– Сказки, бану Нахида. Как ты и сказала.
– Возможно. – Она с нажимом провела пальцем по латунному срезу. – Но потом я забеременела во второй раз. Я не могла пойти на это снова – не могла лишить еще одного ребенка способностей, бросить в Зариаспе и никогда не показываться на глаза. Рустам соглашался со мной, ну, или мне так казалось. Мы покинули Дэвабад, но, так как я хорошо скрывала беременность, путешествие застало меня на позднем сроке. Слишком позднем.
Она замолчала. Манижа выглядела такой разбитой, какой Дара никогда ее не видел.
– Мы были абсолютно раздавлены, Афшин. Наш дух, наши надежды. Я не сомневалась, что Гасан меня выследит. И когда он поймет, что я отдала другому то, чего он так отчаянно желал, он заставит меня поплатиться за это. Рустам тоже это понимал. Думаю… думаю, в каком-то смысле, он пытался защитить меня. Защитить нас всех.
Тошнотворный страх сжал ему сердце.
– Что произошло?
Манижа смотрела на свои руки.
– Она родилась. Я знала, что все слишком очевидно, но я так устала, и Рустам сказал, что обо всем позаботится… Я не поняла, что он имел в виду. – Она сделала глубокий вдох. – Когда я проснулась, он готовился использовать ее для твоего возвращения.
От шока у Дары отнялся язык. Он мало что знал о брате Манижи, но то немногое, что он слышал о тихом мужчине, который любил рисовать и виртуозно превращал выращенные им самим растения в лекарственные препараты, не хотело вязаться с… этим.
– Использовать ее? – прошептал он. – Ты хочешь сказать, он собирался принести ее в жертву, чтобы вернуть меня? Свою родную племянницу? Младенца?
– Не просто младенца – шафитку.
Дара моргнул. Шафитку?
– Но ты говорила, что Нари чистокровная. Что на ее внешность наложено проклятье…
– Это и есть проклятье. Но если ее зачаровал марид, там было над чем поработать, – она вздохнула. – Когда Каве мне все рассказал, я продолжила лгать. Она моя дочь, и я хочу защитить ее. Я ведь понимаю, что, если эта информация выйдет наружу, особенно теперь, когда она обманула и предала нас, дэвы решат, что причина измены Нари кроется в ее шафитской крови, и отвернутся от нее. Это вторит всем худшим стереотипам нашего народа о малокровных джиннах.
Дара не мог найти слов. И все же… еще один момент никак не давал ему покоя.
– Но… кто? – задал он, вероятно, бестактный вопрос. – Ты не похожа на женщину, которая… – Он покраснел. – Я хочу сказать, что единственные шафиты во дворце это…
– Слуги, – закончила за него Манижа. – Дитя Нахид, с такими ярко выраженными способностями, что я чувствовала их уже во время беременности, – и зачата от шафитского слуги. Рустам сказал, что скандал разразится немыслимый. Этот возмутительный позор мог стоить нам поддержки остальных дэвов, когда мы будем нуждаться в ней больше всего. А в такой роли она могла хотя бы… послужить своей семье. Своему племени. И все прошло бы безболезненно.
– Но младенца…
Манижа устремила на него свои темные глаза с внезапным морозом во взгляде.
– Разве в Кви-Цзы не было младенцев?
Это был жестокий, хотя и правомерный вопрос.
– Ты хочешь сказать, что соглашалась с ним?
– Конечно, я с ним не соглашалась! Мы сильно поссорились из-за этого, и когда стало ясно, что Рустам не отступится, мы… сражались. Да так, как я и не думала, наш вид еще способен сражаться. Он выпустил в меня проклятие, я так и не поняла какое. Прогремел взрыв. Я очнулась только через несколько часов. То, что найдет потом Каве – выжженную землю, изувеченные тела, – все это предстало передо мной. Моя дочь исчезла, кольцо исчезло. А Рустам… – ее голос омрачился застарелым горем. – Было слишком поздно. Я не успела спасти его.
Дара присел.
– Око Сулеймана.
– Сулейман тут ни при чем. Вот до чего мы докатились. Последние Нахиды дерутся в пыли за жизнь младенца. Как бы обрадовались джинны, увидев нашу кончину!
Неисповедимая печаль в рассказе Манижи терзала его душу. Гораздо проще было злиться на хладнокровно-отстраненную женщину, которая велела ему быть оружием и отвернулась от него, когда он не подчинился. Но Дара слишком хорошо понимал чувства того, кто всю жизнь как лев сражался за свою свободу, за свой народ, только чтобы в конце лишиться всего.
– Ты больше никому об этом не рассказывала? – тихо спросил он.
– Как я могла? Это лишь подтвердило бы худшие предрассудки джиннов, и я слишком хорошо понимала, какую цену запросит Гасан за мое помилование. – В голосе Манижи снова зазвенела ярость. – Я бы скорее покончила с собой, чем позволила ему прикоснуться ко мне.
– Каве знает?
Ее лицо вытянулось.
– Нет. Он чуть ли не боготворил нас. Я не могла так сокрушить его веру. – Она помедлила. – Но…
– Что?
– Аэшма знает.
Дара удивился бы меньше, если бы она сказала, что ифриты устроили танцы на мидане.
– Аэшма?
– Он явился вскоре после того, как я нашла тело Рустама. Сказал, что энергия поединка, магии и крови привлекла его внимание. Он знал меня. Знал мое имя, знал, что люди говорят о моих силах… он сказал, что надеялся однажды со мной встретиться.
– Но почему?
– Разве это не очевидно? – спросила Манижа. – Он хочет быть похожим на тебя, Афшин. Ифриты ждали появления Нахиды, достаточно могущественной, чтобы освободить их от проклятия Сулеймана. Ифритов осталось совсем немного, и срок их жизни приближается к концу. Они хотят покоя, и вкусить напоследок своей старой магии.
Дара уставился на нее:
– Только не говори мне, что ты ему поверила, бану Манижа… Не удивлюсь, если он только того и ждал, пока ты попадешь в подобную ловушку. Они с Кандишей могли сами оставить мое кольцо на твоем пути!
– Вероятно, ты прав. Но мне было все равно, Афшин. Я не могла вернуться в Дэвабад. Мой брат погиб. Я считала, что и моя дочь тоже. Кольцо – ты, моя единственная надежда – исчезла, а я хотела свободы, чего бы мне это ни стоило. Даже если это означало пойти на сделку с ифритами – и солгать им, потому что, по правде говоря, я понятия не имела, как снять проклятие Сулеймана. Я не думала, что это возможно.
Манижа отложила его реликт и стала шагать по комнате. Подол ее чадры посерел от пыли, дорожки которой, точно цепкие пальцы, тянулись вверх от мавзолейного пола.
– Но ты снова нашла меня, – сказал Дара, пряча боль в голосе. У него возникло стойкое ощущение, что каким-то непостижимым образом ему всегда суждено возвращаться к Маниже. – Точнее, мое кольцо.
– Низрин раздобыла твое кольцо. – В лице Манижи сквозила печаль. – Она так и не рассказала Каве откуда. Жаль, я не знаю этой истории. Жаль, я так и не смогла поговорить с ней и за все поблагодарить. Она была преданной и так много работала на благо нашего успеха. Она должна была это застать, а не проводить свои последние минуты, мучительно истекая кровью из-за какого-то дикаря шафита.
Дара не знал, что сказать. Низрин была лишь еще одним именем в длинном списке дэвов, чьи жестокие смерти он оплакивал, и поиск подходящих слов для соболезнования чужому горю начинал терять для него смысл.
– Стало быть, когда у тебя оказалось мое кольцо, а Кандиша рассказала, где оставила гнить мой труп, мой реликт больше был тебе не нужен.
– Я все еще сомневалась, что это сработает. Ты должен был умереть, когда Ализейд отрубил тебе руку – сосуд освобожденного раба нельзя отделять от его выколдованного тела. Но то ли потому, что тебя воскрешали с помощью крови Нахид, то ли по какой-то иной причине… не знаю. Но стоило мне взять твое кольцо, я сразу поняла, что ты все еще там. Твое присутствие пылало так ярко. Кольцо было у меня, твои бренные останки тоже. А когда я привела тебя в чувство… ты был таким.
Изумление в ее голосе и ее внезапное молчание дошли до него не сразу.
– Погоди… – проговорил Дара надрывающимся голосом. – Уж не хочешь ли ты сказать, что не планировала сделать меня таким? – Дара на короткое мгновение позволил коже вспыхнуть огнем. – Что ты не специально вернула меня в этом облике?
– Я освободила тебя, как освободила бы любого раба ифрита. Когда ты открыл глаза, а огонь так и не сошел с твоей кожи… я сочла это за чудо. – Манижа хрипло рассмеялась, но в этом смехе не было ни капли веселости. – Знамение от Создателя, хочешь верь, хочешь нет.
У Дары голова шла кругом.
– Я… я не понимаю…
– В этом ты не одинок. – Какой-то бессильный гнев, отчаянное желание быть кем-то понятой, казалось, овладели его обычно столь сдержанной бану Нахидой. – Неужели не понимаешь, Афшин? Я видела потрясение на лице Аэшмы, когда ты пришел в себя. Я понимала, как это выглядит со стороны, и понимала, какую силу приобрету, взяв на себя ответственность за то, что воскресила великого защитника дэвов в этом облике.
– Ты солгала.
Едва слова слетели с его губ, Дара понял, как наивно они звучат. Манижа никогда не скрывала, как далеко готова пойти, чтобы вернуть Дэвабад. Но сейчас все воспринималось иначе. Более лично. Это были его тело и душа, уничтоженные и слепленные вновь. Его выдернули из врат рая и крутили им снова и снова, превращая в орудие – оружие – в услужении других.
Жар налился в его ладонях, языки бездымного огня обвили предплечья. И вдруг Дара понял, что никогда не узнает всех ответов. Ни о своих воспоминаниях. Ни о своем будущем. Он был экспериментом, хаосом, и даже Нахида, вернувшая его к жизни, не понимала, как это произошло.
– Ты была права, – тихо сказал он. – Я не хотел слышать эту историю.
– Тогда, возможно, в следующий раз стоит ко мне прислушиваться. – Манижа часто дышала, расхаживая взад и вперед, и когда она заговорила снова, то, казалось, обращалась скорее к себе, чем к Даре. – К тому же теперь все в прошлом. Это уже не имеет значения.
– Да, пожалуй. У оружия же нет чувств, – съязвил он.
Ее глаза вспыхнули.
– Не говори мне о чувствах. Только не здесь, – добавила Манижа, жестом обводя гниющие гробы своих предков, расставленные на грязной земле. – И не сейчас, когда мои дети пропали, а город стоит на пороге войны. – Она забрала его реликт и сунула к себе в карман. – Ты не единственный, кому есть, о чем сожалеть, Дара. Я не хотела, чтобы Нахиды и дэвы вернулись к власти именно так. Но я не склоню голову. С меня хватит.