэтому видела здесь и животных, и людей, и нелюдей, — со странной интонацией она произнесла последнее слово: то ли угрожала, то ли предупреждала. — Никому не отказывала в помощи.
Подросток осторожно выдохнул. Походу гнать его пока не собираются. Сдавать в органы тоже вроде не намерены.
— …Вижу, вам сильно досталось. Пожалуй, даже очень сильно. Можете остаться здесь, пока вам не станет лучше. Думаю, за несколько дней я поставлю вас на ноги. Только…, - он подошла вплотную к кровати и нависла над ним. — Вы должны знать, что в моем доме все придерживаются определенных правил. Все без исключения.
А вот сейчас точно повеяло угрозой. Лежавший парень почувствовал, как его словно обдало какой-то тяжелой и гнетущей волной. Воздух сгустился, превращаясь в плотную субстанцию. Не вздохнуть, не выдохнуть. На него накатила дурнота. Сердце забилось, как бешенное; того и гляди из груди выпрыгнет.
— Вижу, молодой человек, до вас дошли мои слова, — усмехнулась она, видя, как напрягся и без того бледный, как смерть Алексей. — Это хорошо.
Захарьина развернулась и пошла к двери.
И еще, — вдруг остановилась она на пороге. — Вы ведь маг. Поэтому знайте, некоторое время вам категорически воспрещается пользоваться своими способностями. Запомнили? Ни в коем случае! Надеюсь, вы меня услышали. В противном, случае вы можете их лишиться, — она несколько секунд смотрела ему в глаза, словно пыталась решить для себя, понял он ее или нет. — А сейчас поднимайтесь. Пора завтракать.
Так началось его недолгое пребывание в доме этих удивительных людей, о которых Алексей еще долго потом вспоминал с большой теплотой и признательностью. Марина Владимировна Захарьина, директор Темниковского заказника, оказалась очень душевным человеком с особым складом характера, с поразительной добротой относящимся к животным. Те, видимо, ощущая такое отношение, платили ей тем же. Алексей не раз становился свидетелем, как эта внешне непробиваемая и суровая женщина преображалась, когда брала на руки пострадавшую пичугу или прикасалась к занемогшему зверю. Птицы, животные даже не пытались улететь или убежать. Сидели смирно, поблескивая черными глазенками. Сломавший ногу теленок лося жалобно ревел, тыкаясь влажной мордой в ногу Захарьиной; матерый черный волк с зажатой в капкане лапой пытался лизнуть ее ладонь. Она в ответ что-то ласково бурчала, трепала их по холке или почесывала подбородок, за ушком.
Под стать ей была и дочь — четырехлетняя Мила, что обладала поразительным талантом к рисованию. Ее картины животными, а нередко и людьми, воспринимались реальной действительностью. Однажды, Алексей увидел, как Мила цветными карандашами нарисовала тарелку с гречневой кашей. Признаться, даже он в первую секунду подумал, что это, действительно, только что приготовленная каша. Слюна во рту появилась, почувствовал характерный запах томленной гречневой каши, густо приправленной сливочным маслом. До ужаса захотелось ее попробовать. И такое у нее получалось почти со всеми ее рисунками.
Все это Алексей узнал о приютивших его людях уже в первый день: что-то ему рассказала Мила, что-то ее мама. Девочка, вообще, старалась не отходить от него ни на шаг. Ходила за ним, как привязанная. Эдакий маленький хвостик с кудрявой головкой, вечный двигатель, который никогда на месте не сидел: то подпрыгивала на месте, то пуговицу на своем платье откручивала, то танцевала, то ногами болтала.
— Алесей, Алесей, — вот и сейчас Алексея, переводившего дух после плотного завтрака, позвал знакомый голосок, обещавший очередную проказу. — Алесей! Алексей! — чувствовалось, что обладатель голоска уже терял терпение. Наконец, из-за спинки дивана на четвереньках вылезла Мила, с загадочным видом прикладывающая указательный пальчик ко рту. — Посли. Сто сидис? Тимку тебе показу. Посли.
Понимая, что от ее назойливого внимания не избавиться, парень кивнул. С вешалки схватил безразмерный пуховик, который ему презентовали для прогулок. Ведь, звали его, по всей видимости на улицу.
— Посли-посли, — то и дело оборачиваясь, Мила шла к входной двери. — Сичас показу, — натянула на себя короткую шубку, на голову надела вязанную шапку с длинными ушами. — Быстее, — и юркнула на улицу.
Улыбаясь, парень вышел за ней. Та, вот егоза, была уже у сарая, откуда парня вчера и вытащили. Значит, девчонка звала его на черного козла смотреть, который вчера Алексея напугал.
— Меня от этого рогатого черта вчера чуть кондратий не хватил, — пробурчал Алексей, осторожно ковыляя по припорошенному снегом двору. — Надо же, решил, что опять оказался на той проклятой станции Ольверк-19. Б…ь, до сих пор мурашки по спине бегают… Козел, падла, напугал.
Стыдно было признаться, но в бреду он, действительно, решил, что оказался в лапах пришельца. Ведь боевая особь инсектоидов очень напоминала силуэт рогатого животного. Рога казались хитиновыми наростами, бородка — нюхательными щупальцами.
— Алесей, Алесей, — раздался от сарая нетерпеливый детски шепот. — Смотли! Быстее!
Парень осторожно распахнул дверь, сколоченную из толстых досок. Когда глаза привыкли к полумраку, то ему открылась удивительная картина. Здоровенный, под полсотни килограмм, черный козел с мощными рогами с явным удовольствием лизал кусок ватмана, на котором была нарисована половина капустного кочана. Время от времени козел прекращал это занятие и начинал пялиться на рисунок. Алексей готов был побожиться, что козел был в самом натуральном шоке. Он видел капусту, чувствовал ее запах. Когда же пробовал ухватить ее листочек, то получал лишь безвкусную бумагу.
— Видел, видел? — восторженно шептала Мила, тыча рукой в козла, ожесточенно вылизавшего нарисованную на бумаге капусту. — Так ему и надо. Он злой! Только маму любит. А меня бодает… Посли. Я тебе лодник показу. Он холодный-холодный.
Детская ручонка схватила парня за рукав и потянула его куда-то во двор. Он безропотно последовал за ней. Чувствовало, егоза все равно не успокоится. Наконец, ему все равно гулять нужно. Почему бы и не сходить к роднику?
Идти оказалось не так далеко: метров семьсот — восемьсот примерно. Шли они по узкой тропинке, вокруг которой возвышались мощные узловатые дубы. Их ветви тянулись далеко в стороны, щедро осыпав землю желудями.
Сам источник начинался в аккуратном бревенчатом срубе серебристого благородного оттенка, кое-где подернутого зеленоватым мхом. Смотрелось особенно красиво, напоминая красиво обработанный малахитовый камень. Засмотревшись, парень присел на корточки и осторожно коснулся бревенчатого спила.
— А водица хороша, — протянул он, прильнув к деревянному ковшику с зачерпнутой водой. — Ледяная… Зубы даже ломит, — на языке остался характерный железистый вкус. — Железа много.
Русло небольшого ручейка, змеившегося от сруба, было окрашено в оранжево-бурый цвет.
Он еще долго так сидел возле родника, любуясь журчащим ручейком и разноцветными камешками в воде. Девчушка что-то все это время рассказывала ему, смеялась, поднимала с земли желуди и швыряла их куда-то в сторону.
В какой-то момент Мила начала дергать его за рукав. Видно, что ей уже наскучило это занятие и хотелось чего-нибудь новенького. Тут она замерла и начала шумно дышать.
— Алесей! Вкусно пахнет! Пилоски! Пилоски с капустой! Мама пилоски делает! — взвизгнула она, начиная подпрыгивать на месте. — Пилоски, пилоски! Алесей! Побезали!
Она снова и снова дергала его за рукав пуховика. Нетерпеливо притоптывала ногами. Парень же никак не реагировал. Совсем никак. Не шевелился, каменной статуей стоял.
Прямо за невысоким бревенчатым срубом, где бил ледяной ключ, сидел медведь, которого что-то разбудило и вытащило из берлоги. Его черная фигура, чуть припорошенная снегом, выглядывала из-за сдвоенного березового ствола. Мощная башка с покатым лбом тянулась вперед и шумно вдыхала воздух.
— Иди отсюда. Мила. Уходи, — с трудом выдавил из себя Алексей; горло внезапно пересохло, слова казались колючими, тяжелыми. — Быстро уходи. Только не шуми…
Парень загородил Милу телом. Дрожащей рукой начал толкать ее прочь от себя и молился, чтобы она, не дай Бог, не издала ни единого громкого звука. Куда там! Недовольно сопя, та вылезла из-за него и уставилась в сторону родника. Едва только увидела медведя, тут же испуганно вскрикнула.
Зверь глухо заревел и медленно поднялся на задние лапы. Двухметровая туша полностью показалась из-за деревьев. Каким же огромным он казался! Высокий, мощный, с расставленными в разные сторону лапами, из которых торчали желтоватые когти-кинжалы. Это больше полутоны мышц и сухожилий, готовых в любое мгновение обрушится на них!
— Охереть, что же ты такой здоровый? Б…ь, грузовик, — медленно отступал Алексей назад, корпусом толкая верещащую позади девчонку. — Беги, дура! — шептал он, моля, чтобы она послушалась его.
И вот наступил момент, когда он ясно понял, что пришел конец. Здоровенный, черный, пахнущий мускусом конец с когтями и зубами во всю пасть. Зверюга оглушительно заревела, разинув пасть во всю ширь. Во всей красе показались здоровенные желтоватые с черной каймой клыки.