– Изгнан? – воскликнула я. Значит ли это, что ему придется уехать? Покинуть свое королевство? Я никогда не увижу его снова. Мелодраматичность моих воображаемых бед еще больше распалила пламя моих желаний. Мне так хотелось его поцеловать.
– Старик отвел меня в сторону на вечеринке и озвучил приговор: я проведу зиму в Мунстоуне. Буду работать в каменоломне в снегу и познавать цену тяжкого труда, пока на голову мне не свалится камень. Как и он когда-то. Мне запрещено возвращаться к учебе, отец не видит пользы в изучении философии. Полагает, это только развращает мой ум.
– Я рада, что ты останешься.
– Выпьем за это. – Он произнес это как тост и передал мне бутылку. Мы выпили.
– Почему ты так зол на отца? – Эта злость вызывала во мне странную радость.
– Из-за того, что он готов прислуживать этому дьяволу, бородачу из Бельгии, ради денег. И из-за того, что женился на… ней. – Он надолго приложился к бутылке.
– Инга добра ко мне, – я все еще пыталась ее защищать. – Она научила меня танцевать вальс.
– Не сомневаюсь. Три года назад она завальсировала моего отца так, что он привез ее сюда из Бельгии. Говорят, старик Леопольд нашел ее в борделе. Она охотилась за богатым папиком среди его гостей.
– Это лишь сплетни. – Французская бабенка. Может, К. Т. говорила правду. – Инга утонченная. И говорит на трех языках.
– Она несомненно говорит на универсальном языке, понятном всем, – сказал он. – Мы слышали об этом в Ричмонде. А в Ричмонде об этом узнали от гостей из Парижа. Несомненно, мой отец знает об этих слухах, но ему нет до них дела. Публика из загородного клуба задирает перед ней нос. Ингелборк Как-ее-там не имеет друзей в высшем свете по эту сторону Атлантики. Вот она и пригласила короля как приманку.
Он выдул грустный звук из горлышка бутылки.
– Но Инга славится своей добротой, – возразила я. – Ее благотворительность…
– Не благотворительностью добывается камень в горах. А кнутом и палками. И за счет людей. Таких, как твой отец. Как француз.
Я улыбнулась, вспомнив об отце.
– Взгляни на себя, Сильви Пеллетье. Стоит упомянуть твоего отца, и ты улыбаешься и сияешь. Я же, вспоминая своего старика, испытываю убийственный гнев.
– Джейс, не следует говорить такое…
– Ходят сплетни, – он обхватил голову руками и потряс, словно дыню. – Все их слышали.
– Я не слышала.
– Я и сам не слышал, потому что Калеб… – он застонал.
– Ты говоришь про Калеба Грейди? – Я понятия не имела, к чему он клонит.
– Это не важно. – Он приложил палец к моим губам. – Не обращай внимания на сплетни и любопытных проныр.
– Ох уж эти охотники до чужих дел, – вторила я ему. – Многие не знают, чем себя занять, вот и выдумывают всякие истории.
– Мне есть чем себя занять, – заявил он, обняв меня за плечи и притянув к себе. – Милая, терпеливая девочка Сильви. Ты так добра, что выносишь эти бредовые причитания о моем старике. Спасибо тебе.
Для меня стало откровением, что он нуждается в доброте. Я тоже в ней нуждалась, и в заверениях, что я для Джейса не просто жилетка, в которую можно поплакаться. Я опиралась на изгиб его руки и мечтала о нашем поцелуе.
– Теперь ты говори, – добавил он. – Расскажи лучше о своем отце.
– Мой папа – волшебник, – сказала я, пытаясь объяснить, что он не просто работяга-француз, покрытый пылью и управляющийся с Улиткой. – Он чародей. Умеет жонглировать ножами. Глотать огонь. Он и меня научил. – Мне захотелось поразить принца из «Лосиного рога». – У тебя есть спички?
Джаспер порылся в карманах, зажег спичку и протянул мне.
– Ты ешь монеты, – сказала я хмельным голосом. – А я ем пламя.
Я взяла зажженную спичку с драматичным видом глотателя шпаг, положила ее в рот и сомкнула губы, затушив огонь.
– Ничего себе, – восхитился Джаспер. – У девочки славный аппетит и вкус к огню.
– Твоя мачеха говорит, что мне не хватает аппетита.
– Что за блюдо она тебе предлагала? У меня есть догадка, но я джентльмен.
– Спасибо, не стоит гадать.
– А что она сотворила с твоими волосами?
Джаспер провел рукой по тыльной стороне моей шеи и вынул шпильки, давая свободу моим локонам.
– Сияющая корона, – сказал он своим мягким южным голосом, проведя рукой по распущенным прядям, и поцеловал их. – Сильви, Сильвер, Сильверина. У тебя вкус пламени.
– А у тебя вкус спиртного.
– Это опасно, – сказал он. – Мы можем воспламениться.
Я поджала ноги под своим длинным платьем и обхватила их руками, напуганная силой моего пыла и желания. Библейские предостережения не могли заглушить эту силу, хоть я и боролась с ней, как меня учили, вопреки человеческой природе.
– Эй, вернись. Я говорил тебе, что я джентльмен, – воскликнул Джейс. – Тебе не о чем беспокоиться.
Его рот снова впился в мои губы. На его лице сиял металлический отблеск лунного света, завитки волос на висках стали влажными. Мы целовались так яростно, что это не походило на любовь. Любовь пристойна и целомудренна. Это романтика стихов и роз, а не впивающиеся друг в друга губы и зубы. Это было нечто другое, расплавляющая жажда, которую не описать словами.
– Сильви, – страдальчески произнес Джаспер и покачал головой. – Спаси меня.
Сердце мое подскочило, как испуганный воробушек, и забилось в клетке. Плоский камень, на котором мы вцепились друг в друга, оставался твердым и неподатливым, чего не скажешь обо мне. Я ободрала кожу на позвоночнике. Ноги сгибались под влиянием алкоголя, и я впала в забытье. Я ощущала действие спиртного и слабость. Прости меня, Отче, ибо я… Река перекатывалась через гладкие камни. Я остановила его на пороге пропасти и падения, ощутив страх. Платье собралось складками на талии, хоть я и пыталась одернуть его, когда стряхнула с себя вес его тела.
– Стой, – сказала я. – Нам надо идти.
– Останься, – попытался удержать меня Джейс. – Прошу, давай останемся на этом камне навечно.
Во мраке я старалась прочитать на его лице, что могу ему доверять. Я спрятала лицо в углублении его шеи, стараясь не выдать ему мое тайное желание: не потерять его. Не потерять эту ночь, это состояние неистового восторга.
– Ненавидишь меня? – спросил он.
– Нет! Почему ты так сказал? – Я поднялась и стряхнула прилипшие к коже песчинки.
– Что ж, хоть кто-то меня не ненавидит, – он швырнул бутылку в реку и вскочил на ноги.
С изящной галантностью накинул мне на плечи пиджак и взял меня за руку. Мы пошли, петляя, сквозь деревья, а Джаспер запел припев песенки «Дорогая Клементина». Он обнял меня.
– Спокойной ночи, Сильвер, – он опустил голову мне на плечо. – Сильвер. Сильвоспасение. Без тебя я пропаду.
Так ли это? Его потерянность отзывалась во мне. Словно каждый из нас пытался нащупать новый путь существования на этом новом Западе, но ни один пока не нащупал верную дорожку. Джейс сказал, я его спасение, он нуждался в моей мягкости, но я сомневалась в том, что обладаю этим качеством. Я поправила очки на его переносице и смахнула пряди курчавых волос у него со лба. Он смог бы разглядеть меня насквозь, если бы захотел.
– Так я тебе нравлюсь? – спросил он.
– Да, Джаспер.
– И ты мне, моя прелесть. – Он поцеловал меня так, что остановилось дыхание. – Спокойной ночи, моя милая, – кивнул он и пошел в сторону конюшен, напевая «Дорогую Клементину».
«Клементина утонула», – подумала я.
В растрепанном состоянии я направилась к Картонному дворцу, изменившаяся и, несомненно, обреченная на вечные муки. Я была как пшено, в котором завелся червячок. Мое поведение разочаровало бы матушку и Sainte Marie, но счастье бурлило во мне, притупляя вину за содеянное. Джейс Паджетт без меня пропадет. Я улыбалась и кружилась в темноте. Он назвал меня прелестью. Целовал, и я ощущала опьянение воздухом гор, залитых лунным светом. Сквозь листву деревьев пробивалась музыка с охотничьего бала. Звон хрусталя разносился по камням, перемежаясь со взрывами смеха. Звуки достигали деревни и холмов, проникая даже в глубокие пещеры каменоломен, где и в этот час трудились работяги в тусклом сиянии карбидных светильников и голых электрических лампочек. Они высекали камень из горной породы даже в ночную смену. Гул вечеринки пронизывал ночь, проникал в секретные гроты и ущелья, где уже затаился холод. Листья начали опадать с деревьев, и звери уже готовились к наступлению зимы.
Глава пятнадцатая
Когда взошло солнце, королевские особы, Паджетты и их гости отправились спать. А остальные принялись убирать после вечеринки. У меня в висках пульсировала ниточка боли. Сигаретный пепел смешивался на дне бокалов с остатками шампанского. Крошки испещряли белые льняные скатерти, а еще алые пятна от бургундского и раздавленных ягод. Воспоминания о поцелуях острыми осколками впивались мне в вены. В воздухе пахло растительным мылом и парами алкоголя. Запахи постыдного кутежа просачивались через открытые окна в сосновый лес. Снаружи дышало прохладой: намечалась смена погоды.
Завтрак продолжался все утро. «Кровавые Мэри», кровяная колбаса. Мы мыли тарелки, пока гости паковали багаж. Их чемоданы сносили вниз по лестнице, а у парадного входа ожидали экипажи. Мы выстроились в ряд, чтобы попрощаться с королем и его свитой. Он вышел в их сопровождении, прихватив с собой трофейного снежного барана и горячее желание вложиться в богатства гор Колорадо, а может, поживиться ими. Леопольд II уезжал из Мунстоуна на поезде «Рассвет». Годы спустя местные лишь вспоминали с гордостью, что их городок посещал настоящий король, никто не говорил о жестокостях, которые он совершил в далеком Конго.
Наконец появилась Инга в компании герцога. Дважды взмахнула пальцами в мою сторону, улыбнулась и слегка подмигнула, потом обхватила голову ладонями, давая понять, как сильно она раскалывается. Я ушла работать в кухню. Джаспер не появлялся.
В Картонном дворце сестры-хорватки провели день рыдая и причитая, что они не воровки. Потом упаковали свои чемоданы и пошли на новую железнодорожную станцию, чтобы сесть на дневной поезд. Миссис Наджент неистовствовала. Дом превратился в руины. Хорватки оказались нечисты на руку. А Истер и Джон Грейди исчезли.