— Что ты там говоришь? — спросила Лидия Семёновна.
Зойка надула губы и буркнула:
— Я больше не буду, извините.
— Посмотрим, — ответила учительница.
Санька полистал Зойкину тетрадь и увидел, что Лидия Семёновна написала в ней письмо. Учительница просила Зойкину маму обязательно прийти на родительское собрание двадцатого числа.
«Ладно, пусть с ней Ирина разделывается!» — со злорадством подумал Санька и с лёгким сердцем побежал к себе в класс.
На последнем уроке раздали контрольные работы по русскому языку. У Саньки ёкнуло сердце — Вера Николаевна назвала его фамилию, сняла очки и повертела их в руках. Это был плохой признак.
— Беда, просто беда, — вздохнула классная руководительница и протянула Саньке тетрадь.
Чёрной тушью в конце изложения была выведена двойка. Вера Николаевна всегда выводила двойку так, что она походила на змею, приподнявшуюся на хвосте и готовую ужалить.
В классе словно пролетел ветер. К Санькиным неуспехам по арифметике уже все привыкли, но, чтобы по русскому языку он получал двойку, такого ещё не бывало!
Тройка по арифметике… Четвёрка по поведению… Двойка по русскому…
Этих позорных отметок не было бы, если бы не Зойка.
Тройку по арифметике ещё можно пережить, но двадцатого родительское собрание — придёт мама и узнает обо всём.
Хорошо было бы позабыть про родительское собрание. Но тогда нельзя отдавать Ирине Зойкину тетрадь. А если не отдать тетрадь Ирине, кто же займётся исправлением Зойки? Ведь Лидия Семёновна ясно написала: «Заставьте Зою побольше писать дома и проверяйте её тетради».
Что делать?
Родители за партой
Наступил вечер двадцатого числа, тихий, морозный. Вокруг уличных фонарей кружились, как ночные бабочки, снежинки. Дворники ещё не успели убрать снег с тротуаров, и московские улицы были по-зимнему нарядные. Хороший вечер!
Александра Дмитриевна возвратилась с работы раньше обычного. Завтра утром она уезжала в командировку, и надо было подготовиться к отъезду. Прежде чем зайти в подъезд, она заглянула во двор — мальчишки играли в хоккей, но Саньки среди них не было. Поднявшись в квартиру, она увидела, что сын, заткнув уши, зубрит правила по арифметике.
Санька испуганно взглянул на маму. В эту минуту он изо всех сил старался запомнить правила разложения на простые множители и забыть о том, что сегодня родительское собрание. Но, как назло, всегда бывает так, что надо помнить, — не помнится, а что хочется забыть, — крепко-накрепко врезается в память.
Санька с беспокойством поглядывал на телефон — если мама на собрание не придёт, Вера Николаевна обязательно позвонит. Лидия Семёновна тоже может позвонить Ирине.
«Хватит врать! — решил Санька. — Вот скажу сейчас всё маме, пусть ругает, это всё-таки легче, чем вот так совсем запутаться».
Он поднял на мать умоляющий взгляд. Александра Дмитриевна тронула его лоб.
— Пойди погуляй, сынок, — с беспокойством сказала она. — Ты сегодня очень бледный, наверно, устал…
И странное дело! Санька почувствовал не угрызения совести, а облегчение. Выход есть! Сегодня он соврёт последний раз и после этого — баста, хватит: начнёт жить честной жизнью.
Он помчался в школу. В раздевалке встретил Веру Николаевну и сказал, что мама собирается ехать в командировку и прийти на собрание не может.
— Жаль, — заметила классная руководительница, — но я надеюсь, что ты сам сказал ей о своих отметках.
— Да, да, — поспешил соврать Санька и побежал на четвёртый этаж в Зойкин класс, перепрыгивая через две ступеньки.
Пустой коридор школы выглядел огромным и неуютным. Лидия Семёновна стояла у окна, поджидала родителей.
— Зоина мама просила вам передать, что она занята на работе и прийти на собрание не может, — выпалил Санька, как хорошо заученный урок, и собрался было уже бежать обратно.
Но Лидия Семёновна придержала его за плечо:
— Останься на собрании ты, тебе это тоже будет полезно.
Ноги у Саньки стали сразу тяжёлые. Вот этого он уж никак не ожидал!
— Так тебе и надо, — бормотал он себе под нос, — не будешь врать, — и повёл самого себя в класс и усадил на последнюю парту в угол, чтобы никто не заметил.
В класс заводили родители. Они рассаживались за партами, старались говорить шёпотом и вели себя как примерные ученики.
Лидия Семёновна и разговаривала с ними как со школьниками. Она объясняла им, почему необходимо приучать детей к труду и воспитывать, себе дома помощников, говорила, что детям надо больше доверять и быть с ними правдивыми, тогда и они не будут врать, велела родителям почаще заглядывать в школьные тетрадки.
Потом учительница по алфавиту вызывала родителей и рассказала об успехах и поведении каждого ученика.
С задней парты Саньке было видно, как покраснели уши у Колькиной мамы, когда Лидия Семёновна сообщила, что у Кольки устойчивая тройка по арифметике: он плохо готовит домашние задания, ленится. Санька знал, что Колька — первый забияка во дворе и это он показал Зойке пример самостоятельного хождения в школу.
Ну, и строго же разговаривала Лидия Семёновна с Колькиной мамой! Ей, наверно, было очень тяжело и стыдно, потому что уши у неё горели, как лепестки мака. Санька готов был уже сорваться с места, разыскать этого Кольку и отлупить так, чтобы он на всю жизнь запомнил, но ему самому хотелось превратиться сейчас в костяшку на счётах или в любую букву алфавита на классной таблице, только бы не слышать, как отчитывают Колькину маму. «Ну, чем она виновата, — думал он, — если Колька такой несознательный? Пусть его Лидия Семёновна и ругает… У моей мамы, наверно, тоже вот так краснеют уши, когда ей Вера Николаевна при всех рассказывает о моих отметках и поведении!»
Он готов был на всё, лишь бы Лидия Семёновна как-нибудь случайно пропустила Зойкину фамилию.
Но Лидия Семёновна сказала:
— Теперь поговорим о Васильевой Зое.
И родители стали искать глазами её папу или маму.
— С Зоей просто беда! — Учительница посмотрела в дальний угол.
Заскрипели и затрещали парты, родители повернулись, и двадцать пять пар глаз пригвоздили Саньку к месту.
— Этот мальчик — её брат? — спросила Колькина мама.
И Санька услышал сочувствие в её голосе.
— Это её дядя, — ответила Лидия Семёновна.
Санька ждал, что раздадутся смешки, злые шутки, но ничего этого не случилось.
— Вот полюбуйтесь, — продолжала Лидия Семёновна и показала на парту, за которой сидела Зойка.
Парта была вся в щербинах, словно её изглодали козы.
«Приду домой, я ей покажу, как парты обгладывать и меня перед всем родительским собранием срамить!» — негодовал Санька.
На передней парте сидел Нил Палыч — дворник дома, где жил Санька. В первом классе вместе с Зойкой училась его дочка Таня. Нил Палыч поднял руку. Лидия Семёновна предоставила ему слово.
— Эти гуси лапчатые ещё ничего не научились, делать, а портить, ломать уже стараются. Позор это! Ну вот, пусть дядя и скажет, что он думает дальше делать? А? — допытывался Нил Палыч.
— Я её отремонтирую в столярной мастерской! — поспешил сказать Санька.
— Это ты парту отремонтируешь, а что с Зоей собираешься делать? — спросила Лидия Семёновна. — Ей надо помочь.
— Обязательно помогу! — храбро ответил Санька.
— А как сам-то учишься? — спросила Колькина мама. — Без двоек?
— Без двоек! — выпалил Санька и так густо покраснел, что родители опустили глаза.
Нил Палыч крякнул и отвернулся, и только Лидия Семёновна продолжала смотреть на Саньку чёрными строгими глазами.
Саньке хотелось провалиться сквозь все этажи и выскользнуть на улицу.
В классе стояла тишина.
Потом Олин папа — машинист паровоза — сказал:
— На двойки учиться нельзя, время сейчас не такое.
— Не такое сейчас время! — подтвердил Нил Палыч. — Все должны учиться, и хорошо.
Сам он учился в шестом классе вечерней школы и не имел двоек.
Лидия Семёновна назвала фамилию Тани. Нил Палыч откашлялся, застегнул пиджак, сел навытяжку, и о Саньке все забыли.
Гимнастёрка
Домой Санька вернулся больной. Ночью он метался в постели, что-то бормотал, и мама сказала Ирине, чтобы его не пускали в школу и смерили температуру.
Санька слышал, как мама попробовала губами его лоб — нет ли жара, поцеловала и вздохнула. Ему не хотелось открывать глаза, чтобы мама не прочитала в них всё, что его мучило.
Мама ушла, она спешила на поезд. Провожать её поехал Виктор. Ирина повела Максимку в детский сад. Последней из дому уйдёт Зойка, вот только тогда Санька встанет, но Зойка уже ворвалась к нему в комнату.
— Сань, хочешь сладкий сырок с изюмами? — спросила она участливо.
Санька натянул одеяло на голову и проворчал, чтобы она ему не мешала спать. Но Зойка не унималась:
— Мама велела тебе смерить температуру, вот термометр.
Санька дрыгнул ногой:
— Отстань!
— Сань, меня сегодня в октябрята принимают и в подарок дадут красную звёздочку.
— Ты не заслужила, чтобы тебя принимали, — проворчал Санька.
Зойка подумала и согласилась:
— Наверно, не заслужила, но всё равно всех примут. Мы потом заслуживать будем.
Санька молчал.
— Смотри, какой у меня белый фартук и белые ленты в косах и руки чистые-пречистые…
Санька нетерпеливо дёргал голыми пятками, голова у него была завёрнута в одеяло.
Зойка вышла из комнаты.
Вскоре хлопнула дверь, и Санька остался в квартире один.
Он встал, оделся, убрал кровать, походил по комнатам. Выпил стакан молока. Скучно. Открыл шкаф и вынул маленький чемоданчик. В нём мама хранила папины военные вещи: шапку-ушанку, старую гимнастёрку с чёрными погонами и тремя лейтенантскими звёздочками, ремень, продолговатую красную коробочку с орденами и медалями.
На дне коробочки — папины фотографии. Вот он, Санькин отец, Николай Иванович Васильев. Худой, молодой, большие глаза смотрят ласково и чуть грустно. Это он в первый год войны. А вот он с забинтованной головой, когда его ранило осколком снаряда. Потом его контузило — упал снаряд возле землянки, и он вместе с товарищами был засыпан землёй, завален брёвнами. Их откопали и думали, что всех хоронить придётся, а Николай Васильев и ещё один солдат оказались живы. Подлечились и снова на фронт.