– Эту идею подал Калеб Грейди. А вдохновил его профессор Дю Бойс. Это Храм Благодарности. Хочу, чтобы его построили из нашего мрамора и поместили на Национальной аллее, чествуя поколения, построившие нашу страну и не получившие в награду ни гроша.
– Гм.
Моя вялая реакция не погасила его бредовый восторг. Он был горд и охвачен энтузиазмом, словно победил инфекционную болезнь. Продолжал болтать о колоннадах и фресках, а я стояла недвижно как камень, не желая поддаваться его мечтам и очарованию. Его совиные глаза улыбались мне, он так хотел поделиться со мной радостью. Что такого важного в каком-то памятнике?
Потом я вспомнила – и внезапно словно два потока воды слились вместе – незавершенный разговор, состоявшийся накануне.
«Тот парень-негр… его сын», – сказала К. Т. Чей сын, какой парень? Это была всего лишь сплетня. А может, и нет.
– Отец предоставил мне реальную возможность управлять этой компанией, – сказал Джейс. – И я намерен ею воспользоваться. Ведь что такое философия? Филантропия? Если это всего лишь идеи. Дела важны, не слова, верно?
– Не знаю, – сказала я. – Слова важны тоже.
Милая. Ангел. Дорогая. Я пыталась побороть воспоминания, смущенная тем, как сильно меня все еще влекло к Джейсу. Он стоял рядом со мной, излагая свои идеи, а я стыдилась грязи у себя под ногтями. Нужны огромные усилия, чтобы побороть многолетние уроки стыда.
– Слова – тоже действия, – заметила я. – Вели «пинкертонам» отпустить миссис Джонс. И позволь рабочим создать профсоюз. Не сиди здесь сиднем, воздевая руки к небу, ты ведь можешь…
– Сильви, – прервал он меня. – Вовсе не нужно так злиться.
– Правда? А что мне нужно делать? Мне пора идти.
Я повернулась к двери, но было поздно. На пороге возник герцог Паджетт и загородил выход.
– А, машинистка! Доброе утро! – поздоровался он. – Рад, что вы решили заняться полезным делом.
Вслед за ним появился полковник Боулз.
– Юная леди! Вижу, вы взялись за ум. Так Джейс нанял вас в качестве новой машинистки?
– Помнится, она печатает как молния, – заметил герцог.
Помнится, моего отца взорвали в вашем карьере. Этого я не сказала.
– Сильви? – заговорил Джейс. – Я собирался спросить тебя…
– Рад за вас, Сильви, – сказал Боулз. – Добро пожаловать на верную сторону.
Но я не была на верной стороне, я находилась в ловушке между конторскими столами, а выход был заблокирован. Джаспер выступил против этих двоих.
– Отец, – заявил он. – Я решил встретиться с представителями профсоюза и провести переговоры.
– Какого черта… – полковник Боулз отшатнулся.
– Это ошибка, – герцог ткнул Джаспера пальцем в грудь.
– Ты дал мне слово, – возразил ему сын. – Я принимаю решения. И я решил вести переговоры. Люди проголосовали за профсоюз.
Джейс послушал меня. Он проявил характер, эта ярость в нем мне нравилась.
– Мы только что выставили этих анархистов из города, – воскликнул полковник. – Они сторонние агитаторы. Эта женщина ужасна.
– Миссис Джонс очаровательна, – возразил Джейс. – Я встречался с ней и согласился на переговоры.
– Да что тут такое творится! – взревел герцог.
– Мамаша Джонс – ходячая неприятность! – взорвался полковник. – Она скармливает лживые сплетни болванам и истеричкам вроде этой ведьмы Редмонд, которая печатает всякое дерьмо так, словно это божественная истина. – Он покосился на меня. – Извините за мой французский.
Это не французский. Я успокаивающе улыбнулась ему в ответ.
Герцог Паджетт дрожал от негодования.
– Ты совершил непоправимую ошибку! Ты не сможешь поладить с этими людьми из профсоюза. Они уничтожат наше предприятие…
– Я собираюсь сделать это предприятие успешным как никогда, – посмотрел Джейс прямо в глаза отцу.
Мне понравился их спор и порадовала мысль, что я, вероятно, стала его причиной.
– Сын, ты ничего не понимаешь, – отрезал герцог. – Когда я впервые приехал в эти горы, здесь ни черта не было. Ни единой души.
Кроме людей племени юта. Я этого не сказала. Не упомянула и проклятие вождя Колороу. В тот момент мне хотелось, чтобы оно поразило герцога и полковника. Языки пламени и руины.
– Суть в том, что я начинал с нуля.
– При всем уважении, сэр, – заметил Джаспер, – разве у вас не было наследства?
– Сущая ерунда, – ответил отец. – Янки забрали все. Разрушили то, что создал мой отец.
Создали его рабы. В тот момент я поняла, что вся философия Джейса, будь то поддержка профсоюза или строительство Храма Благодарности, происходит от его конфликта с отцом. Это, безусловно, было связано с семейством Грейди и желанием исправить позорное прошлое, но больше с желанием Джаспера заявить о себе. Возможно, в этом мы были родственными душами. Ненавидели одно и то же – несправедливость, – но по разным причинам.
Его отец побагровел от праведного гнева.
– Я трудился с пятнадцати лет! Чтобы создавать! Не разрушать, как эти анархисты. Они хотят получить бесплатно то, что мы построили.
– Без компании у этих рабочих ничего бы не было, – заявил Боулз.
– Но, полковник, сэр, – тихо проговорила я, – без этих рабочих, таких как мой отец, здесь тоже ничего бы не было.
– Она права, – поддержал меня Джаспер.
Я почувствовала в сердце легкий укол гордости.
Герцог грозно посмотрел на нас и пошевелил челюстью из стороны в сторону, словно собираясь укусить.
– Послушай, – сказал он. – Мрамор – это красота. Красота не дается бесплатно. У нее есть цена. Ты не понимаешь рисков. Усилий.
– Честный, добросовестный тяжкий труд! – бодро воскликнул полковник.
– Проклятье! – добавил герцог. – Люди забыли, что такое добросовестный труд. Посмотри, что мы сделали для этих парней. Построили им чертовы дома. Школы. Целый город.
– А ты позволяешь этим анархистским крысам подрывать основные устои порядка, – заметил Боулз. – Этим неблагодарным паршивцам платят больше, чем другим рабочим где бы то ни было в мире.
Я откашлялась, но так и не произнесла: «Вы платите им расписками».
– Отец, – повторил Джаспер, – ты давал мне слово. Я только сказал, что проведу переговоры…
– Не смей… – заявил мистер Паджетт, поднеся палец к носу Джаспера.
В тот момент двое молодых людей в галстуках поднялись по ступенькам: чертежники пришли отчитаться по работе. Войти им мешали стоявшие в дверях начальники.
Я воспользовалась ситуацией и выскользнула наружу, пока охранник из «пинкертонов» почесывался и зевал: день явно казался ему скучным. Для меня же он был ослепительным предвестником нового. Я взглянула на свои руки, словно они чужие. Я едва узнавала себя в девушке, произносившей речь на верхушке горы и побратавшейся с великой матушкой Джонс. И еще Джордж чуть не поцеловал меня в лунном свете (или мне почудилось?) и назвал храброй. А Джейс поразился моей злости, но при этом защищал меня. Я убежала от него и его странного семейства и дышала свежим воздухом, словно мне было куда бежать.
Часть пятая. Птицы дьявола
Я спросила мужчину в тюрьме, как он там очутился, и он ответил, что украл пару башмаков. Я сказала ему, что, укради он железную дорогу, стал бы сенатором Соединенных Штатов.
Глава двадцать восьмая
Угроза забастовки равнозначна угрозе взрыва динамита в горах: может вызвать лавину разрушений. Но в «Рекорд» К. Т. была взбудоражена новостью из Каменоломен о создании профсоюза и обещанием Джаспера заплатить рабочим. И я удивилась, когда она велела мне не печатать речь матушки Джонс и не упоминать о засаде «пинкертонов» и незаконном аресте.
– Напечатав это, мы лишь спровоцируем новые неприятности. Мы не поможем этим людям и профсоюзу.
Я с облегчением согласилась, но это была ошибка. Из-за страха мы сами закрыли себе рот, и не осталось печатного свидетельства того, что великая матушка Джонс приезжала в Мунстоун и произносила речь, поднявшую на борьбу рабочих мраморного карьера.
К. Т. задумала «закопать топор войны» с Паджеттом. Она попросила об интервью у юного президента компании. К ее удивлению, Джаспер пригласил ее на дружескую беседу и устроил ей экскурсию по фабрике.
– Я иду встретиться с наследничком, – сказала она мне. – Хочешь присоединиться?
Я притворилась, что у меня кровь пошла из носа, и напомнила себе, что больше не имею дела с Паджеттами.
К. Т. вернулась после интервью с Джаспером возбужденная и изменившая свое мнение. Она печатала, бормоча:
– Это новая эра. Паджетт-младший начал переговоры с профсоюзом. Он обязался выплатить долг по зарплате. Это мыслящий юноша. Он читает книги. И он, конечно, весьма странный.
Он пьет. Ей я этого не сказала.
– Я ошибалась в нем, – вздохнула К. Т. – У него доброе сердце.
Я вспомнила это сердце и как дико оно стучало за худощавыми ребрами. Карамелька украла его у меня.
– Только, боюсь, он занялся тем, что ему не по зубам. Мягкотелому там долго не продержаться, – озвучила свой прогноз К. Т. – Полковник Боулз сожрет его и выплюнет косточки.
Она положила на мой стол книгу. «Души черного народа».
– Юный Паджетт дал мне экземпляр этого провокационного издания, – сказала она. – Его вдохновляет этот автор, доктор Дю Бойс, он прочитал мне целую лекцию про какой-то свой проект. Памятник, увековечивающий черную расу. Прелестно! Но вряд ли осуществимо. Если его когда-либо построят, твой друг Джейс обязался предоставить мрамор бесплатно.
– Он мне не друг, – возразила я.
Она ухмыльнулась. Книга осталась на наборном столе. Я похоронила ее под стопкой газет, там она и лежала, покрываясь пылью.
Через неделю после отъезда матушки Джонс из Мунстоуна меня обрадовала открытка от Джорджа. На лицевой стороне нарисован был цирк: наездница в наряде из перьев выполняла трюки. На обороте одно предложение, нацарапанное вверх ногами и задом наперед: