И все же он так и не сказал этого вслух. Калеб мой брат. Он только вилял, заикался и намекал.
– Ты единственная. – Он взял мою ладонь и стал внимательно рассматривать.
– Типографская краска, – смущенно сказала я, убрав руку.
– Краска отмывается мылом, – заметил он. – В отличие от грехов отцов. Теперь это руки леди. Тебе больше не придется работать.
– А что я буду делать целый день?
– Читать романы. Или то, что захочешь.
– Я хочу стать репортером. – Так здорово оказалось произнести это вслух.
– Куплю тебе газету, – заявил он. – И даже две. Все, что захочешь. Если только ты поверишь мне и мы предстанем перед судьей. Подумай об этом.
О чем я могла думать, подстегиваемая грузом собственного желания – использовать свой шанс? Тебя прельщает роскошь, моя милая? Миссис Джонс предпочитала дыхание свободы. Но свобода оказалась выбором между чуланом и неуравновешенным Джаспером, странным и сердитым на всех. Я тоже была странной и сердитой. Его выгнали из дома, меня тоже изгнали. Поезд громыхал и болтался из стороны в сторону. Джаспер отвинтил крышку фляги и начал опустошать ее.
– Мы поженимся… тайно? – спросила я наконец.
– Да! – Он ухмыльнулся. – Следующим летом устроим большой праздник.
– Кого же мы пригласим? – спросила я, чтобы поддразнить его.
– Для начала Ингу. Она обожает шикарные вечеринки. И она сказала, что я буду идиотом, если не приударю за тобой, когда мне представился шанс. Не попытаюсь завоевать.
– Завоевать? Инга так сказала?
– Ты ей очень нравишься. Так все в порядке? И ты на самом деле уверена?
– Уверена, – ответила я, терзаясь сомнениями.
Поезд замедлил ход, потом странным образом остановился прямо посреди пустынной долины. Инженер прошел через вагон и сказал, что экипажу поезда придется расчистить завал на путях, «устроенный треклятыми профсоюзовцами намеренно, чтобы нас остановить».
– Намеренно, – сказала я Джейсу. – Чтобы настоять на своем. И получить то, что им должны.
– Не напоминай мне, – воскликнул Джейс. – По этой же причине отцу пришлось повернуть прошлой ночью, а на Калеба напали.
Пока мы ждали, Джейс расписывал подробно, что мы будем делать, приехав в Руби. Рассказал о приготовлениях к лечению Калеба. О процедуре в суде. Но не сказал ни слова о том, что будет после. После нашего сумасшедшего побега.
В Руби я ждала на скамейке, пока Джейс разговаривал с сотрудниками товарного вагона. Он показал на камень.
– Отвезите его в Грили. Я заберу его там.
Он снова надвинул шляпу на лоб. И, подписывая бумаги, оглядывался через плечо.
Кэл, морщась, спустился из багажного вагона.
– Кэл, иди сюда! – Я помахала ему, и он медленно подошел, двигаясь через силу.
– Не хочешь присесть? Ты ранен…
– Нет, спасибо, мэм.
Слишком поздно я заметила свою ошибку: я подвинулась, чтобы освободить для него место на скамейке. Люди на платформе стали пялиться на нас. Рядом стояли супруги-фермеры и шептались с двумя белыми дамами. Подошли еще несколько белых мужчин и, скрестив руки, наблюдали за нами. Один из них, крупный краснощекий ковбой, яростно жевал табак с угрожающим видом. Он сплюнул желтую слюну и шагнул в сторону Кэла.
– Оставь юную леди в покое, – сказал он. – Слышишь?
Кэл вдохнул, словно ему требовался воздух, чтобы сохранить спокойствие, и попятился.
– Он меня не побеспокоил, – вмешалась я. – Мы с ним знакомы.
Ковбой прищурился, положив руку на кобуру, и я на секунду почувствовала угрозу, с которой Кэл сталкивался всю жизнь: от фермеров, ковбоев, членов загородных клубов. Участников профсоюзов. Мне не хотелось об этом думать.
Я вздохнула с облегчением, когда к нам вернулся Джейс. Ковбой с ухмылкой удалился.
– Сильви, – сказал Джейс. – Увидимся ровно в пять. И… дорогая. Ты все еще можешь… передумать.
– Не передумаю.
Я уже и не могла, даже если бы захотела. Но я и не хотела. Правда, Джейс провалил часть проверок, но остальные прошел, ответив своему отцу и тому фермеру в поезде. Для меня то, как он относился к Калебу, являлось свидетельством его природной доброты и хорошего нрава.
Джейс и Кэл отправились в нанятой повозке в кабинет врача. Джейс организует койку для Калеба, а я должна поехать в гостиницу «Герб Руби» и забронировать номер на свое имя. Так велел Джейс.
Я прошла по деревне мимо очаровательных коттеджей с пряничной отделкой и огороженными частоколом двориками. На главной улице располагались светский клуб Руби, библиотека и больница. Это был результат хорошей работы социологического отдела компании «Паджетт». Излюбленные теории и эксперименты Инги стали реальностью. И ни одного салуна. Дальше по дороге находился пансион, где Пеллетье останавливались когда-то давно, в прошлой жизни. Перед моим мысленным взором они все встали так ясно: мать и братья. Я скучала по ним. Теперь нас разделяли не только горы.
В гостинице «Герб Руби» я расписалась в списке постояльцев: «С. Пеллетье». Поднялась по покрытой ковром лестнице и открыла дверь в роскошь, о которой могла только мечтать. Я согласилась бы прожить в этой комнате до конца моих дней. У одного окна стоял письменный стол, на нем бумага для писем и ручки. У другого стоял туалетный столик с духами и пуховкой для пудры. А еще ваза с гвоздиками. Кровать была со столбиками, а матрас походил на облако с пружинами. Я упала спиной на подушки, собираясь с духом для того, что случится дальше. Того, во что я себя втянула.
В огромной фаянсовой ванне горячая вода текла прямо из-под крана, смывая с меня все: грязь Каменоломен, миссис Джонс, убийство отца, К. Т. Редмонд и забастовку профсоюза. Джорджа Лонагана с его открытками. Пьяный поцелуй Сетковски. Кровавую сцену вчерашнего вечера. Бедный ослепший глаз Калеба. Все это стекало в слив вместе с чернильными пятнами и мраморной пылью. Так мне тогда казалось. Я стала чистой и вытерлась белым полотенцем. Спрыснула шею из бутылочки с надписью «Розовое масло». Перед зеркалом заколола волосы и надела блестящие серьги. Там в новом синем платье в последний раз отражалась Сильви Пеллетье. Кто она – та, что хочет спрыгнуть с края утеса? И думает, что может летать? Летучая мышь или птица. Наездница на цирковой лошади. Это был день моей странной свадьбы, второе октября 1908 года.
Глава тридцать вторая
Я пошла пешком одна к зданию суда. Это была небольшая выкрашенная в серый цвет хибара. Джаспер ждал меня на ступеньках, барабаня пальцами по серебряной карманной фляге, снова полной. Она никогда не пустела, словно волшебный сосуд из греческого мифа.
– Глоток для храбрости, – предложил он, словно мы стояли перед расстрельной командой, а не ожидали свадебной церемонии. – Готова? Тверже шаг.
Его собственный шаг был не совсем твердым, когда он входил внутрь, он даже споткнулся о порог.
Правосудие здесь представлял древний старик, рука которого тряслась, когда он протянул нам на подпись бумагу. СВИДЕТЕЛЬСТВО О БРАКЕ. Мои руки тоже затряслись, когда я прочла эти слова. Там требовалось указать возраст. «Восемнадцать», – написала я. Отдельной графой значился «Цвет кожи».
– Цвет кожи? – запнулась я. Захотелось написать: «синий».
– Вы не негритянка, – хихикнул старик. – Будь один из вас черный, регистрировать вас было бы преступлением.
Мои мысли зацепились за слово «преступление». Что в этом незаконного? Потом я задумалась, почему Джаспер ведет себя так странно. Словно за ним охотятся. Преследуют. «Свадебные терзания», – сказала я себе. И улыбнулась слову «терзания». Pluralia tantum. Надо будет сказать об этом Джорджу Лонагану. Потом меня больно уколола мысль, что Джорджа я больше не увижу.
Джаспер написал свой возраст – двадцать один – и дату рождения: 13 марта 1887 года. До того момента я даже не знала, когда у него день рождения. Я выходила замуж за незнакомца.
– Джейс?
Возможно, он услышал напряжение в моем голосе и заметил неровный почерк. Но он был занят оплатой пошлины за регистрацию брака. Мы расписались.
– Винни! – позвал судья. – Нужен свидетель!
Вошла молодая женщина с блестящими глазами, развязывая передник.
– Поздравляю влюбленных пташек! Знаменательное событие.
Она уставилась в бумагу, потом воззрилась на Джейса.
– Паджетт? Из компании «Паджетт»?
– Мы не родственники. – Джаспер бросил на меня предупреждающий взгляд. – Распространенная фамилия.
Сомнения зашевелились у меня в горле. Почему он солгал?
– Соедините руки, – приказал судья.
– Ты в порядке, Сильви? – прошептал Джаспер.
Судья постучал пальцами по столу.
– Вы не готовы? Я не могу ждать весь вечер.
– Имей терпение, отец, – мягко сказала Винни.
Я подумала о своем отце, мертвом и холодном, о матери и братьях, уехавших далеко от меня. Что я делала? Где моя семья? После всех страданий и невзгод, причиненных Паджеттами и компанией, я стояла в этом суде и выражала желание стать одной из них. Связать себя узами брака.
– Соедините руки, – улыбнулась Винни. – Не смущайтесь.
«Берете ли вы этого мужчину?» – Судья задавал вопросы и цитировал обещания. Любить, почитать и оберегать – для него. Любить, почитать и слушаться – для меня. «Беру», – сказали мы. Джаспер вынул коробочку из кармана, внутри лежало кольцо. Алмазное зернышко блеснуло в лапках оправы. Он попытался надеть его на нужный палец, но оно не налезло на мой пухлый крестьянский отросток. «Извини». Мы оба неловко застыли.
– Вот так, – жизнерадостная Винни надела мне кольцо на левый мизинец.
Пока смерть не разлучит вас.
Судья объявил нас мужем и женой.
– Можете поцеловать невесту.
Джаспер клюнул меня в губы, от него пахло виски.
– Посмотрите-ка, оба покраснели! – Винни вручила мне букетик из золотарника и дикой моркови. – Возьми, милая. У невесты должны быть цветы.
– И будут. Розы каждый день, – Джейс светился. Он взял свидетельство о браке и сунул в карман жилета, прошептав: – Вот увидишь, любовь моя. Цветы, и наряды, и любые украшения, какие захотите, миссис Паджетт.