Сообразив, что Самир все еще ждет его ответа, Али сказал то, что казалось ему справедливым:
– «Брат» меня вполне устроит. Я не люблю титулов и считаю, что все мы расхлебываем эту кашу вместе. А теперь пойдем. Мы не хотим опоздать.
Тихий рассвет в Шефале был прекрасен. Замок почти пустовал. Подернутая мхом каменная дорожка уводила от коралловых стен, мимо лесистой долины, где чирикали птицы и серебристые стволы высоких старых деревьев были такими толстыми, что двум джиннам пришлось бы взяться за руки, чтобы обхватить их. Что-то за зарослями кустарников привлекло его внимание, и Али радостно воскликнул, заметив на зеленом лугу поодаль двух жирафов, которые ели цветки с высокого дерева мимозы.
Мечеть оказалась аскетичной, но элегантной: тростниковые циновки и шерстяные ковры лежали на расчищенной земле между толстенными колоннами, вырезанными из баобабов, поверх которых соорудили деревянную решетку, вероятно, чтобы класть на нее крышу во время сезона дождей.
Толпа уже собралась большая, Али не ожидал увидеть столько джиннов. Мужчины и женщины сидели по разные стороны. Большинство из них были Аяанле и Гезири, но Али разглядел также нескольких шафитов из экипажа Физы, полдюжины сахрейнцев и некоторых других джиннов, купцов и путешественников из разных племен, которые оказались в Та-Нтри, когда пришло известие о падении Дэвабада, и стеклись в Шефалу, не имея возможности вернуться домой без магии.
Али вошел, и прихожане взорвались волной саламов и благословений. Он слабо улыбнулся им в ответ, чувствуя неловкость из-за того, что перетягивает внимание на себя, но стараясь по возможности отвечать на их приветствия, прежде чем занял место в самом конце, рядом с седовласым Аяанле, устроившимся на горе подушек.
Старик бросил на него удивленный взгляд – один глаз у него затуманился катарактой, – а затем рассмеялся.
– Почему ты уселся рядом со мной, принц? Мы ждали, чтобы ты провел молитву!
Кровь прилила к щекам Али.
– Я польщен, но в этом нет необходимости. Я не хочу лишать…
– Ой, да выходи уже. – В мечети появилась Физа с волосами, спрятанными под тюрбан, и улыбнулась старику. – Он замечательно читает молитву.
Али не ожидал услышать этого от нее.
– Спасибо?
Физа рассмеялась.
– И не нужно делать такой удивленный вид. Преступники тоже иногда нуждаются в Боге – нам есть за что просить прощения.
Али обвел взглядом выжидающие лица. В последний раз он читал молитву перед таким большим собранием в Бир-Набате, и это воспоминание тронуло его сердце. Там ему было хорошо, а его беспокойная натура успокаивалась трудами на благо джиннов, приютивших его. Там уважение нужно было заслужить – оно не приходило само с красивым титулом и троном, украшенным драгоценными камнями.
Он улыбнулся ожидающим прихожанам:
– Хорошо, почту за честь. Но только при условии, что кто-нибудь из вас останется и поболтает со мной после молитвы.
Али оставался в мечети до тех пор, пока не ушел последний прихожанин, сначала проведя молитву, а затем беседуя с присутствовавшими джиннами. Он больше слушал, чем говорил, чашками пил кофе и чай, пока солдаты Гезири заупокойными голосами рассказывали о своих убитых в Цитадели товарищах, а иностранные торговцы сокрушались, что оказались вдали от дома в такой тяжелый час. Почти у всех в Дэвабаде были близкие, многие плакали, вспоминая, как отправляли счастливых братьев и дочерей на Навасатем. Али слушал истории о повсеместной панике, охватившей джиннов, когда перестала действовать магия. Их жизни перевернулись в одночасье, и многие задались вопросом, не Всемогущий ли явился, чтобы покарать их снова.
Слушать их истории было тяжело, и Али, возможно, следовало чувствовать себя подавленным, охваченным тем же ужасом, что и вчера, при мысли о подобной ответственности.
Но он не чувствовал себя подавленным. Напротив, к тому времени, когда Али был готов возвращаться в замок, он словно… заново ощутил почву под ногами. Они с Нари бились не одни. Рядом с ними бились и другие – добрые, умные, отважные джинны.
Он остановился в дверях и улыбнулся старику. От Али не укрылось, как пристально наблюдал за ним Аяанле.
– Отвезти тебя обратно в замок, дедушка?
Его дед ответил ему озорной улыбкой:
– Что же меня выдало?
– Много всего, и не в последнюю очередь семейное сходство.
Глаза старика загорелись. Али не ставил под сомнение слова матери о здоровье и душевном состоянии деда, но сейчас во взгляде Сеифа Шефалы сиял необыкновенный ум.
– Ба, сомневаюсь, что я когда-либо был так же молод и красив, как ты.
Али рассмеялся и подал деду руку, помогая ему усесться в мягкое кресло на колесиках.
– Уверен, ты был даже красивее. Почему ты сразу не представился?
– По моему опыту, самое точное суждение о характере можно вынести тогда, когда джинн не осознает, что его оценивают.
– И что же, я прошел проверку?
– Зависит от того, сможешь ли ты провезти меня обратно в замок так, чтобы твоя мать не заметила. С каких это пор дочери позволяют себе запирать своих родителей?
Али покатил кресло обратно к замку.
– Она всегда была слишком заботливой.
Город просыпался, из домов доносились ароматы кофе и сонные разговоры. Али снова поразило эфемерным чувством сродства, кристальным осознанием, что здесь веками жили джинны одной с ним крови, и если бы не пара причудливых поворотов в его судьбе, это место могло бы стать его домом.
Твой дом – Дэвабад.
– Наверное, я должен поблагодарить тебя, – сказал он деду. – За всю ту… поддержку, которую ты оказывал мне годами.
– Ты о деньгах, которыми я пополнял твою сокровищницу с тех пор, как ты был еще в пеленках? – хохотнул дед. – Не стоит благодарности, мой мальчик. Вежливо-гневные письма, которые посылал в ответ твой отец, уже были достойным вознаграждением. Нет ничего более едкого, чем уязвленная гезирская гордость.
Они вошли на территорию замка. Сладкоголосое пение птиц и солнечные блики на старых кирпичах в саду вызывали в Али ощущение, словно он наткнулся на заброшенные руины. Он мог себе представить, как завораживающе выглядит замок с магией, шумный и оживленный, когда в нем полно людей, но, застав его в таком виде, Али почувствовал себя ближе к предкам, к тем мужчинам и женщинам, которые, распахнув глаза в изумлении, бродили по человеческому миру и строили для себя новую жизнь.
– Потрясающее место, – восхищенно протянул Али. – Я в восторге от того, как использовали в строительстве руины, оставшиеся после людей. Ты что-нибудь знаешь о том, кто жил здесь раньше?
– Только то, что люди давно ушли отсюда, когда прибыл мой прапрадед. – В голосе Сеифа звучало сожаление. – Должно быть, умные были люди. Мы до сих пор продолжаем находить древние инструменты и осколки прекрасных горшков с глазурью, которую никто не может воссоздать. Но первое поколение нашей семьи, вернувшееся в Та-Нтри после войны, помалкивало о своих корнях, и я полагаю, что это распространялось и на прошлое их нового дома.
– Я этого не знал.
– А ты никогда не задумывался, почему вместо настоящей фамилии мы используем название города, Шефала? Это обычай джиннов, а не Аяанле. Не то чтобы он широко распространился среди Аяанле, которые возвращались в Та-Нтри со службы у Кахтани, но после хаоса войны и революции слишком многие захотели начать с чистого листа. – Его дед закатил глаза. – Есть немало чванливых древних семей, которые никогда не покидали побережья и теперь воротят от нас нос, но мне нравится думать, что в этом мои предки проявили прозорливость.
Али задумался об этом. Чем больше он углублялся в изучение своего прошлого, их прошлого, всей их истории, тем больше подробностей вылезало на свет. Истории, на которых он вырос, были не более чем историями, но с такими запутанными корнями и противоречивыми интерпретациями, каких он не мог себе и представить. То, сколько раз его мир и знакомые истины переворачивались с ног на голову, не могло не тревожить.
Но в то же время это приближало прошлое и делало его реальным. Еще пять лет назад личности вроде Зейди аль-Кахтани казались легендами из другой эпохи. Непогрешимыми вершителями непревзойденных подвигов. Теперь же за мифом Али видел и его неоднозначность: герой, спасший шафитов, но в то же время совершивший ужасные ошибки.
– Абу Хацет… – В арочном проеме появилась молодая Аяанле. – Из-за вас у меня будут неприятности, – она повернулась к Али с поклоном. – Вы не будете возражать, если я отведу нашего беглеца обратно в постель, где ему полагается отдыхать?
– Конечно. – Али взглянул на деда: – Я замечательно провел время. Могу я снова тебя навестить?
– Иначе я смертельно обижусь. – Сеиф перешел на заговорщицкий шепот: – И принеси тех финиковых оладий, которые готовит кухарка, с розовым сиропом. Твоя мать – настоящий тиран, когда речь заходит о моем уровне сахара.
Али сдержал улыбку и положил руку на сердце:
– Я посмотрю, что можно сделать.
Но сейчас перед ним стояла другая цель.
Али направился к комнатам Нахид, жутко нервничая, и не только потому, что ему не терпелось увидеть Нари, но и потому, что он понятия не имел, что сказать Джамшиду, чтобы в его голову не прилетела очередная туфля. Али до сих пор мучительно переживал его обвинения, и он никогда не отличался дипломатичностью в выборе слов. Светские беседы с разгневанным бывшим любовником брата, которому Али однажды приказал убить шафита, выходили за рамки его зоны комфорта.
Двое вооруженных охранников стояли перед изящной резной дверью из тикового дерева. Гезири отдал честь, Аяанле поклонился.
– Мир вашему дому, – приветствовал их Али. – Бану Нахида здесь?
– Да, принц, – ответил Аяанле. – Они с братом завтракают.
– Замечательно. – Али вытащил два дирхама из денег, которые мать сунула ему прошлой ночью, и протянул каждому по монете. – В благодарность за ваши услуги, – добавил он, жестом предлагая им удалиться, рассудив, что криков со стороны Джамшида сегодня будет значительно больше. – И, если вам не в тягость, постарайтесь выяснить, не оставил ли кто-нибудь из гостивших здесь дэвов огненную купель, которую могли бы использовать Нахиды?