До оврага, который мог вывести его отсюда, оставалось совсем немного, когда под его ногой хрустнула ветка. Казалось, выстрелил кто-то, настолько громко прозвучал этот звук.
— Мать вашу!
Красться уже не было никакого смысла, и он со всей силы рванул к оврагу.
— Стой! — в спину ему неслись крики. — Имперская безопасность! Запрещ…
В ушах гудел ветер. Ветки хлестали по лицу. Парень, окутавшись разноцветной пеленой, ломился через самый бурелом, не замечая ни поваленных деревьев, ни вывороченных стихией корней, ни каменных валунов. С хрустом с его пути разлетался валежник, свистела каменная крошка, перемывались пополам вековые дубы и сосны. На земле после его прыжков оставались глубоко вдавленные оплавленные человеческие следы.
Снеся с пути очередное неохватное дерево, парень выскочил на шоссе. Прямо на его пути оказался черный фургон с логотипом имперской гвардии, возле которого стояло несколько солдат.
— К черту!
Заорав что-то злобное, Алексей прибавил ходу. На глазах удивленных солдат, схватившихся за оружие, его размытое тело в фургон. От сильного удара машину разорвало на две части и швырнуло в разные стороны, разметав солдат как кегли.
А парень и не думал останавливаться…
Старые скелеты в шкафу иногда имеют свойство показываться наружу
— //-//-
Федор Суворов стоял и внимательно рассматривал свое отражение в зеркале. Иногда неопределенно хмыкал, иногда задумчиво посвистывал. Смахнул с плеча несуществующую пылинку, разгладил видимую только ему складочку.
— Хорош…, - негромко протянул он, вставая по стойке «смирно».
Отражение, соглашаясь, кивнуло в ответ. Гвардеец Свиты Ее Императорского величества цесаревны Анны, и правда, выглядел бравым молодцом. Щегольской парадный мундир с золотыми эполетами обтягивал его стройную фигуру словно вторая кожа, выгодно подчеркивая тонкую талию Федора, широкий разворот его плеч. Мужественное открытое лицо было будто срисовано с плаката идеального солдата: высокий лоб мыслителя, прямой нос, серьезный взгляд.
— Хорош, — еще раз повторил Суворов, признавая очевидное. — Что же она даже не смотрит в мою сторону? Почему так холодна?
Находясь едва ли не двадцать четыре часа в сутки рядом с наследницей престола, бедный юноша не мог не влюбиться. Недавнее восторженное, но отстраненное, к ней чувство со временем превратилось в настоящую страсть, пылающее пламя, которое раздувалось все сильнее с каждой проведенной рядом с Анной минутой.
Конечно, парень понимал, что он ей не пара и никогда не сможет сочетаться с ней законным браком. Эту истину не нужно было ему объяснять. Только ему хватало и постоянного нахождения рядом с ней. Как верный пес, Федор ловил каждый ее взгляд, предугадывал желания. Любое ее желание было для него законом. Даже жизнь свою был готов отдать…
— Я всегда буду рядом, Ваше Императорское Высочество… Всегда, до самого последнего своего вздоха, — шептал гвардеец, чувствуя неимоверную решимость в своей груди. Эмоции фанатичного неофита заполняли его от ног и до самой макушки, доставляя почти божественное удовольствие. Ведь он служил самому прекрасному человеку в этом мире, живому Богу. — Никто и ничто…
— //-//-
Плохо ночь прошла. Толком глаз не сомкнула. Одну половину ночи Захарьина ворочалась с бога на бок, другую половину ночи просто смотрела в потолок спальни. Под утро не выдержала и поднялась. В одной ночнушке пошла на кухню и заварила себе бодрящий травяной настой, с кружкой которого и застыла у высокого окна.
— И что, мать, довольна? — обратилась она к искаженному в окне отражению. Всклоченные волосы торчали в разные стороны, лохматой необычной шапкой. На сильно вытянутом лице застыла печаль. — Замучила мальца. Не дай Бог сгинул там…, - с тяжелым вздохом она поставила кружку на стол. Отвар в горло не лез от слова «совсем».
Какое-то время женщина стояла неподвижно, напоминая фигурой каменную статую. Только неуловимо поднимающая грудь указывало на то, что жизнь ее не покинула.
В один момент Захарьина вздрогнула. Задумчивое выражение лица в миг обрело решительные черты. Она явно что-то решила для себя.
— Хватит. И пусть я опять ошибусь…
Целительница больше не могла ждать. Испытание слишком затянулось, начиная напоминать страшный фарс. Она немедленно должна была выпустить Алексея из подземного скита.
Женщина сорвалась с места и едва не побежала в спальню. Быстро оделась, пристегнула на руку коммуникатор. Осталось лишь предупредить дочь, что она отлучится ненадолго.
— Так, … поставлю напоминание, что нужно ей позвонить, как она встанет… Что это еще такое? — Захарьина с непониманием уставилась на экран коммуникатора, на котором совсем ничего не отражалось. Коммуникатор просто «умер». Не реагировал на нажатия, не звенел, не вибрировал. Вообще, не подавал ни каких признаков жизни. — Разрядился что ли… Хм, у Милы тоже не работает. Ничего не понимаю.
Проходя по гостиной, она попыталась включить домашний визор. К ее удивлению тот тоже не работал. Женщина около минуты «мучила» интерфейс, последовательно переключая режимы. Отклика от электронных систем дома не было совсем: молчали камеры, системы мониторинга погоды и домашних коммуникаций. А вот это уже не могло быть случайностью.
— Электроника сдохла… Кто-то активировал полог.
Внутри целительницы все дыбом встало. Она уже давно «была не девочкой», и прекрасно знала, что это могло означать. Полог тишины, устанавливавший контроль над всеми видами электронных систем на определенной территории, был не просто гаджетом или прибором, а инструментом военных подразделений или специальных служб. Хотя поговаривали, что эта технологии есть и у некоторых боярских родов.
— Значит, у нас гости, а я ведь никого не жду.
Захарьина стремительно пересекла гостиную и остановилась перед небольшой нишей. Несколько раз нажала на незаметный выступ, две панели скрылись внутри стен, открывая доступ внутрь оружейного сейфа.
— Что тут у нас есть? — женщина в нерешительности коснулась массивного ствола штурмовой винтовки. Сразу всколыхнулись старые воспоминания. Служба в частях первой особой магической бригады была уже давно, но многое навсегда врезалось в память. Сразу же захотелось ощутить привычную тяжесть винтовки. — Это уж слишком. А вот это в самый раз, — в ее руке оказался небольшой пистолет с крупным раструбом ствола, парализатор гражданского образца. Большее вряд ли могло понадобиться. — Посмотрим, посмотрим…
Она передернула затвор и повернулась, тут же наткнувшись на укоризненный взгляд. В центре гостиной стоял высокий крепкий мужчина в тактическом обвесе с узнаваемом шевроном СОИ — службы охраны императора. Охранник покачал головой, кивая на парализатор в руке целительницы.
— Император желает вас видеть, — тоном, не терпящим возражений, произнес он.
Она тут же положила пистолет на стоявшую рядом тумбочку. В присутствии сотрудника СОИ таким шутить было просто глупо. Телохранитель, а среди них большинство составляли одаренные, на угрозу мог среагировать «на автомате», не задумываясь.
— Я к услугам императора, — Захарьина быстро осмотрела свою одежду, поправляя складки.
Спец скупо кивнул ей в ответ и тут же пробурчал в рацию какую-то кодовую фразу, означавшую, видимо, что-то разрешительное.
Вскоре с улицы раздался звук остановившегося автомобиля, громкий звук шагов. Дверь резко распахнулась, и в гостиной оказались еще два сотрудника СОИ, быстро разошедшиеся по сторонам помещения. Следов в комнату вошел сам император.
— Госпожа Захарьина… Марина Владимировна, мне нужна ваша помощь, — в мужских глазах плескалась боль и… надежда. Именно последнее целительница и увидела прежде. — Прошу…
Целительница растерянно кивнула. Кажется, она поняла, что случилось. В проеме двери показалась высокая женская фигура, в которой сразу же узнала цесаревну Наталью Алексеевну, старшую дочь императора. Сомнений не было: приезд был связан именно с цесаревной. По поводу ее болезни к Захарьиной уже обращались семь или восемь лет назад. Тогда она отказалась, испугавшись последствий. Слишком уж непростая оказалась болезнь, можно было не справиться: погубить и себя и цесаревну.
— Приступы стали чаще? — спросила она, показывая глазами на стоявшую позади них цесаревну. Император со вздохом кивнул. Приступы стали не просто чаще, но и сильнее. — Давайте пройдем в смотровую. Для начала…
Все оказалось еще хуже, чем она представляла. Болезнь прогрессировала с такой скоростью, которую еще недавно нельзя было и представить. Возросла частота приступов, сопровождавшихся сильными и глубокими припадками. После каждого из таковых цесаревна очень долго приходила в себя, иногда сутками не выходя из своих покоев.
— …Подождите, подождите, не говорите ни слова. Сначала выслушайте меня… Марина Владимировна, прошу вас…, — в комнате уже не было ни какого императора, был лишь убитый горем отец. Он не заламывал руки, не рыдал, не бросался на колени. Его состояние выдавали лишь глаза, в которых плескался страх, ужас от неминуемой потери дочери. — Не говорите «нет». Прошу вас, сначала попробуйте… У вас обязательно получится. Должно получится… Вы слышите меня? Я верю, что у вас все получится. Только попробуйте…
Чувствуя ее колебание, мужчина принялся уговаривать с ещё большим жаром. Он обещал титулы, придворные должности, личное покровительство и полное содействие для Милы, собственную клинику лично для нее, и т. д. и т. п.
Притихшая Захарьина никак не могла принять решения. В этой ситуации не могло быть половинчатых решений. Она, как целительница, не могла просто попробовать. Приступая к лечению, должна была выложиться до самого конца. Именно так и никак иначе. Только могла ли она так рисковать собой? Что станет с Милой, если с ней что-то случится? Кто позаботится о ее Крохе? Император? Государственный приют? Не смешите. Она не должна была так рисковать.
— Я не мо…, — едва она открыла рот, как император все понял. Мужчина тут же спал с лица. Бледность сменила землистым цветом. В потухших глазах не осталось больше ничего человеческого. Только пустота, абсолютная пустота.