— Супер, — чуть разочаровано заметил американец. — А есть что-то с ними свьязаное? Я краем уха слышал о беглом офицере, который напал на Зодчего.
— У тебя хороший слух. А у солдат длинный язык.
— Место маленькое, всё на виду, — широко улыбнулся Билли. — Донт би злой! Я случайно услышать! Офицер связан с бастардс?
Я покосился на американца.
— Те ребята в лесу хотели отомстить за нанесённую им обиду, Билли. Здесь нет ничего глобального. Просто, как у вас говорят, в городе новый шериф и идёт процесс притирки.
— Риали? — хмыкнул американец. — Я думаю иначье. Я поговорить тут с парочкой людей, послушал других. Да и мой опыт говорить, что такая группа, как те бастардс не работает без приказа босса. Тебя хотят убрать отсюда, май друг. И это вондерфул. Это даёт шанс на хороший файт! Ведь нет ничего лучше этого! Хочешь, я поеду на земли Игнатьевых? У них есть неплохая корчма где готовьят изумительную крольчатину. Могу послушать там внимательно, пока буду её кушать. Поводить носом.
Я непонимающе посмотрел на барона.
— Зачем?
— Вдруг узнаю что-нибудь!
— Хм… — у меня в голове появилась мысль.
— Мне нравится твой «хм»! Давай, май френд!
— А мне по душе твоя идея. Послушай, Билли, у меня есть парочка вещей, которые было бы неплохо провернуть. Раз уж тебе интересно поиграть в разведчика.
— Ты спас мою жизнь два раза, — важно сообщил Дигриаз. — Парочка вещей — это минимум, что я могу тебе сделать. Рассказывай.
Мы почти дошли до Орхово, когда я осторожно приоткрыл американцу планы на будущее и что он мог бы для этого предпринять. И чем дальше заходил мой рассказ, тем радостнее становился сам Дигриаз. Под конец он не скрывал своего восторга:
— Супер! Супер! Оу май гад, Миша! Я сделаю. Сделаю! Ты увидьишь! Они все будут твои!
— Только не нарвись, Билли, на неприятности.
— О чём ты, Миша? Конечно, нарвусь.
Пару минут я всерьёз думал, не передать ли моему приятелю сферу-манок с лесопилки, пусть положит куда-нибудь поближе к усадьбе Игнатьевых, но потом решил, что не надо. Мне всё равно нужно самому туда заехать, посмотреть на то, как живут соседи.
Да и техники у них там, должно быть, валом. А я очень люблю чужую технику.
— Я гореть, май друг! — подытожил барон, когда мы оказались на перекрёстке. — Я пошёл сейчас, бай! Позвоню!
И американец на самом деле повернулся и зашагал по дороге к Комаровке. Ладно, он мальчик взрослый, знает, что делать. У меня сейчас задача гораздо важнее.
Дом Олега-Иконописца находился в центре деревни, которую я пересёк под бесхитростное любопытство сельской ребятни. Хоть дворов здесь было и всего полста, а с детишками у местных семей было всё в порядке. Всех возрастов. Прямая в непосредственности малышня, вроде бы хмурые и серьёзные, но ещё подростки, ну и просто сорванцы малолетние, которых ещё к работам деревенским и не припахали, а из слюнявого возраста они уже вышли.
У ладной калитки в дом, указанный мне по дороге, я постучал по висящему на столбе железному звонку. Из уютного бревенчатого домика, метров десять в длину, тут же высунулась уже знакомая мне женщина. Супруга Олега, вызволявшая его из трактира.
— Господин Зодчий? — изумилась она.
— Здравствуйте, мне бы с мужем вашем поговорить.
— С Олежой? — она прижала руку к груди. — Опять учудил чего, ирод?
Женщина нахмурилась и помотала головой:
— Не он это, ваше благородие. Вот вам крест, не он! Как тогда вы за него у трактира вступились, честь вам и хвала, так он, почитай, всё работает и работает, совсем не пьёт! Не он это, ваше благородие!
— Я по поводу икон.
— Ах икон! — лицо её просветлело. — Конечно-конечно. Иконы! А я-то сразу! Уж простите, господин Зодчий! Олежа! Олежа, дурак ты блаженный! К тебе его благородие пришёл!
Она исчезла в доме, но голос её, пусть и приглушённый, продолжал взывать к мужу. Наконец, отворилась дверь, и на пороге дома появился худосочный иконописец. Вид у него был сильно смущённый. За ним воинственной глыбой встала супруга, подталкивая муженька в спину и одновременно с этим очень громким шёпотом увещевая:
— Иди, Олежа! К тебе ж само благородие!
— Доброго дня вам, ваше благородие, — очень тихо проговорил Олег. Глаза на меня поднять он боялся.
— Здравствуйте. Позвольте задать вам пару вопросов… Насчёт ваших икон.
У меня внутри всё дрожало от нетерпения, но виду я, конечно, не подавал. Вряд ли этот человек понимал, какое чудо совершил. И это правильно. Чем меньше людей будет знать о открытии, тем лучше.
— Да, ваше благородие. Конечно…
— Я могу взглянуть на вашу мастерскую?
— Зачем? — напрягся Олег.
— Всегда мечтал увидеть рабочее место творца, — с почтением проговорил я. — Я наслышан про ваши иконы и подумывал сделать заказ…
— Заказ? Не могу я, ваше благородие. Две иконы ещё должен сделать, а там работы до конца года. Простите… Людям обещал!
Жена что-то шикнула ему, но Олег оказался непреклонен. Он даже выпрямился чуток.
— Борисовы слово держат!
— Уважаю. Я бы хотел встать в очередь, если возможно, на икону.
— Конечно-конечно. Вам какой святой покровительствует? — оживился Олег.
— Может быть, у вас есть какие-то образцы?
Тот помотал головой:
— Нет, нет, ваше благородие. Так оно не работает. Вы называете вашего святого, а я уж сам как-то его рисую. Так оно от души будет.
И с правильным использованием Таланта, подумал про себя я, но вслух сказал:
— Понимаю! Простите, не хотел отвлекать, но всё же, мне попросту мечталось посмотреть, как работают гении!
Жена Олега, совершенно точно, дала тому по почкам, потому что мужчина охнул, а затем часто закивал:
— Конечно-конечно, проходите.
— Будете пирожки, ваше благородие? С грибами, с рыбой, с картошечкой? — засуетилась женщина.
Я машинально согласился на рыбу, а затем, склонившись, вошёл в домик иконописца. Потолки здесь были низкие, старые. Даже бытовых приборов особо не разглядеть. Привыкли вне цивилизации жить. Мы прошли мимо печи, на которой развалился жирный серый кот с крайне недружелюбными глазами.
А затем оказались в небольшой каморке, со столом напротив огромного окна, выходящего на юг, чтобы света всегда хватало. Здесь пахло краской, древесиной и чем-то ещё.
— Вот… Смотрите, ваше благородие, — Олег неловко прибрал со стола, освобождая холст с бородатым старцем. — Это вот святой Варлаам. Делаю вот…
От готовящейся иконы исходило отчётливое Эхо. Хорошее такое Эхо, но в нём не было того, что я почувствовал в реликвии у Паулины.
— И вот вы рисуете это всё, а потом просто вставляете в раму? — задал глупый вопрос я, сканируя помещение.
— Ну да. Рисую и вставляю, — вздохнул Олег, так и глядя в пол. Смущался он страшно. Наверное, потому что был трезвым.
— Ваше благородие, — он вдруг поднял взгляд на меня. — Спасибо, что вступились за меня там. Простите, я когда выпью… Ну сам не свой. Но если не выпью, оно разъедает меня изнутри, понимаете? Должен иногда пить, иначе работать не смогу.
Бремя многих носителей Таланта. Если не умеют балансировать на острие, то либо спиваются, как прежний Михаил Баженов, то либо теряют способность творить. Становятся ремесленниками, выжигая Талант. Горестное саморазрушение, несправедливое.
— А рама у вас уже готова под неё?
— Да возьму одну из тех, вон у меня стоят.
Я посмотрел на стеллаж, заставленный различными рамками. Местные, резные.
— Плотник наш делает. Кабальный Святослав, слышали, может? Сам-то я не очень с деревом.
— Слышал.
Пустышки. Не то, совсем не то. Но что же? Я подошёл к столу, осторожно опёрся на него, изучая работу Олега. И в этот момент почувствовал источник. Под столешницей. В ящике.
— Простите, у вас водички не найдётся?
— Конечно-конечно, ваше благородие, — засуетился иконописец, шатнулся к двери, получил протянутый ковш от подслушивающей супруги. А я уже выдвинул ящик и уставился на небольшую книжечку с золотыми страничками, аккуратно разделёнными папирусной бумагой.
— Что это?
— Это для золочения, ваше благородие. Сусальное золото. Вот, вода, как вы просили.
Я взял ковш и сделал несколько крупных глотков. Это непростое золото. Такие сокровища и такая халупа?
— Сами делаете?
— Да какое там, ваше благородие. Тихон из Комаровки. У меня нет ничего для этого. Я рисую им, ваше благородие. Так какой святой вас интересует? Я запишу.
— И цену не назовёте?
— Сколько заплатите, столько и заплатите, — пожал плечами Олег. — Я же не для денег это делаю.
За дверью отчётливо громко вздохнула его жена. И потопала прочь. Да, владельцы Таланта часто не от мира сего.
— Я думаю, вам Сергей Радонежский подойдёт. Он ведь покровитель строителей да Зодчих. Верно?
Я кивнул соглашаясь. Олег же достал книжечку, нацепил на глаза очки и нацарапал что-то у себя.
— Всё, записал. Но не раньше Нового года начну, ваше благородие. Дело не быстрое. Да и сезон, сами понимаете.
— Понимаю. Всего хорошего.
Выбравшись из дома, который игнорировал все технические новшества этого недоразвитого мира, я остановился на крыльце. Повернулся к хозяйке, проводившей меня до выхода, и спросил:
— Чего же вы совсем без техники-то сидите? Не тяжело?
Та замялась на пороге, грустная, но смирившаяся, но на вопрос ответила охотно:
— Да какая техника, господин Зодчий? Электричества-то нет у нас. У кого генераторы есть, да кто побогаче, у тех и машины стирающие найдутся, и даже это штука, которая пол лучше метлы метёт. Как её… Этот… Соросос, да?
— Пылесос… — машинально поправил я. — Как же так без электричества-то? Неужели имперские линии не протянуты?
— Ну так мы люди-то простые, ваше благородие. Не в Конструктах живём. Он до нас-то и не дотягивался никогда, далеко мы от него. А имперские до Островья дотянули, и всё. Сюда Пал Палыч грозился провести электричество, да только дорого это очень будет тринадцать километров по чащобам. Нет у нас таких деньжищ. Так что живём, как живём. По старинке, знаете ли.