тоже.
Джамшид дернулся.
– Ализейд знает?
– Ему только что рассказали.
– Ну, понятно. – Он выглядел разбитым. – Значит, Гасан, Хацет, Ваджед и Али. – Он сжал руки в кулаки. – Как думаешь, Мунтадир…
– Нет. – Нари не могла знать этого достоверно, но чутье подсказывало именно так. – Не думаю, что он знал.
– Ничего не понимаю. – Джамшид подергал себя за отросшую бороду, словно норовя ее выдрать. – Мой отец говорил о Нахидах с пиететом и грустью… он не давал ни малейшего намека. Я воспринимал их как легенду, пока не встретил… – его округлившиеся глаза поймали ее взгляд. – Тебя, – прошептал он. – О-о…
Нари покраснела, чувствуя себя необычайно уязвимой.
– Да, выходит, что мы брат и сестра. Ничего страшного, если ты не хочешь поддерживать со мной таких отношений, я пойму.
Джамшид подошел ближе и взял ее за руку.
– Я хочу поддерживать такие отношения, еще как. То, что ты оказалась моей сестрой, возможно, лучшее, что случилось со мной за последние годы.
От искренности в его голосе Нари лишь еще сильнее покраснела.
– Хорошо, а то я немного устала быть единственной Нахидой, чьи руки не замараны кровью. – На более откровенное признание своих чувств Нари была неспособна.
Джамшид спал с лица.
– Да, полагаю, нам придется поговорить об этом… о ней, – он поднял глаза на Нари. – А мой отец…
– Нет, – ответила она и замолчала.
Джамшид не сводил с нее выжидающего взгляда.
Скажи ему. Если уж даже Физе Нари рассказала, что она шафитка, – пиратке, которая с радостью продала бы ее при первой возможности, – неужели не сможет рассказать своему родному брату? Джамшид добрый. Джамшид хороший, и Нари знала, что он пытался как-то помогать шафитам…
Но прежде всего он оставался дэвом, воспитанным в предрассудках, слишком распространенных среди их племени. И да простит ее Создатель, Нари боялась, что может попросту не справиться с его реакцией в данную минуту.
– Нет, – повторила она. – Я не знаю, кто мой отец, но это точно не Каве.
– Да это и не важно. – Джамшид искренне улыбнулся ей. – Непривычно думать о великой и могущественной Нахиде, которой я так восхищался, как о своей младшей сестре. – Улыбка сошла с его лица. – Теперь мне особенно сильно хочется схватить тебя и убежать отсюда.
– Не нужно никуда бежать. – Это смахивало на ложь больше, чем ей хотелось бы. – Во всяком случае, не сейчас. Я приехала сюда по своей воле. Я знаю, что ты не доверяешь Али, но ему доверяю я, а нам сейчас нужны союзники.
– Его мать целый месяц держала меня в темнице, Нари. Они мне не союзники.
– Как и наша мать. Ты не был в Дэвабаде, Джамшид. Ты не видел, как жестоко прошло ее завоевание. Она выпустила яд, способный убить каждого Гезири в городе. Яд убил десятки джиннов во дворце – детей, ученых и слуг. Невинные души. Я не на ее стороне.
– Значит, ты на стороне Кахтани?
– Нет. Я на стороне Дэвабада. Я хочу все исправить и, возможно, однажды даже увидеть мир, где можно будет выбирать стороны, основываясь на том, кто прав, а не на том, к чьей семье или племени мы принадлежим.
Джамшид вздохнул:
– А я-то считал тебя реалисткой.
– Так и есть. Пожалуйста… ты поддержал меня в храме, когда я сказала, что хочу работать с шафитами. Я прошу тебе сделать это еще раз.
Он отошел в сторону.
– Это гораздо опаснее, чем храм, Нари. Священники могли разве что ответить тебе отказом. А я почти уверен, что половина обитателей этого замка желает нам смерти.
– Тем больше причин склонить их на свою сторону.
Он все еще сомневался, но обреченно промычал что-то в знак согласия.
– Для начала расскажи мне, как вы с шейхом Пламенным Мечом оказались здесь, тогда и посмотрим, что я думаю о таких союзниках.
24Али
Али вывалился из камеры, все прокручивая в голове обвинения Джамшида. Он шел, куда глаза глядят, зная только то, что должен уйти – оставить наедине брата и сестру Нахид; самому остаться наедине с собой, подальше от того, кто только что разворошил потаенные уголки его души и по осколкам вытащил на свет все, чего он так стыдился. Али вышел к лестнице, желая лишь поскорее выбраться из этого затхлого каменного подземелья.
Вместо этого он врезался прямиком в Ваджеда.
Каид стоял, скрестив руки на груди, и глядел на Али так, будто они снова вернулись в Цитадель и тот собирался делать ему выговор. От этой мысли у Али защемило сердце. Хотя прошло уже несколько недель, он все еще помнил, как стоял в захваченном кабинете своего наставника в Цитадели, и знал, что Ваджед никогда не простит ему мятежа. Ваджед был Гезири до мозга костей и всецело предан Гасану, своему королю и другу детства.
В отличие от Али, хотя тот и понимал, что сейчас самое время сыграть на этих струнах.
– Несмотря на то что в меджлисе нас… отвлекли, благодарю за то, что ты приехал в Та-Нтри и позаботился о безопасности моей матери. – Он положил руку на сердце. – Моя семья никогда не забудет твоей преданности.
Ваджед прищурился:
– Я слышал, как этот дэв кричал на тебя. Если после подобного твое первое побуждение – это выйти сюда, поблагодарить меня за службу, а потом вежливо отправить в отставку, я доложу твоей матери, что ты сошел с ума.
Значит, разговор будет личным.
– Я не сошел с ума, дядя. И я не хочу отправлять тебя в отставку. Ты мне нужен, Ваджед. Ты прав, идет война, но наш враг не там, – сказал он, указывая на камеры. – Нари дважды спасала мне жизнь от Дараявахауша и Манижи. Джамшид был самым близким… спутником Мунтадира, – закончил он с легкой запинкой. – Уверен, что воин, обучавший меня стратегии, увидит выгоду в том, чтобы дети Манижи были на нашей стороне.
– Я вижу выгоду в том, что они были нашими заложниками.
– Тогда я вижу выгоду в том, чтобы найти нового каида. А я бы предпочел этого не делать, – сказал Али, не упуская из виду бурю эмоций, промелькнувших на лице Ваджеда при этом ультиматуме. – Но Нахиды – мои союзники, и я не позволю им угрожать.
– Твой отец тоже хотел сделать из Нахид союзников. Посмотри, куда это его привело.
– Мой отец хотел принудить их стать союзниками. Это не одно и то же. Дядя, я знаю, ты должен презирать меня за ту ночь. Но я не жалею, что ослушался его. Я любил отца. Мне жаль, мне невыразимо жаль, что мы с ним простились на такой скверной ноте, но более того, мне жаль, что он умер с большим грехом на душе. Его последний приказ мог лишить жизни сотни невинных горожан. Он умер, угрожая женщине, живущей под его крышей, своей собственной невестке. Если ты не согласен с моими действиями и хочешь оставить службу, я пойму. Но я отказываюсь идти по его стопам.
Ваджед сжал губы в тонкую линию.
– Ты мне как сын, Зейди. Ты последний из рода Кахтани, и я буду служить тебе, как служил до тебя твоему отцу. Но ты должен понимать, как разозлен наш народ. – Он наклонился ближе. – Поверь мне, я не единственный, кто отнесется к подобному союзу скептически. Почти у каждого джинна в этом замке есть близкие, которые или погибли от рук Манижи, или застряли в Дэвабаде. Ты снискал популярность среди нашего народа, но ты и сам это прекрасно знаешь, поскольку использовал ее, склоняя Цитадель и сектор Гезири к восстанию, – добавил он. – Не разбрасывайся их поддержкой.
Али кивнул:
– Я понял. Но прямо сейчас мне нужно найти свою мать. Если я попрошу тебя остаться здесь…
Ваджед закатил глаза:
– Ничего с твоими Нахидами не случится. Я даже извинюсь перед ними, хорошо? И буду обращаться к ним по их нелепым титулам.
– Я знал, что могу на тебя рассчитывать.
Но подъем духа, который испытал Али, склонив на свою сторону Ваджеда, продлился недолго.
На его месте должен был быть ты. Эти слова не выходили у него из головы с той самой секунды, когда его брат принял на себя удар зульфикара, который Дараявахауш предназначил Али. Потому что Джамшид был прав. На его месте должен был быть Али.
А теперь Мунтадир был мертв, Али носил его печать и не знал, сможет ли когда-нибудь пережить это чувство вины.
Мимо прошли слуги, солдат отдал ему честь. Али с трудом сумел ответить. Последние недели он даже не вспоминал о протоколе и теперь боялся допустить ошибку. Так что он юркнул в первую попавшуюся нишу и с облегчением обнаружил, что та выходит на маленький пустой балкон. День на самом деле стоял прекрасный, и сразу за джунглями Али увидел море – в воде отражались блики яркого солнца.
А потом ему вспомнилось совсем другое восклицание Джамшида. Твой брат был любовью всей моей жизни.
Али вдруг почувствовал себя ужасно глупо: все перешептывания, фразы и взгляды, которые пролетали мимо него незамеченными, вспомнились теперь задним числом, и все, что он когда-то упустил, стало вмиг очевидным. Но он не понимал почему – почему Мунтадир шел на такие жертвы, чтобы сохранить их отношения в тайне от Али? Его брат никогда не стремился скрывать все остальное. Пьянство, женщины, пренебрежительное отношение к молитве, да и к любым проявлениям их веры – карусель грехов.
Так вот что это, по-твоему? Грех? И вправе ли был Али судить об этом? Каждую вторую ночь ему снились сны о жене его брата, а на его руках была кровь невинных. Что такого сделал Мунтадир в сравнении с этим? Влюбился запретной любовью? Тут Али мог ему только посочувствовать.
Но даже не это было самым страшным из обвинений Джамшида. Боже, та ночь на крыше… Было время, когда Али думал о той ночи ежедневно. Теперь же он с трудом мог вспомнить имя своего несостоявшегося убийцы.
Ханно. Ханно, шафит-метаморф из «Танзима». Али постепенно припоминал: чистокровные джинны похитили и убили его дочь. Горе в глазах мужчины, кровь, боль, короткий приказ, грубо отданный Джамшиду перед тем, как Али потерял сознание, – приказ избавиться от него. Должно быть, Али показался капитану дэвов чудовищем.
Должно быть, в этот момент он был точной копией Гасана.