Я вздрогнула, словно он выстрелил в меня, и прижала ладонь к сердцу.
– Прости, деточка, – сказал он.
К. Т. помахала ручкой над блокнотом.
– Так это было намеренно. Это убийство.
Слово это застряло у меня в горле вместе с глотком виски. Я закашлялась так сильно, что Лонаган слегка похлопал меня по спине между лопатками.
– Тише, Сильви. Не стоило нам тебя волновать.
– Все в порядке, – я скинула его руку.
От доброты и жалости становилось только хуже.
Мои собеседники заговорили на своем языке, как врачи, которые хотят скрыть информацию от пациентов. Разговор шел о трудовых спорах: контрактах, переговорах, требованиях. Их беседа пролетала мимо моих ушей и тонула в стакане со спиртным. Официант принес еще виски. И ужин: жаркое из курицы, пельмени, покрытые густым соусом, от которого шел пар. Я катала по тарелке горошину, повторяя про себя: «убийство».
– Съешь что-нибудь, Сильви, дорогая, – попросила К. Т.
Они с Лонаганом посматривали в мою сторону так, словно сожалели о столь унылом собеседнике.
– Не очень хорошо себя чувствую, – покачнулась я на стуле.
Лонаган ухватил меня за плечи и удержал от падения, и жалость, светившаяся в его глазах, была невыносима. Я вышла из-за стола и, шатаясь, пошла на улицу. Джордж последовал за мной.
– Осторожно, детка. Вот так: левая нога, теперь правая.
Голос его успокаивал и давал чувство безопасности. Он отвел меня в ночи назад в мою кладовку в редакции, а К. Т. принесла чаю и заставила меня его выпить. Потом подоткнула мне одеяло, как делала мама, когда я была маленькой. Я так сильно заскучала по маме, что в отчаянии уткнулась лицом в стенку.
– Утром тебе станет лучше.
– Откуда вы знаете? – пьяно пробормотала я. – Ничего вы не знаете.
РАССЛЕДОВАНИЕ КОРОНЕРА
Окружной инспектор обнаружил признаки грубой халатности в обстоятельствах гибели Жака Пеллетье в каменоломне. Полковник Боулз, президент компании, не выбирал выражений, рассказывая «Рекорд», что думает о представителях окружной власти и их мнимом расследовании. Не испугавшись его угроз, инспектор оштрафовал компанию на 200 долларов.
Мне оставалось только свернуть этот выпуск «Рекорд» и отправить по почте. Там в сотый раз повторялось имя моего отца, упоминался назначенный судом штраф: двести долларов за его жизнь. Кто получил эти деньги? Уж точно не мы. Пятна краски смылись с моих пальцев, но я не могла стереть слово «убийство» из моей памяти.
Глава двадцать третья
В Золоченые горы пришла весна. Трели и переливы птичьих песен звучали повсюду: казалось, лесные твари сговорились в своем проказливом веселье подбадривать меня. «Воспрянь, воспрянь», – раздавалось щебетанье. «Отстань, отстань», – отмахивалась я. Горы оттаяли, и склоны вновь оживали: зеленели листья и молодые побеги, зацветали луга. Алмазная река вышла из берегов из-за растаявших снегов. Но я замечала лишь грязь. Я горевала. Скучала по родным, по убитому отцу. Тревоги и мучения, дремавшие под снегом всю зиму, взросли на страницах конкурирующих газет. Споры переходили в крепкую ругань и кулачные бои на фабрике. В сырых стенах салуна зрело недовольство.
Теперь, когда погода наладилась, руководство было решительно настроено добыть как можно больше камня. Боулз объявил двенадцатичасовые смены целые сутки без перерыва. Рабочие требовали смены по восемь часов и доплату за сверхурочные. Джордж Лонаган пробрался в Каменоломни и встретился с Дэном Керриганом. Потом успел скрыться до того, как появились «пинкертоны». «Патриот» и «Рекорд» устроили словесную дуэль:
РЕКОРД: Рабочие мраморного карьера компании «Паджетт» уже в июне, вероятно, смогут проголосовать за вступление в союз Объединенных горнорабочих Америки.
ПАТРИОТ: Сторонние агитаторы! Вам не рады в Мунстоуне. Люди вправе работать, как хотят.
РЕКОРД: Нашему городу нужна больница! Тысячи долларов вычли из зарплат рабочих для строительства этого заведения. Где же деньги? И где больница?
ПАТРИОТ: Радуйтесь! В Мунстоуне грядут ясные дни. Фабрика работает на полную мощность, контракты сыплются на нас со всех сторон. Только агитаторы несут всякий бред про выборы и сотрясают воздух болтовней, требуя профсоюзы.
Проходя по маршруту доставки, я оставляла стопки «Рекорд» возле салуна, в прачечной, в холле гостиницы «Ласточкин хвост». Горожане вели себя дружелюбно, как и с любым безобидным знакомым явлением. «Привет, Сильви! Что нового? Доброе утро, дорогая». Я отвечала им храбрым взглядом, но замечала жалость в их глазах. Слышала, как они цокали языками мне вслед. «Бедная девочка, одна в шахтерском городке без матери». Я была темой для разговоров и рисковала покрыть себя позором.
Всю весну я высматривала повсюду отца, словно он вот-вот должен был появиться из тумана. На берегу озера, где он однажды швырял камешки: четыре-пять-шесть отскоков – все еще расходились круги. Я видела его в камышах, в черном дрозде с красными крылышками, который сидел на ветке, склонив голову и уставившись на меня. «Привет, папа», – сказала я. Он взъерошил свои красные эполеты и разразился песенкой «чик-чирик». Целая стайка поднялась с камышей, закрутилась в воздухе, словно выводок рыб, и опустилась на дерево: ветки его словно ожили. Но отца нигде не было. Он исчез. Я не говорила ни о нем, ни об уехавших в дальние края родных. Я в одиночестве лежала в своем чулане и читала письмо от матери. Доехали они, милостью Божьей, благополучно. Генри снова пошел в школу. Кусака выучил алфавит. «Ты не забываешь молиться?» – спрашивала мама. Она ни слова не написала о нашем бедном папе. Только Отцу Небесному поверяла она свои страдания. «Просишь ли Его защитить тебя и простить твои грехи?»
Я не просила. Молитвы бесполезны. «Все хорошо», – написала я в ответ и отправила ей деньги, половину своего заработка.
В середине июня мистер Коббл из лавки отказался брать «Рекорд».
– Убери отсюда этот корм для бродяг.
Он был одним из винтиков компании. Перед лавкой лежала стопка «Патриота», вечно метавшего копья в мисс Редмонд.
ПАТРИОТ:
ДОЛОЙ АГИТАТОРОВ
Редактор газеты «Рекорд» – полная невежда и агитаторша. Трудно поверить в то, что издатель нашего конкурента – женщина, и открыто хвастает тем, что ее юбки не раз спасали ее от взбучки. Неужели озабоченные своим будущим граждане будут читать ее низкопробную писанину? Это просто не укладывается в голове.
Мисс Редмонд публиковала остроумные ответы, основанные не на клевете, а на фактах.
РЕКОРД:
ШПИОНЫ И НАШЕ ОБЩЕСТВЕННОЕ БЛАГО
Местная телефонная линия Белла постоянно контролируется шпионами компании, которые подслушивают все разговоры и следят за жителями. Коммутатор на фабрике играет роль в этой секретной работе. Если компания «Белл» стоит на страже общественных интересов с тем же рвением, с каким Дядюшка Сэм обеспечивает тайну переписки на американской почте, она должна обеспечить связь, независимую от компании.
Что до жителей: незаконная слежка и притеснения неизбежно приводят к сопротивлению – такому как Бостонское чаепитие 1776 года, сколько бы главы корпораций ни называли это «анархией».
ГОЛОСОВАНИЕ ЗА ПРОФСОЮЗ: Призываем проголосовать за вступление в профсоюз Объединенных горнорабочих Америки уже 4 июля. Отличный способ отпраздновать День независимости!
Возле ворот фабрики я совала этот опасный выпуск газеты в руки рабочим, выходившим из цехов. Заголовок кричал: ГОЛОСОВАНИЕ ЗА ПРОФСОЮЗ. Слова «шпионы» и «анархия» тоже бросались в глаза. Некоторые отмахивались от меня. Но другие давали пятак и брали газету, подняв вверх большой палец и подмигивая. Один парень сказал:
– Теперь нас услышат.
И я почувствовала гордость, словно и я внесла свою долю в общее дело.
Затем из-за моей спины протянулась огромная лапа и ухватила газету в моей руке.
– Я заберу это, мисс. – Это был Смайли, «пинкертон», вытащивший маму из нашего дома. – Вам придется уйти.
А я вырву тебе усы с корнем, подумала я.
– Вам нельзя разбрасывать это дерьмо на территории компании.
– А где заканчивается территория компании? – спросила я. – Я встану там.
– Вам придется стоять на вершине горы Собачий Клык. Потому что этот город принадлежит компании «Паджетт».
Но в тот момент казалось, что Мунстоун принадлежит красавчику Гарольду Смайли. Он самодовольно расхаживал по улицам с парой шестизарядных револьверов. Он устраивал демонстративную стрельбу по мишеням, бахвалясь. Он умел стрелять одновременно с двух рук и сбивал сразу две банки с изгороди. Он попадал голубой сойке в глаз. Все знали, что он застрелил японского железнодорожного рабочего с задней площадки движущегося поезда, словно это был ворон на кукурузном поле. «Всем плевать на кули», – по слухам, произнес он. Вместо того чтобы завести дело об убийстве, Гражданский союз Мунстоуна назначил его шерифом и наградил большим значком из чистого серебра. На страницах «Рекорд» Сюзи докладывала, что Смайли видели в лавке с газировкой с Милли Хевиленд, дочкой смотрителя, водившего дружбу с Боулзом и его приятелями из Союза.
Тревожные письма стали приходить в нашу редакцию по одному-два в день.
В «Рекорд»: «Прошу отменить мою подписку».
Редактору: «Не желаю больше читать вашу так называемую газету. У нее анархистская направленность».
В «Рекорд»: «Мы подписались на “Патриота”. Две газеты – это слишком много, поэтому с сожалением вынужден отменить подписку».
– Трусы! – восклицала К. Т. – Почему не подняться? Весь город боится компании. Просто овцы, порабощенные ложными богами прибыли.
Я была слишком глубоко погружена в темные сырые подземелья своей души и не думала о том, что этот страх имел под собой веские основания. Их рабское состояние. Мне оно тоже было знакомо. Разве эти ложные боги не лишили меня отца? И в моем рабском состоянии я целовала принца Джейса и подол графини. Ни от одного из Паджеттов я не получила письма с соболезнованиями. Ничего от того самого Паджетта. Ни слова с прошлой зимы после страстного послания. Я была придавлена горем, а Мунстоун жил в тисках страха. Неудивительно. Смайли и агентство Пинкертона устроили себе контору в железнодорожном депо, где их охранники следили за приезжающими, чтобы не допустить появления «агитаторов». Члены Гражданского союза, такие как Фелпс и Бакстер, банкир и министр, управляющие, архитекторы и местные торговцы носили белые значки на лацканах с надписью «Гордимся Мунстоуном».