У двери кухни появилась Истер, без обычной улыбки, кожа ее посерела. Волосы поседели, а сама она сильно похудела, и скулы впали.
– Истер? Не ожидала встретить вас здесь. Я думала…
– Что ж, похоже, эти ребята жить без меня не могут.
– Джаспер говорил, вы уехали в округ Уэлд…
– Не слушай, что говорят Паджетты. Важно, что они делают. – Она вернулась к печи. – Мы с Грейди поехали в Дирфилд, это верно. А Джейс сказал, что отправит нам фургон с припасами. И что, он прибыл? Нет. Зато туда добрался снег, словно его послал сам дьявол. – Она показала мне левую кисть: на двух пальцах не было кончиков, их отрезали до первого сустава. – Отморожены.
– О нет, Истер, – ужаснулась я. – Какой кошмар. Позвольте вам помочь.
Она указала на кастрюлю, в которой варились яйца:
– Почисти их, пожалуйста.
– Да, мэм. – Я отнесла дымящуюся кастрюлю к раковине.
– Как вы, ребята, живете там наверху в этом жутком неестественном холоде, я не понимаю. – Истер рассказала, как ее застигла метель по дороге из Форт-Моргана в Дирфилд. – Эти места жестоки, как пес Люцифера.
Я вылила воду из кастрюли, подняв облако пара, и принялась чистить яйца.
– Тебе будет чем заняться, пока не вернется миссис Наджент.
– Я пришла повидать миссис Паджетт, – сказала я. Вряд ли стоило говорить, что я пришла расколотить их статуи.
– Желаю удачи, – рассмеялась Истер. – Напомни, как тебя зовут. Вы так похожи, летние девочки. Не могу вспомнить вас на следующий год.
Летними девочками она называла белых, и я поняла, что была лишь одной из целой череды прошедших через ее кухню, а вовсе не особенной, какой она стала для меня, научив готовить соусы и рассказав столько историй. А чему я научила ее? Ничему.
– Сильви? Верно? – Она улыбнулась. – Припоминаю. Из Луизианы, с французской фамилией – как там тебя? Но ты хорошо помогала на кухне, вот и яйца ловко чистишь. – Маленьким ножом она отрезала стебель от клубники. – Зима в Колорадо чуть не содрала с меня кожу, но я все еще недостаточно белая, чтобы голосовать.
– Женщины получили право голоса в тысяча восемьсот девяносто третьем году, по крайней мере в Колорадо, – моя начальница в газете говорит, что скоро мы получим его во всех штатах, и…
Она вознаградила мое оптимистичное всезнайство одним из своих пристальных взглядов.
– А почему вы не вернулись домой в Ричмонд?
– Ричмонд, – фыркнула она. – Нет уж. Я вернулась только сюда, потому что Джаспер написал моему сыну Калебу и упросил нас готовить здесь. Пообещал хорошие деньги, теперь, когда папа посадил его в кресло начальника. Еще одно лето, так и быть. Маркус остался в Дирфилде с моим мужем. Они строят столовую, я назову ее «Солнечное кафе», потому что нам там нужно больше солнца. – Она рассмеялась. – А Калеб хочет основать университет. Да. Так что мы с Калебом здесь из-за денег.
– Я тоже, – сказала я, промолчав про другие мотивы: желание триумфа и мести. – А Джаспера нет? – спросила я небрежно.
– Все еще спит. В такой-то час. Я беспокоюсь за этого мальчика. Как, скажите, он будет начальником, если он такой – ну, ты знаешь. Я видела, вы с ним любезничали в прошлом году. Но что можно поделать? Он вырос. Я считаю, что Джаспер хороший мальчик. Я его воспитала. И сердце у него в правильном месте. Но голова… хм. Он влезает в неприятности через день, пьет спиртное в компании мисс Хелен.
Карамелька. Я покатала яйцо, и вместе с яичной скорлупой внутри меня тоже что-то треснуло.
– Он должен вести дела, – не умолкала Истер. – А не разгуливать везде с такими женщинами. Яблоко от яблоньки… – Она забрала у меня миску с очищенными яйцами. – Мне нужно помять желтки. Сотня яиц для сотни чертей.
– Каких чертей? – Ее откровенные реплики поразили меня новизной, она стала безудержной.
– Мне следовало бы прикусить язык, – добавила Истер. – Но я не стану. Это пикник компании. Американские торговцы памятниками. Целая сотня приехала утром по железной дороге. Продавцы могил. Их больше волнуют мертвецы, чем живые, верно?
– Мертвые их тоже мало волнуют, – с горечью бросила я. Истер заметила эту горечь. На мгновение мы с ней увидели друг друга: я разглядела красные прожилки в ее глазах. – Мой отец погиб в каменоломнях, – сказала я, и подбородок у меня затрясся.
Она отложила нож и тронула мою руку своими искалеченными пальцами.
– Это большое горе, – сказала она. – Но не позволяй ему сожрать тебя – оно может, мне ли не знать.
Ее сочувствие обезоружило меня, я чуть не упала к ней в объятия с рыданиями.
– Мне жаль, Истер, – сказала я, – что и тебе знакомо такое большое горе.
В тот самый момент миссис Наджент появилась в дверях в сопровождении двух похожих на крольчих девушек в новенькой форме. Она замерла при виде меня.
– Что, святые угодники, ты здесь делаешь? Нам не нужны больше помощницы на лето.
– Пришла повидать миссис Паджетт, – ответила я. – Просто поздороваться.
– Ты как раз вовремя, чтобы попрощаться, – заметила Наджент.
Я прошла через черный коридор и услышала голос Инги еще до того, как попала в оранжерею. Остановилась у двери, с отвращением глядя на женщину с волосами цвета сливок, сидящую в моем кресле с блокнотом и записывающую мелодичный щебет Инги на французском. Это была Элен. Карамелька. Я представила, как выливаю ей на голову пузырек чернил, стоявший на столе.
– Мадам, – произнесла я, став пунцовой от нервов.
– Сильви! C’est toi![107] – подпрыгнула Инга. Она расцеловала меня в щеки: левую, правую и снова левую. Потом представила меня своей компаньонке: – Элен Дюлак, voilà, познакомься с мадемуазель Сильви Пеллетье. Элен – моя дорогая подруга из Брюсселя.
Элен взглянула на меня свысока глазами цвета синих люпинов.
– Рада знакомству, – сказала я. – Enchantée.
Приятнее всего мне было бы видеть, как она превращается в жабу. С бородавками на подбородке.
Элен попрощалась и вышла, помахав пальцами в точности как Инга.
– Садись. Сильви, прошу тебя, душенька, – Инга похлопала по креслу. – Расскажи мне все. Как прошла зима? Как семья? Возлюбленные? – Она заметила, как я сглотнула комок в горле, и запнулась. – Сильви?
– Мой отец, – пролепетала я. И рассказала, что случилось.
– О нет. – Она в ужасе зажала рот рукой. – Бедное дитя.
Она обняла меня нежными руками и бормотала слова утешения, и я приткнулась к ее худому плечу, забыв крикнуть: «Убийцы, правосудие, прощение». Странное спокойствие спустилось на нас благодаря ее доброте. В ней тоже появилась какая-то новая грусть. Мы сидели рядом, слушая, как муха сердито жужжит на окне.
– Я понимаю, Сильви. Видишь ли, Бизу тоже погиб. Я плачу о нем каждый день. – Собачку раздавило такси в Нью-Йорке. – Как бы я хотела тебе помочь. Но ты не представляешь, как ужасно на нас все это отразилось. Финансовый кризис. Банки. – Она обмахнула себя рукой. – Мой муж, он… возможно, мы разведемся.
– Мадам?
– Я причина скандала. Знаю, ты слышала. Все слышали.
– Нет, мадам. Я пришла просить работу.
Не это я собиралась сказать, но мне приятно было видеть смущение на лице Инги.
– Ах, как жаль, Сильви. Но это невозможно. Я скоро уезжаю в Европу. Все кончено. Все. Король – наш друг Леопольд – не хочет вкладывать деньги. Не будет инвестировать. И вот, муж потеряет каменную компанию. Больше никакого мрамора. Останутся только угольные предприятия. Двадцать угольных шахт от Нью-Мексико до Монтаны.
– А как же каменоломня? Фабрика?
– Пф-ф. Мрамор не приносит прибыли, он только для красоты. Игрушка для его сына. Отец передает управление Джейсу, пополам с полковником. Джейс хочет добиться здесь успеха. Бригадиры покажут ему тузы ремесла.
– Азы.
– Тузы, азы, – пожала она плечами. – Какая разница.
Меня все еще сдерживали понятия закона и частной собственности. Я ничего не разгромила и не украла никаких ценностей в отместку. Вместо этого я слушала, как Инга учит меня прощению.
– Добыча камня – трудный бизнес, – сказала она. – Пожелаем удачи месье Джейсу. Этой зимой он стал мне другом. Мы провели несколько месяцев в Виргинии, пока он оправлялся от болезни. Ты знала?
Она увидела по моему лицу, что нет. Может, он вправду не получил мое письмо в колледже, потому что уже уехал.
– Он выздоравливал в Бель-Глейд. Это я предложила ему встать во главе компании. Джейс и я – мы одинаково смотрим на вещи. Ему нравятся мои социологические проекты. Думаю, Джаспер стал счастливее с тех пор, как Элен… – Она увидела мое лицо. – О, merde. Я забыла про твою безумную любовь…
– Нет, – возразила я. – Я никогда…
– Послушай меня, забудь его. Так поступаю я. Забываю. В мире десять миллионов мужчин. Найду другого. И ты найдешь. Этот парень невротик. Зол на самого себя. На отца. У него экстремальные взгляды в политике. И взрывной темперамент.
– А чем он был болен? Что за недуг?
– То, что он так любит, – виски. Ты же знаешь, он пьет. У него случались провалы в памяти. И еще он одержимый. Слишком погружен в свои книжки.
На моем рукаве болталась ниточка. Я потянула за нее, распуская ткань.
– Ах, малышка, не волнуйся насчет Элен. Она только играет с ним. Я предупреждала его: она ловит рыбу покрупнее. Он для нее лишь летнее приключение. Она ни за что не останется в этом городке. В августе приедет ко мне в Ньюпорт. А зимой вернется в Брюссель. Она поживет здесь еще несколько недель и поможет мне уладить дела. Элен и я, мы сестры со времен шато Лакен. Понимаешь?
Я разглядывала мозаичный рисунок на мраморном полу, сахарного цвета плитки, и лучи солнца, падавшие на них через стекло и освещавшие клочки воздуха. Нигде не было крови и отрезанных пальцев, разорванных взрывом тел. Только красивый пол. Я направилась к выходу.
– Сильви, постой, – остановила Инга. – Еще один совет. Я в последнее время читаю твою газету. И хочу тебя… предостеречь. Это опасно. Ты это знаешь?