— Что же делать? — не на шутку задумался Халид, стоя перед запертыми воротами. У него не было лестниц, как не было и дерева, из которых их можно было сделать. Стена стала непреодолимым препятствием, а солнце уже давно перевалило за полдень…
— Позволь мне, эмир, — вперед вышел пожилой воин по имени Бара’а ибн Малик, один из старейших сподвижников Пророка. — Перебросьте меня через стену, и я открою ворота.
— Глупая смерть, — покачал головой Халид. — Не нужно.
— Я настаиваю, — отрезал воин.
— Делайте, как он сказал, — скомандовал Халид, и старый воин забрался на стену по плечам собратьев, ловко подтянулся и перепрыгнул на ту сторону.
За глинобитной стеной раздались глухие удары и звон железа, и через пару минут воин, зажимающий рану, отворил ворота. Три изрубленных тела валялись на земле рядом с толстым брусом, которым еще недавно были заперты ворота.
Сад, в котором ключом била жизнь, превратился в обиталище смерти. Тысячи людей, запертых его стенах, резались не на жизнь, а на смерть. Вся земля была устелена телами и отсеченными конечностями. Тяжелый запах крови и внутренностей висел здесь, но обезумевшие люди ничего этого не замечали. Мусайлима уже понимал, что это конец. Он не был совсем уже трусом, и воином тоже был неплохим. Чудесный меч, который ему подарил желтолицый чужеземец, то и дело валил на землю кого-нибудь из мусульман. Сама Умма Умара, покрытая кровью с головы до ног, пыталась прорубиться к нему. Ее сыновья бились рядом с ней. Она пропустила удар, и охранник Мусайлимы отсек ей руку с мечом. Она завыла и осела на землю, зажимая обрубок, из которого хлестала кровь.
— Получи, шайтан! — Вахши ибн Харба[27] метнул свое знаменитое копье, и оно пронзило живот Мусайлимы.
Лжепророк с хрипом завалился на бок и вскоре его отсеченную голову носили по всему саду. Воины племени Ханифа, видя ее, опускали оружие. Они потеряли веру в того, кто обещал им победу. Умма Умара подошла к телу Мусайлимы, плюнула на него и упала на землю без сил. Ее месть свершилась.
В тот день погибло множество воинов мусульман, и из них три сотни хафизов, тех, кто знал Коран наизусть. И именно после этого сражения победа ислама в землях Аравии стала необратима. У него просто не было больше сильных врагов. И именно сегодня над миром был занесен меч войны. Знойные ветры юга совсем скоро повернут на север.
Глава 16
Январь 633 года. Константинополь.
Пробуждение получилось очень неприятным. Точнее, неприятным было то тревожное чувство, которое подбросило Косту на кровати, словно пружиной. В комнате было темно, и лишь кожей он почувствовал, что в его жилище есть еще кто-то, кроме него. Он не ошибся.
— Вацлав Драгомирович? — спросил Коста слегка дрогнувшим голосом. — Он знал о любимой привычке своего непосредственного начальника. Его учили воздействовать на людей, и теперь он почувствовал воздействие на себе. Оказалось, что это страшно до ужаса.
— Я вот долго никак понять не мог, — сказало начальство, разжигая масляную лампу. Вацлав как будто продолжил недавно начатый разговор. — Докладывают мне, что парнишка, который в месяц пять рублей получает, ходит в хорошие харчевни кушать, жилье новое снял, приоделся… И при этом парнишка этот жмот, каких поискать. За медный нуммий удавится.
— Да я… — лязгнул зубами Коста.
— Заткнись! — резко оборвал его Вацлав. — Я не разрешал говорить! Самым умным себя посчитал? Ты на службе, парень. И присягу давал. Твои выходки могут ко многим бедам привести. Тебя грамотный палач расколет быстрее, чем ты куриную ногу объесть успеешь. Ты ведь, жадная сволочь, все наше дело под удар ставишь. Это же ты ростовщика уделал! Даже актеров для этого из Александрии выписал!
— Откуда…? — Коста даже вспотел.
— Ты не один тут работаешь, — пояснил Вацлав. — И у людей этих уши и глаза нараспашку открыты. То менялу как-то очень хитро ограбят, то богатый ростовщик задарма дом отдает и бежит куда-то, оставив половину Константинополя рыдать от счастья. А к нему никаких вопросов нет. Ни у властей, ни у ночного люда. И ведь нигде и ничего не всплывает. Никто по кабакам не хвалится, шлюхам золотых колец не дарит и вообще, этого странного вора словно никогда и на свете не было. Как будто специально учили кого-то замки вскрывать, людям душу наизнанку выворачивать, а потом обычным приказчиком притворяться. Знаешь, а ведь совсем несложно эти случаи с твоей сытой жизнью сопоставить. Зачем ты ввязался в это, парень? Денег захотел?
— И денег тоже, — пригорюнился Коста. — Но не только. Это он моего отца разорил. Из-за него я бродягой стал. Из-за него вся моя семья от чумы умерла. — Он начал повышать голос, переходя на крик. — Ты видел, как все твои близкие мертвые лежат? Отец, мать, братья? Как их потом крючьями на костер, как последнюю падаль тащат? Видел, а?
— Видел, — кивнул Вацлав. — И сам хоронил их. И мать, и отца, и сестер с братьями. Они не успели в лес убежать. И почти весь городок наш в той могиле лежал. Обры тогда в набег пришли, мало, кто спасся.
— Ясно, — обреченно кивнул Коста. — Тогда карай. Ты же за этим сюда пришел. Ну, вот он я. Режь!
— Это уже второй раз, когда ты сильно меня подвел, — сказал Вацлав. — Я не хочу убивать мальчишку, мне просто противно. Но теперь, парень, твой долг вырос до неба. Велю в раскаленную печь войти, полезешь туда и улыбаться будешь. Понял? Еще один залет, и я тебя крокодилам скормлю. И это не шутка, парень. Больше пощады не жди.
— Почему крокодилам? — удивился Коста.
— А ты скоро в Александрию плывешь, — пояснил Вацлав, — там крокодилов много. В филиале торгового дома работать будешь. Почтенный Марк тобой очень доволен.
— А раз уж вы меня сегодня резать не будете, — набрал воздуха в грудь Коста, — можно я все, что нелегким трудом скопил, в дело пущу? Может, тогда мне и деньги кроить не захочется.
— Нелегким трудом?? — с сомнением спросил сам у себя Вацлав. — Может, все-таки прирезать наглого засранца? — Он глубоко задумался, но слово «нет» так и не сказал.
— И вот еще что, Вацлав Драгомирович, — уже смелее сказал Коста. — Человек тут один есть, со мной вместе работал. Он город и его дно не хуже меня знает. Звезд с неба не хватает, но подает надежды. Готов рекомендовать.
В то же самое время. Братислава.
Толку от камина было немного, но все собравшиеся в большой гостиной княжеского дворца любили живой огонь. В них как будто просыпалась память сотен поколений предков, коротавших бесконечные зимние вечера, глядя на пляшущие языки пламени. Эту традицию ввел Самослав, а потому, в те редкие дни, когда он не уезжал в отдаленные жупанства, или его не отвлекали неотложные дела, все большое семейство собиралось вместе. Так было и сегодня.
Вокруг камина стояли низкие диваны, набитые конским волосом, на которых расположились княгини, аккуратно разложившие вокруг себя подолы нарядных платьев. Они пугливо поглядывали на огонь, откуда иногда вылетали искры. Платьев было жалко. Сам князь утонул в мягком кресле, держа в руке бокал светло-янтарной жидкости, принесенной на пробу владыкой Григорием. Он смотрел на огонь и молчал. Кий, Владимир и Радегунда возились на огромном ковре с толстым ворсом. Они отнимали друг у друга игрушки, то и дело оглашая гостиную обиженным ревом. Святослав, отпущенный из Сотни ради такого случая, хвалился брату и сестре новой книгой, то и дело стукая их по рукам, когда они тянулись, чтобы самостоятельно перелистнуть страницу. Он никому не доверял свое сокровище. Восьмилетняя Умила и шестилетний Берислав читали бегло, и тоже впились взглядом в страницу, шевеля от усердия губами. Берислав был домашним ребенком, выросшим под присмотром сонма нянек и служанок. Он ни разу в жизни не ночевал в деревянной избе, а потому поглядывал на мозолистые руки брата, украшенные короткими обкусанными ногтями с черной каемкой, не скрывая своего неодобрения.
Старая княгиня, которой сын подарил кресло-качалку, радовалась, как ребенок. Она не могла отвести взгляд от новой лампы со стеклянным плафоном, которую служанки заправили какой-то вонючей дрянью. Милица частенько вставала и подкручивала фитиль, то делая ярче, то, наоборот, приглушая льющийся из нее свет, и через слово поминала Дажьбога. Новая лампа сломала все ее представления о мире. Впрочем, в Братиславе она такая была не одна.
Обе княгини, не сговариваясь, садились на разные диваны, закрепив их за собой молчаливым соглашением. Никто из них не смел язвить и устраивать пикировки, эти вечера были священны. Обе женщины сидели с любезными улыбками на лице и ревниво наблюдали за возней детей на ковре. Дети то и дело дрались, но даже это сегодня не вело к ссорам. Испортить князю вечер в кругу семьи никому из его женщин и в голову бы не пришло. Они молча оттаскивали детей друг от друга, успокаивая их ласковым шепотом.
— До чего Святослав хорош стал, — вздохнула вдруг Мария. — Настоящий воин. Ведь достанется же кому-то такой жених!
— Я не хочу жениться! — поднял на нее удивленный взгляд Святослав. — Я воевать хочу!
— Так у тебя же невеста есть! — в притворном недоумении посмотрела на него Мария.
— Какая еще невеста? — недовольно спросил Святослав. Он что-то слышал об этом, но давно позабыл за ненадобностью. — А как ее зовут?
— Не знаем, — виновато пожала плечами Людмила. — Ты, как в положенный возраст войдешь, женишься на одной из дочерей хана Кубрата, из болгарских степей.
— Я не хочу! — надулся Святослав.
— Таков договор, сын, — повернулся к нему Самослав. — У всех твоих братьев и сестер есть пара. И даже у Владимира уже есть невеста. Он возьмет за себя женщину из дома Фриульских герцогов. Чем ты хуже маленького брата? Ты будущий князь, у тебя есть долг перед страной.
— Было бы неплохо привезти ее сюда заранее, — задумчиво сказала Мария. — Она научится нашему языку, хорошим манерам и нашим порядкам. На это уйдет не один год. Не думаю, что Святославу понравится чумазая дикарка, от которой за сотню шагов разит конским потом. Я слышала, что все степняки кривоногие, а вшей на них больше, чем звезд на небе. Нелегко будет найти среди них подходящую невесту.