Возникшее у меня желание было простым и совсем не блестящим. Сердце жаждало владеть чем-то, что нельзя украсть, уничтожить или похоронить. Что это, если не любовь? Возможность содержать себя. Кольцо было лишь реликвией, memento mori. Доказательством моего замужества. Надев его, я осознала, что не хочу больше иметь ничего общего с Паджеттами: они могли поймать меня в ловушку, придавив своей властью, как огромным камнем. Ничего хорошего не выйдет, если я предстану перед герцогом с этим бриллиантовым доказательством.
– Прости, Джейс, – сказала я вслух и вернулась в магазин. – Если я захочу продать кольцо, сколько оно может стоить?
Он поднес его к свету и повертел, разглядывая в увеличительное стекло. Он снова оценил меня взглядом. Я видела, что он прикидывает причины продажи. Нужда? Развод? Кража?
– Двести долларов, – ответил наконец он. – Здесь примерно три карата.
– Если я решу продать его, вы купите?
– Возможно, – пожал он плечами. – Так вы его продаете?
– Триста долларов, – дерзко заявила я.
Он отсчитал мне наличность, а с нею я получила и независимость.
Возвращаясь домой на трамвае, я сошла у книжного магазина «Бриллиантовые шпоры». Зайдя, спросила, нет ли у них работы. Владельцу нужна была продавщица за пятьдесят центов в день. В течение недели я сняла комнату в пансионе для женщин миссис Дерозы. Миссис Дероза играла в гостиной на пианино и любила напевать жалобным голоском английские народные песни. «Увы, моя любовь». Увы, любви действительно не хватало, как кислорода на большой высоте, но мне надо было учиться жить без нее: ведь когда-то мои легкие привыкли дышать разреженным воздухом Золоченых гор.
К. Т. Редмонд подала иск против нескольких ответчиков из Мунстоуна с требованием вернуть имущество и возместить убытки, причиненные источнику ее средств к существованию. Через четыре месяца после ее вынужденного переселения, в июле 1909 года, я поехала вместе с ней в Гиннисон на судебное заседание. Адвокат Крамп вызывал свидетелей с того судьбоносного собрания в мунстоунском Масонском зале. Он также хотел узнать про наш арест, тюремное заключение и высылку. В дополнение к свидетельству К. Т. судья выслушал Дотти Викс и Хала Бринкерхоффа. Потом на свидетельское место пригласили меня и привели к присяге на Библии.
Господин Крамп попросил меня предъявить блокнот и прочитать из него вслух.
«Затем мистер Боулз сказал… Мистер Бакстер сказал…» Это цитирование длилось долго, и пока я говорила, ладони мои взмокли, а блокнот все время дрожал в руках. Я совершила ошибку, подняв глаза: в переднем ряду зала суда сидела Флори Фелпс, глядя на меня с презрением, сжатый рот ее превратился в тонкого розового червя. Я запнулась и замолчала.
– Продолжайте, – попросил адвокат.
Я совсем ослабла и с трудом сглатывала подкатывающую дурноту. Меня тошнило.
– Держись, милая, – прошептала с галереи Дотти.
Судья стукнул молотком, и я собрала волю в кулак и смогла продолжить. Голос мой набирал силу по мере того, как я излагала события, называя по очереди каждого из горожан. «Мистер Бакстер зачитал постановления. Миссис Фелпс раздала его экземпляры жителям. Мистер Пфистер силой отнял у меня реестр подписчиков. Мистер Смайли отвел нас в тюрьму».
Мне пришлось переживать все случившееся снова, пока наконец мне не позволили сесть на место.
– Что ж ты не рассказала о том, что написала в газетенке? – прошипела Флори Фелпс, побледнев от злости, когда я проходила мимо.
Полковник Боулз и другие защищались с видом оскорбленного достоинства, зачитывая клеветнические статьи из «Рекорд». Но судья отказался предъявлять присяжным выпуски газеты, даже посвященные лавине и разрушенной фабрике.
– Вам могут не нравиться статьи в газете, – заявил он. – Может не нравиться автор или редактор. Но эти статьи не имеют отношения к рассматриваемым деяниям.
Рассматриваемые деяния включали наше выселение и арест, разрушения, нанесенные редакции, порчу собственности. И самосуд, совершенный горожанами.
Посовещавшись всего один день, присяжные присудили К. Т. Редмонд возмещение ущерба в размере 10 345 долларов; большую часть денег должна была выплатить «Мраморная компания Мунстоуна». Еще семь ответчиков – те, что призывали выселить К. Т. из города, – тоже понесли ответственность, включая полковника Фредерика Д. Боулза, мистера Кобла, хозяина магазина, и помощника шерифа Карлтона Пфистера. Каждого из них оштрафовали и признали виновным в преступном умысле.
– Преступный умысел! – К. Т. почти вприпрыжку выбежала из зала суда и потащила меня в таверну за углом, чтобы отпраздновать. – Если бы можно было предъявить обвинение в надувательстве и малодушной жадности, в этом бандитов из компании тоже признали бы виновными.
«И в убийстве, – подумала я, – в результате халатности». Призрак отца улыбнулся мне и подмигнул.
К. Т. подняла бокал с пенящимся напитком.
– За Сильвию Пеллетье, печатного дьявола. И за твою статью про руку судьбы.
– Простите, я не хотела причинить вам неприятности… – пробормотала я.
– Бог ты мой, прекрати извиняться! И если компания гарантирования вкладов когда-либо сможет получить присужденные судом платежи – на что я не очень-то рассчитываю, – я смогу выплатить тебе задолженность по зарплате.
Так я узнала, что молчание – золото, но смелость высказаться по меньшей мере – серебро. Иногда это даже стоит того, чтобы попасть в тюрьму.
Впоследствии оказалось, что бо́льшую часть присужденных денег так и не удалось взыскать, и я никогда не просила у К. Т. свою зарплату. Она научила меня всему и подарила призвание. Благодаря ей я старалась всю жизнь не быть простушкой. И думать своей головой.
Празднуя победу, я отправила еще один «налоговый платеж» со счета Сильверини в Фонд забастовок ОГА и отослала несколько сотен долларов на поддержку стачки портных в Нью-Йорке. Я ходила на заседания Женского вспомогательного фонда и делала заметки, а еще откладывала часть заработков, полученных в книжном магазине, на колледж.
Глава сорок первая
К. Т. выжидала, надеясь, что гнев жителей Мунстоуна поуляжется и охладится осенней погодой. В сентябре 1909 года она написала своему другу Халу Бринкерхоффу, чтобы узнать, безопасно ли нам приехать и забрать свои вещи. «Пока не советую, – написал он в ответ. – Они вздернут вас на подъемном кране». Он вызвался доставить наши пожитки в Денвер. К. Т. пригласила меня поужинать вместе. Странно было видеть человека из Мунстоуна в гостиной семьи Томас, заваленной ящиками с вещами К. Т. Среди них стоял и мой сундук с надписью «Фессалоники».
Хал с энтузиазмом показывал нам фотографии, сделанные им на фотоаппарат К. Т.
– Я нашел его среди обломков, – сказал он. – Мне жаль, Трина, но твое жилище разграбили.
Мы склонились над фотографиями: вид редакции «Рекорд» после обыска, прошитые пулей настенные часы, перевернутый на бок наборный стол, раскиданные бумаги.
– Когда мы с Дотти упаковывали ваши вещи, обнаружил на верхнем этаже семейство белок.
– Не знаю, что бы мы делали без вас с Дотти.
У К. Т. кружило голову при виде Хала. И она жаждала узнать от него сплетни.
– Вам с Сильви лучше больше не появляться в Мунстоуне, – предупредил он. – Те парни, которых обязали уплачивать штрафы, проклинают вас каждый день. И твердят как молитву, что имели не больше отношения к вашему изгнанию из города, чем к изгнанию Адама и Евы из садов Эдема.
– Они все подписали постановление! – воскликнула К. Т.
– А какой у них был выбор? – возразил Хал. – Люди Боулза сказали всем: «Если вы друзья компании, подпишите».
– А почему они злятся на нас? – спросила я. – Почему не обвиняют компанию? Или Паджетта?
– Герцог забыл о Мунстоуне, – ответил Хал. – Он целый год не приезжал в свой замок.
– С тех пор, как его сын умер, – добавила К. Т., покосившись на меня.
Я отвернулась, вновь задумавшись о Джейсе, о его жестокой гибели и о моей мести. Я не чувствовала вины, только страх быть пойманной. Вероятно, в замке решили, что исчезнувшие из хранилища деньги – просто ошибка учета. Погрешность округления.
– Боулз обещал им, что компания покроет расходы, связанные с решением суда, – сказал Хал. – Но никто из тех, кого признали виновным, денег так и не дождался.
Деньги не выходили у меня из головы, пока мы поедали вареную говядину. Найду ли я остаток своих сбережений в сундуке? Я терзалась от желания добраться домой и проверить. Наконец после игры в криббедж К. Т. зевнула, а за ней и Хал.
– Доброй ночи, Пеллетье, – сказала мне К. Т. и отправилась наверх читать вслух «Маленьких женщин» племяннице Дженни.
Хал настоял на том, чтобы вызвать мне экипаж до дома. Мы загрузили в него сундук.
У миссис Дерозы я наконец откинула крышку, и в лицо мне ударил запах Мунстоуна. Внутри лежали побитые молью шерстяные вещи, пара добротных утепленных резиновых сапог, зеленое шелковое платье графини, темно-синяя юбка с грязью на подоле, все мои записные книжки, и – слава богу! – «Холодный дом» Диккенса и «Сердце тьмы» Конрада. Когда я пролистала страницы, деньги посыпались оттуда, как сливы с дерева. Я закрыла глаза и мысленно написала письмо на внутренней стороне век, словно мертвец мог его прочитать. Спасибо, Джейс. Теперь я могла пойти в колледж.
Мне нравилось ощущать деньги в кармане, на моем счету скопился пухленький баланс благодаря продаже обручального кольца и сотенной купюре, оставшейся от Джейса. Собственные деньги облегчали мне расставание с фондом Робин Гуда, открытым на имя Анджелы Сильверини. Я отправила двести долларов бастующим женщинам из Объединения рабочих швейной промышленности Чикаго. Еще одну сотню отослала на поддержку шахтеров, бастующих на угольном предприятии герцога Паджетта в Руби.
Эти маленькие благотворительные акции напоминали мне о Джейсе, пообещавшем когда-то помочь семьям в поселке у Собачьего Клыка. Смерть помешала ему сдержать обещание, но я верила, что он одобрил бы мои действия. Я ощущала свою власть, раздавая эти деньги, и наслаждалась этим чувством так же сильно, как и увеличением моей личной заначки за счет накоплений с зарплаты.