– О чем беседа? – спрашивает та. Ей свойственна прямолинейность, граничащая с грубостью, и это еще в лучшем случае. Обычно Эд такому даже рад, потому что все они – занятые люди, а светские разговоры – пустая трата времени.
– Мне нужна его помощь по делу Вивиан Хоу, – отвечает Эд и делает глубокий вдох, чтобы замедлить темп; он, кажется, и так уже сказал слишком много. – Сколько ему лет?
– Девятнадцать, – отвечает Памела.
– Тогда я пообщаюсь с ним без посредников, – говорит шеф. – Не дадите ли вы мне его номер?
– Он до конца августа в лагере в Мэне, – сообщает Памела. – Мобильные телефоны запрещены, в любом случае там нет связи. – Она делает паузу, а шеф еще больше падает духом. Он совершенно не может никуда продвинуться в этом деле. – Зачем, скажите на милость, вам нужно поговорить с Питером о смерти Виви?
– У меня к нему всего несколько вопросов, – успокаивает шеф. – Но, очевидно, с ними придется подождать. Спасибо, Памела.
Ему нужно просить помощи. Расследование убийств – это в любом случае не его задача; его задача – управлять участком. Но Эд скучает по настоящей полицейской работе, а еще чувствует, что лично связан с этим делом не только потому, что Виви была местной (и любимой писательницей Андреа), но еще и потому, что хочет восстановить репутацию Круза.
Эд звонит Греку. Грек – это Николас Диамантопулос, детектив из полиции штата Массачусетс.
– Никки, – говорит шеф, – нужен совет.
– Я в отпуске, Эд, – отвечает Грек. – Лежу на пляже Мэншн на Блок-Айленд. Приехал сюда сорок минут назад и возвращаюсь в участок только в следующий понедельник. – Шеф слышит женский голос на заднем плане. Грек пользуется очень-очень большим успехом у женщин. – Дело не может подождать десять дней?
Может ли? Питер Бриджман, который отправил загадочное фото, так расстроившее Круза, лишен права переписки. Когда шеф позвонил Лайзе Хитт узнать, не нашла ли она что-нибудь на кроссовках, выяснилось, что та тоже в отпуске.
– У тебя есть пять минут кое-что быстро выяснить? – спрашивает шеф.
– Пять минут, – предупреждает Грек. – Уже четыре минуты и пятьдесят девять секунд…
– Сбили на дороге, водитель скрылся, – говорит шеф. – Местная писательница, довольно известная, бестселлеры «Нью-Йорк Таймс» и все такое, несчастный случай произошел на ее же улице, когда она вышла на пробежку. Криминалисты не нашли ничего особенного, но одежда и кроссовки пропали из больницы. Сначала я решил, что это просто ошибка, потеряли – и всё, положили не туда. А потом кроссовки объявились в мусорке в комнате отдыха персонала в местном «Стоп энд Шоп».
– Имеет отношение к делу? – спрашивает Грек, и Эд чувствует, что ему удалось заинтересовать коллегу. Даже в отпуске Ник остается профессионалом, и нераскрытое убийство для него – как валерьянка для кота.
– Думаю, имеет. Парень, который обнаружил тело, Круз Де Сантис, работает в этом магазине. Он был другом сына погибшей и тем утром ехал к ним домой, чтобы поговорить.
– Думаешь, это он ее сбил?
– Нет, – отвечает шеф. – Криминалисты нашли кровь у него на машине, но только на ручке двери, не на бампере. У женщины была рана на ноге, поэтому логично предположить, что на бампере осталась бы кровь.
– Не предполагай, – предупреждает Ник. – Она могла порезаться о камень.
– Он хороший парень, Никки, – говорит шеф. – Я знаю его. Я знаю его отца, Джо. Тот воевал в Ираке…
– Это не значит…
– Думаю, кто-то пытается подставить парня, – перебивает шеф. – На это указывают кроссовки, которые нашли на месте его работы. Но кто и зачем? – Он откашливается. – Этот парень, Круз, черный, поэтому я уже подумал, что здесь может быть замешан расизм.
– Может, – подтверждает Грек. Он тоже черный, его мать из Кабо-Верде. – Но ты все равно не можешь отметать версию с парнем только потому, что он тебе нравится, Эд.
– Я застрял, – признается шеф, – и опаздываю на ужин.
– Убийства на дороге сложно раскрыть.
– Мы живем на острове, Никки. Никто не может отсюда сбежать, в этом все дело.
– Автомастерские проверял?
Да, это было поручено Диксону, но тот ничего не нашел. На все повреждения переднего крыла, с которыми обращались после смерти Виви, находились отчеты об авариях. Конечно, вполне возможно, что кто-то просто ездит с помятым крылом. А также возможно, что тело Вивиан Хоу не оставило вмятины.
– Проверяли, да.
– Поговорил с сыном?
– Я оставил это напоследок, – отвечает шеф. – Парень потерял мать.
– Ну что ж, – говорит Грек. – Мне кажется, пора поговорить.
Лео
Когда Лео наконец сталкивается с Крузом, это происходит в месте, где он меньше всего ожидал встретить друга, – на пристани.
Лео работает в нантакетской гавани, где швартуются яхты: просто собирает мусор и бегает с поручениями, хотя называется это по-другому. У него есть гольф-кар и рация, он катается от одного причала к другому, доставляя лед и забирая отходы. Лео нравится работа, хотя некоторые владельцы яхт испытывают его терпение. Но он знает, что ему повезло: яхты роскошные, люди приветливые и благодарные (в основном); и Лео не просто проводит время на свежем воздухе, но еще и у воды. Многие убили бы за такую работу.
Он только что загрузил четыре мешка с мусором и один со стеклом на переработку (в основном бутылки из-под шампанского) в свой гольф-кар, когда замечает Круза – тот спускается с двадцатиметровой яхты с открытым мостиком под названием «Куин Би».
Что?
У Круза под мышкой учебники: наверное, давал на яхте кому-то урок. Лео подумывает врубить задний ход на своем гольф-каре, но это показалось бы трусостью. Как будто какая-то нездешняя сила толкает его вперед, он подъезжает к яхте и останавливается возле Круза. Лео не знает, что сказать.
Он сглатывает.
– Привет.
Круз секунду смотрит на Лео с непонятным выражением лица.
– Привет.
– Это ты сбил мою маму? – спрашивает Лео. – Потому что если ты, то должен признаться, чувак.
– Это не я, – отвечает Круз. – Я нашел ее на земле. Можешь тысячу раз меня спросить, и мой ответ не изменится, потому что это правда. Если бы я сбил Виви, сам бы тебе рассказал, не смог бы примириться с собой, если бы убил ее и притворился, что это был не я. У меня есть принципы.
Лео знает, что «принципы» – это второе имя Круза. Взрослые всегда используют это слово, когда говорят о нем, потому что он умеет добиваться поставленных целей, потому что Круз всегда смотрит людям в глаза, потому что в школе он был приветлив с детьми, которые никому не нравились, потому что он никогда не ругается и никогда не жалуется, потому что он прежде всего думает о других, а потом уже – о себе. И разве Лео не заразился этим от него? Разве сам не пытался тоже стать человеком принципов?
– Я не мог удержать в тайне даже то, что мы украли уличный знак на Халберт-авеню, – напоминает Круз.
Лео прикусывает язык; он не хочет доставить Крузу удовольствие своей невольной улыбкой. Летом между седьмым и восьмым классами они часто по ночам убегали из дома на велосипедах. Однажды разожгли костер в бамбуковом лесу, между домом Виви и Мадакет-роуд, и жарили себе хот-доги. Им удалось не спалить весь лес только потому, что Круз догадался привезти с собой воду. Они купались голыми в бассейне какого-то дома на Клифф-роуд. Украли дорожный знак с Халберт, где стояли самые дорогие дома на острове. Тем летом ребята часто встречали рассвет, а потом ехали домой и спали до двух часов дня.
– Я слышал, что ты проехал на красный с превышением скорости по дороге ко мне домой, – говорит Лео. – Думаю, тебя так расстроила фотография, которую всем отправил Бриджман, что ты отвлекся и сбил мою маму, а теперь выезжаешь на своей так называемой принципиальности, и только поэтому тебя еще не арестовали.
– Да пошел… – Круз останавливает сам себя.
– Ну давай, скажи.
– Конечно, меня расстроила фотография. Я ехал к вам, чтобы поговорить с тобой об этом.
– Чувак, я просто хочу, чтобы ты признался, что сбил ее. Она умерла, ее уже не вернуть, я понимаю, но тебе нужно признаться. Это был несчастный случай; естественно, ты не собирался убивать мою мать, но все равно ее сбил. Полиция видела, что ты ехал неосторожно, Круз.
Круз делает шаг вперед, и его лицо оказывается прямо перед лицом Лео. Тот видит капли пота у него на верхней губе, чувствует запах стирального порошка, которым пользуется Джо. Круз – его лучший друг в целом мире. Они вместе с незапамятных времен. Виви как только их не называла: Фрик и Фрак, Траляля и Труляля, шерочка с машерочкой, двое из ларца. Мать обожала Круза. Заботилась о нем, как если бы он был ее вторым сыном. Если она что-то готовила, Крузу всегда доставалась порция больше, чем Лео. Виви покупала еду, которую он любил: манго, мороженое с печеньем, фисташки. Давала ему почитать книги. Они оба любили «Нью-Йорк Таймс» и переписывались по поводу отдельных статей. У Круза с Виви была «интеллектуальная связь», которой не имелось у Виви и Лео. Сын мог бы начать ревновать, но этого не случилось. Он радовался, что двое дорогих людей так хорошо ладят. Виви говорила, что благодаря Крузу в их семье был баланс – две девочки и два мальчика. Еще один член семьи приносил в дом еще больше любви.
А теперь любовь мертва.
– Если кто и должен здесь что-то признать, Лео Куинборо, так это ты. – Круз тычет ему в грудь указательным пальцем. – Тебе нужно взглянуть правде в глаза.
С этими словами он уходит прочь вдоль по пристани, а Лео, который не знает, что ему теперь делать или думать, моргает, глядя на жаркое голубое небо, море на оттенок темнее и яхты, выстроившиеся у причала, похожие на очень-очень дорогие игрушки. А потом у него начинает хрипеть рация – девяносто второму причалу понадобился лед.
Лео приходит домой пораньше, сказав, что у него болит живот, и видит, что шеф нантакетской полиции Эд Кейпнэш стучит в дверь «Мани Пит».
– Да? – говорит Лео, жалея, что не остался на работе и пришел раньше, чем его сестре пришлось бы открыть дверь и разбираться с шефом. Но сейчас четыре часа дня, она в «Ойстеркэтчере».