В начале ноября они делают это. На заднем сиденье «бьюика», припаркованного в лесу у поворота на пешую тропу. Ключ в замке зажигания повернут ровно настолько, чтобы из печки дул сухой теплый воздух. Приходится постараться, чтобы занять нужную позу, и на какое-то мгновение кажется, что они играют в «Твистер»; Виви чувствует сморщенный винил сиденья под своей голой спиной, ее одежда валяется вперемешку с одеждой Бретта под сиденьем. Вивиан пульсирует всем телом, как раскаленная добела звезда. От наслаждения и боли, которые охватывают ее, когда Бретт оказывается внутри, на глазах выступают слезы, и она начинает плакать. Они оба плачут, потому что для Бретта это тоже первый раз. И… вот это да. Просто невероятно.
После смерти отца Виви в феврале Бретт пишет для нее песню. Она называется «Золотая девочка», и сначала Вивиан не понимает почему, ведь у нее очень длинные, очень темные волосы. Но стоит ей услышать слова, как становится ясно: «золотая» – это метафора. Виви для Бретта – золотая девочка, его солнце, его свет, его сокровище, его трофей. Она – огонь, которым горят его глаза.
Виви не могла не понравиться песня, даже окажись та ужасной, – но нет, трек хороший. Очень хороший. Может, даже настолько хорош, что его могут крутить на радио WMMS.
Когда уходит отец Виви, Бретт Каспиан становится для нее всем. Он – ее меч и щит, ее опора, ее психотерапевт и ее лучший друг. Его любовь нужна ей как кислород. Она сделает все что угодно, лишь бы его не отпускать.
На Нантакете, в церкви Девы Марии на Острове, священник зачитывает отрывок из Евангелия и произносит проповедь, которая кажется Виви не слишком-то личной, но она, видимо, сама виновата, что появлялась в приходе только на Рождество и на Пасху. Отец Рид однажды упомянул, как его пожилая тетя любит ее романы, и Виви на следующий день принесла и оставила в приходском флигеле подписанный экземпляр «Фотографа», набранный крупным шрифтом, но преподобный в проповеди об этом не упоминает; он в основном говорит о смерти в целом и о том, что смерть на самом деле означает рождение для Царствия Небесного.
Проповедь достаточно скучная, чтобы все перестали плакать, но, как только отец Рид заканчивает, на кафедру поднимается Саванна, и воцаряется полная тишина. Пользуясь тем, что подруга пока просматривает свои заметки, Виви осматривает собравшихся. Взгляд ее на короткое время останавливается на первом ряду. Дети смотрят на Саванну с напряженным вниманием; Джей Пи опустил голову на ладони. Деннис сидит в другом конце церкви, рядом с Кендейс Лопрести, Алексис и Мариссой – почему бы и нет?
Джо Де Сантис устроился у прохода, ближе к выходу, затерявшись среди толпы родителей одноклассников Круза и Лео. Пришли начальник Уиллы и группа людей, в которых Виви узнает сотрудников «Ойстеркэтчера». Пришли учителя, тренеры, агенты по недвижимости и владельцы кафе и магазинов из центра, все, кто работал в «Мани Пит», включая Марки Марка, прораба Виви, и Серфера Боя, электрика, – оба ради такого случая надели галстуки.
Вивиан видит своего агента Джоди: та сидит с Уэнди, Тимом и Кристиной из «Книжного Митчелла». На одной из скамей устроились женщины с занятий боди-балетом (все с идеально прямыми спинами). Ей никогда больше не придется в муках качать ноги – наверное, это и хорошо? Пришли ее стоматолог и гигиенист. У Виви никогда больше не будет кариеса или болезненного пульпита. Больше не придется ходить к гинекологу. Она избежала унижений менопаузы. Что переживает женщина во время приливов? Виви никогда этого не узнает.
Во втором ряду за детьми сидит… Люсинда Куинборо, бывшая свекровь. «Вы только посмотрите», – думает Виви. Она, конечно, приходится детям бабушкой, но… Ну, в общем, Люсинда всегда была не в восторге от Виви. Сейчас она выглядит счастливее, чем в день свадьбы Вивиан и Джея Пи.
– Это неправда, – упрекает Марта. – И вам это прекрасно известно.
– Она всегда считала, что я недостаточно хороша для него, – возражает Виви. – Для ее малыша Джеки Пэйпера[19].
– Она предпочитает вас Эми, – говорит Марта. – Люсинда считает Эми охотницей за ее деньгами. – Она осекается. – Прошу прощения, я проявила несдержанность.
– Можете еще что-нибудь рассказать? – просит Виви.
– Не могу.
– Да ладно вам!
– Вам так же, как и мне, известно: ничего хорошего не выйдет из стремления узнать, что о вас думают люди.
Саванна откашливается.
Да, да, сейчас будем слушать речь – но сначала Виви отыскивает взглядом Круза. Он притулился у дверей, опустив голову.
«Круз! Тебе место там, в первом ряду, рядом с моими детьми! – думает Виви. – Что же такое происходит?»
Зак Бриджман по-прежнему стоит в дальнем конце паперти, сунув руки в карманы, и явно чувствует себя не в своей тарелке. Как только Саванна делает вдох, чтобы начать, он проскальзывает мимо Круза и выходит на улицу.
– Уверена, многие из вас гадают, как же я справлюсь с такой задачей, – говорит Саванна. – Секрет в том… что я выпила таблетку. Я могу, конечно, заснуть прямо за этой кафедрой, но хоть плакать не буду.
По рядам пробегает рябь смешков, приятная, как легкий дождик.
– Я должна попросить у вас снисхождения. Я не писательница. Писательницей была Виви. Так что, если бы вселенная работала как надо, здесь стояла бы она и произносила бы в мою честь речь, представляя меня гораздо более интересным человеком, чем я есть на самом деле. Потому что сами видите. Я торчу здесь секунд пять и по-прежнему говорю все о себе да о себе.
Снова смешки.
– Мы с Виви были лучшими подругами. Это банальная фраза, затасканная; из нее даже сделали акроним BFF[20]. Девочки, как только начинают общаться с другими детьми, сразу узнают, что у них обязательно должна быть лучшая подруга. Кто-то, кто будет считать, пока они прыгают через скакалку, кто-то, кому можно будет рассказать про тайную влюбленность. Скажу без утайки: в детстве у меня не было лучшей подруги. То есть была, но ее роль выполняла моя такса по имени Херман Мюнстер.
Люди в церкви смеются, хотя Виви знает, что для Саванны это больное место.
– Все изменилось в мою первую неделю в Университете Дьюка, когда я въехала в общежитие и познакомилась с девочкой, которая жила в конце коридора, – с Вивиан Хоу. Мы стояли в ванной, Виви попросила одолжить ей шампунь. Она приехала в колледж удручающе неподготовленной, в то время как под моей экстрадлинной кроватью хранилась целая аптека. Виви была из города Пармы, что в Огайо. Крошка с длинными, прямыми, черными как смоль волосами и маленькой серебряной сережкой в хряще уха, которой я завидовала. В ту же секунду, как Виви взяла у меня из рук флакон с шампунем, я поняла, что вот оно: это та самая лучшая подруга, которую я искала.
Каждое лето Виви оставалась в Дареме и работала официанткой в «Летающем Буррито», чтобы скопить денег на следующий учебный год. Я привезла ее на Нантакет только после того, как мы выпустились. У моих родителей было правило насчет нантакетского дома: гости могут жить только неделю и ни минутой дольше. У меня насчет Виви были другие планы; я думала, ей разрешат остаться на все лето. Она не была каким-то гостем или даже подругой; она была мне сестрой. – Саванна умолкает и делает вдох. – Родители не разделяли моего мнения и неделю настаивали на том, что Виви должна уехать. Я думала, она вернется в Дарем и будет по-прежнему разносить чипсы и сальсу, но за эти семь дней Виви влюбилась в Нантакет. Она сказала, что… нашла свой дом. – Саванна сделала еще один вдох. – Итак… что же было дальше? Она сняла комнату в доме на Фэйрграундз-роуд и нашла работу в химчистке «Фэйр Айл». Любой, кто когда-либо заглядывал в химчистку «Фэйр Айл», – Саванна обводит взглядом церковь, – а я вижу, что это касается только половины присутствующих, – снова раздаются смешки, – знает, как там бывает жарко. Поэтому в то первое лето Виви отрезала волосы и сделала себе стрижку пикси. Она начала изучать местных жителей и тех, кто приезжал на лето, чтобы вставить всех вас в свои будущие книги. – Снова смех. Натянутый? – Что, думаете, я шучу? Никто здесь явно не читал «Сезона скандалов». – Смех.
«Они все смотрят ей в рот, – думает Виви. – Так держать, Саванна!»
– Про Вивиан Хоу говорили, что ее «прибило к берегу», но она была в большей степени «местной», чем иные, прожившие здесь всю жизнь, благодаря тому, как глубоко, как страстно, как безоговорочно она любила этот остров и наш образ жизни. – Каждое слово Саванна подчеркивает стуком пальца по кафедре. – Она написала тринадцать романов, и каждый из них – любовное послание Нантакету. Это слабое утешение, но оно у нас есть – хотя Виви не стало, с нами по-прежнему остаются ее слова.
Виви улыбается Марте, а та закатывает глаза.
– Скромнее, Вивиан, – шепчет она.
– И все-таки самые важные произведения, которые Виви оставила на земле, – это трое ее прекрасных детей: дочь Уилла, дочь Карсон и сын Лео. – Теперь Саванна обращается к передней скамье. – Ребята, ваша мать была занятой женщиной. Она или писала, или бегала, или делала салат, или плавала. Виви и пяти минут не тратила даром. Иногда, даже когда мы с ней сидели и разговаривали, я видела, что она прокручивает в голове новый виток сюжета или думает, как бы заставить своего издателя отправить ее в Виннипег, ведь ее канадские читатели заслуживают того, чтобы она к ним приехала. Но, как бы то ни было, я хочу сказать: единственное, что было для вашей матери по-настоящему важно, – это вы трое. Она невероятно гордилась вами и так сильно, так сильно вас любила.
«Да», – думает Виви.
Люди уже рыдают в открытую.
– Моя задача как подруги вашей матери не в том, чтобы облегчить вашу потерю. Никто не может этого сделать. Моя задача заключается в том, чтобы каждый день говорить с вами о вашей маме, делиться своими воспоминаниями, необязательно только хорошими. Никто не хочет помнить только освященный, начищенный до блеска образ Виви. Кто-нибудь здесь видел, как злится Вивиан Хоу? А как злится, когда выпьет текилы? Не очень приятное воспоминание. Зато настоящее.