– Кто там? – раздался голос из тьмы.
– Эвося! – язвительно отозвался Лука. – Своих не спознал?
– Тайное слово говори!
– Дай поближе подойтить! Что я, заору тебе на весь белый свет? – Сердитый подошел к дозорному, молвил тихо: – «Меч государев!»
– Проходи!
Шли к лагерю, гордые успехом.
– Васька, спусти татарина!
– Зачем?
– Да ведь тяжело тащить!
– Еще одного давай, и то снесу!
Голова и оставшиеся товарищи встретили своих радостно. Пожалели погибших, но на войне горевать некогда. Всеобщее внимание обратилось на пленника. Хорошо одетому татарину в чужом стане было не по себе, он оглядывался со страхом и ждал смерти.
– Молодцы, молодцы! – радостно говорил голова. – Скоро обернули дело – и часу не промешкали. А ты, – обратился он к пленнику по-татарски, – думаешь, тебе башку снимем?
– На все воля аллаха…
– Так вот, друг: коли полезен будешь, башка твоя на плечах останется. Утром отведем тебя к воеводе. Спи, коли можешь.
Скоро в русском стане водворилась тишина.
Так проходили боевые ночи под Казанью.
Глава XIVНикита Булат у Едигера
Ветры с севера приволакивали снежные тучи. По ночам морозило, лужи покрывались коркой льда. Утром белый иней устилал землю, деревья, палатки, землянки и шалаши воинов, богатый царский шатер, крытый дорогой парчой.
Предводители мятежных казанцев ждали прихода зимы с надеждой, понимая, что Казань не выдержит долгой осады. Народ роптал: люди погибали от голода и дурной воды во множестве.
Муллы призывали народ к терпению и напоминали верующим:
– В рамазан[164] не едят же по целым дням!
– Зато ночью едят! – возражали раздраженные слушатели.
– Ночью спать надо, а не есть! – вывертывались хитрые муллы. – А кто терпеть не хочет, ступайте к урусам: там с вас с живых кожу сдерут – боярские седла обтягивать!
Но в народе шел слух, что урусы обращаются с перебежчиками совсем не так сурово, как твердят муллы и беки. Русские старались доказать это осажденным. Пленников выпускали под самые стены, и они бодро орали:
– Эй, люди! Сдавайтесь московскому царю! Он справедливый, он щедрый, пленных не бьет, хорошо кормит!
Со стен отвечали:
– Уходите, собаки, изменники! Стрелять будем!
– Урусы не побили, а вы бить собираетесь?
– Голова предателя не должна оставаться на его плечах!
– Снимите, если можете!..
Камай-мурза часто появлялся под стенами и тоже уговаривал сложить оружие, обещая милость русского царя.
– Этот Камай, должно быть, заговорен, – завистливо твердили голодные казанцы: – его и стрелы не берут. Молодец, вовремя к урусам убежал!
– Краснобородым хорошо, – летал шепоюк: – они запасли еду.
– И запасать нечего: у них во дворах живой махан[165] ржет…
– Махан!.. У-уй… – Собеседники облизывали пересохшие губы.
Нишану Джафару-мирзе пришла хитрая, как ему показалось, мысль. Никита Булат не соглашался работать на татар – значит, надо использовать его по-другому.
Джафар-мирза приказал привести Никиту из тюрьмы. Булат явился в сопровождении Ахвана, изнеможенный, страшно похудевший, но по-прежнему крепкий духом.
– Держишься, старик? – удивился управитель и неожиданно добавил: – На волю хочешь?
– Кто же отказывается от воли!
– Мы тебя отпустим.
– Из тюрьмы освободите? – спросил Булат.
– Из Казани выпустим, к своим пойдешь!
– Наверно, неспроста такая милость?
Джафар-мирза понял не сразу:
– Что ты сказал, старик?.. А, ты хочешь знать, что должен за это сделать? Немного. Ты хоть и в зиндане, а знаешь, что ваши город взять не могут. И никогда не возьмут: только новые тысячи и тысячи трупов уложат под нашими стенами. А зачем? Жизнь человека – дар аллаха, и бесцельно отдавать ее – грех…
– Сладко поёшь, – не удержался Никита. – Не верится мне, что тебе русских жалко стало!
Джафар-мирза продолжал, не слушая старика:
– Мы тебя выпустим во время вылазки. Скажешь, что удалось убежать. Пойдешь к царю Ивану и посоветуешь бросить осаду…
– Царь Иван только и ждет моего совета! – усмехнулся Булат.
– Ладно, не советуй, – согласился Джафар. – Просто скажи: «Сильна Казань! Много в Казани храбрых воинов, бесчисленны запасы оружия, на два года хватит пищи. Источник воды подорвали порохом, а у них другие есть…»
– И ты веришь, что я это скажу царю?
– Слово дашь – поверю! – серьезно ответил управитель.
– Жаль, я не обманщик, – молвил Никита. – Если б я обещания рушил так легко, как вы, казанцы, я б десять клятв дал, а царю Ивану Васильевичу сказал бы: «Не уходи от города, государь! Изнемогает Казань, и близок ее конец. Со славой заканчивай великое дело, государь!»
Лицо управителя побагровело от гнева, но он сдержался и долго уговаривал Никиту, обещая за услугу золото, драгоценные камни. Старик остался тверд.
Через два дня, думая решительно воздействовать на Никиту, его повели к самому хану Едигеру.
Булат с тревожным любопытством осматривался, идя по улице под конвоем кривого Ахвана и силача-привратника Керима. Дорогу перегородило шествие: сотни татар с диким воем, качаясь вправо и влево, двигались вперед в сумасшедшей пляске. Рослый дервиш[166] со страшными глазами, возглавлявший процессию, был обвешан амулетами,[167] ножами и кинжалами, дребезжавшими и стучавшими друг о друга при каждом его движении.
– Святой… – прошептали спутники Никиты, кланяясь дервишу до земли.
Дервиш потрясал зеленым значком на длинном древке; его ученики колотили в бубны.
– Аллах великий, милосердный! – кричал дервиш. – Пошли нам победу над гяурами! – И он снова терзал длинными ногтями израненную грудь.
Следуя примеру дервиша, и другие царапали лицо, кололи себя ножами… Сумасшедшие глаза, исступленно машущие руки…
– Хорошо, старик, что ты по-татарски одет! – прошептал кривой Ахван. – Если бы узнали, что ты – урус, разорвали бы на клочки.
Вздохнули свободно, когда дервиш и его спутники скрылись за углом.
– Вот из-за таких святых людей башка пропадает! – с неожиданной злостью сказал привратник Керим. – Слушай, друг: когда ваши город возьмут, заступишься за меня? – Татарин улыбался подобострастно. – Я урусов не обижал, я их люблю, они хорошие люди…
– Стало быть, думаешь – наша берет?
– Судьба! – пожал плечами Керим. – Я тебе смешное дело расскажу, урус! У нас в Казани много пленных армян, хороших пушкарей. Как ваши пришли, их всех к пушкам поставили – урусов бить.
– И метко стреляют?
– Где там метко! – ухмыльнулся Керим. – Знаешь, чего сделали? Все от пушек поубегали.
– Молодцы! – невольно вырвалось у Булата.
– Их наши мурзы переловили, нагайками отдули и к пушкам цепями приковали.
– И что же теперь? – спросил Никита.
– Сидят, лежат, отдыхают! – захохотал Керим. – Им есть не дают, а они говорят: «С голоду помрем, а в братьев-урусов стрелять не будем!» Упрямые, черти! Скоро им, наверно, башку рубить будем: пользы нет, зачем держать!.. Так заступишься за Керима, урус?
– Да уж обещал…
Перед угрюмой громадой ханского дворца сновало множество воинов. Хусаин и Керим провели Никиту между двумя четырехугольными башнями, схваченными вверху стрельчатой аркой.
Миновали несколько огромных залов, слабо освещенных зарешеченными окнами, расположенными под потолком. В залах гудел и волновался народ: беки со свитами, мурзы, нукеры – телохранители хана, муллы в белых чалмах. Многие ожесточенно спорили, размахивая кулаками; их унимали другие:
– С ума сошли – заводите драку в покоях грозного хана!
По растревоженным лицам толпы, по неровному и суматошливому гулу Булат догадался: «Плохо у них дело… Недаром они так меня уговаривают царя Ивана Васильевича обмануть!»
Перед Никитой открылся величественный тронный зал казанских ханов.
Едигер, молодой, черноусый, с красивыми, тонкими чертами лица, сидел на подушках, устилавших возвышение. За ним виднелся сеид Музафар в великолепном халате из раззолоченной материи. Сзади стояли придворные с красными бородами, с ладонями и ногтями, натертыми хной.
У дверей Никиту перехватил Джафар-мирза. Хусаин с Керимом остались у порога. Управитель шепнул Булату с кривой улыбкой:
– Видишь, уста-баши, какой удостоился чести: тебя принимает сам хан! Выполняй мои приказания!
Булат шел вперед, маленький, щуплый, но в нем чувствовалась непреодолимая сила убеждения. Подведя старика к подножию трона, Джафар-мирза сказал негромко:
– Становись на колени!
– Не стану! – ответил Никита по-татарски.
– Раб! – разразился гневом Музафар мулла.
– Полонянник – не раб! – возразил Никита.
Толпа краснобородых придворных испуганно зашелестела; Джафар злобно толкал Булата в затылок, пытаясь силой заставить его выполнить приказ.
Едигер рассмеялся и сказал:
– Оставь, мне его смелость нравится… Здравствуй, отважный урус!
– Коли по-доброму, так здравствуй, хан! – Никита поклонился чин чином, перешел на родной язык: – Что твоей ханской милости угодно?
– Угодно, чтобы ты принял наше поручение и донес царю Ивану, насколько крепка и могуча Казань!
– Али я выродок, что супротив своих пойду? – воскликнул Булат, покачав головой. – Лучше кончите меня сразу!
Слова Булата были переведены.
– Мы требуем немного: передашь, что приказано, а ваш царь сам решит – кончить осаду или продолжать.
– Я не двуязычный: что на сердце, то и буду говорить! – ответил Булат.
– Смелый урус! – сказал хан Едигер. – Если бы наши все таковы были, никакая земная сила не одолела бы поклонников Мухамеда. Отпустите старика, не принуждайте к тому, что запрещает ему душа.
– Прощай, хан! – низко поклонился Булат. – Желаю тебе добра.