От ее слов ему стало противно. «Предатель», – снова прошептал голос.
– Нет, – ответил Дара, не уверенный, отвечает ли он Зейнаб или своему голосу сомнений.
Принцесса остановилась, вглядываясь в выражение его лица, и тишину между ними заполнил ночной стрекот насекомых. Парящий в воздухе шар пламени почти не освещал плотную темень за ее спиной, и лишь серебро деревьев выделялось на фоне мягкой черноты, как звезды в огромном, неприступном небе.
То, что она увидела, похоже, встревожило ее.
– Мунтадир? – спросила она шепотом, и глаза ее наполнились неподдельным страхом.
– Мунтадир пока жив. Но она собирается его убить. Убить тебя и заставить его смотреть. Мунтадир вступил в сговор с некоторыми знатными Дэвами с целью свергнуть ее с престола. Каве был убит во время покушения, и Манижа винит твоего брата.
Слова о попытке переворота не вызвали удивления – у Зейнаб явно были свои источники.
– Каве получил по заслугам.
– Толпа линчевателей разорвала Каве на куски, и Манижа жаждет крови. Мы пошли навстречу твоему брату и его товарищам, но они отплатили нам предательством. Второй раз этого не повторится. – Дара постарался придать своему голосу устойчивость. – Мунтадир все равно умрет, но тебе не обязательно погибать. И он бы этого не хотел. Не нужно доводить до еще большего насилия, принцесса. Сдавайся. Убеди свой народ сложить оружие и открыть ворота.
– Это и есть твое послание? – Зейнаб уже отрицательно качала головой: – Нет.
– Ты сохранишь жизнь, – сказал Дара, с трудом сохраняя спокойствие. Ему хотелось встряхнуть ее, встряхнуть их всех. – В этом я клянусь тебе своей честью. Я верну тебя к твоей матери в Та-Нтри, а остальных членов твоего племени – в Ам-Гезиру.
– Как насчет тех из нас, кто не живет в Ам-Гезире? – Она сощурилась. – Как ты не понимаешь, что этот город принадлежит не только вам? Тысячи джиннов и шафитов зовут Дэвабад своим домом, не зная мира за пределами Дэвабада, и не хотят его покидать. Что станет с ними?
– Они поступят так же, как веками поступал мой народ: останутся жить здесь под иностранным правительством. Они провозгласят Манижу своей королевой и будут подчиняться ее власти.
– Власти женщины, которая замышляла расправу над ними? Которая убивала их соплеменников и казнила свой собственный народ?
– Да! – Дара всплеснул руками. – И она далеко не худший вариант из тех, кто сидел на этом троне! Ты, верно, живешь в сказке, если воображаешь, что это может кончиться как-то иначе? Я вижу, как истощала ты и твоя подруга. Я слышал разговоры о голоде и смертности в твоем секторе – во всех секторах. С неба сыплются сверчки и осколки льда. Сады поражены болезнями, а леса гниют. Вы заморите себя голодом. Вы падете, один за другим, множа счет мертвецов. И когда гнев Манижи перевесит ее терпение, а вы будете слишком ослаблены, мы возьмем силой то, что вы могли бы отдать добровольно.
В ее глазах полыхнул огонь.
– Нас больше, чем вас. Другие племена тоже держат оборону…
– Она владеет магией.
На лице Зейнаб отразился настоящий шок.
– Этого не может быть. Она бы уже использовала ее против нас.
Все внутри него сжалось в тугой комок. Только жуткая правда, которую Дара так сильно не хотел признавать, могла заставить эту девушку образумиться – но даже произносить ее вслух казалось кощунственным.
– Это… новый поворот, – наконец сказал он. – Я и сам не вполне понимаю как – она не посвящает меня в свои тайны. Но я видел, как она пользовалась магией. Иной магией. После казни предателей дэвов и в присутствии ифрита.
Зейнаб уставилась на него. Пусть ее лицо и скрывала вуаль, но он видел, как непроизвольно расширились ее глаза от страха, который невозможно было скрыть.
– Что ты говоришь, Афшин?
– Что ваше время вышло. – Дара снова сложил руки в жесте дэвского благословения. – И я прошу… я заклинаю тебя сдаться. Я не хочу видеть столько смертей, принцесса. Каве был не просто старшим визирем. Он был любовью всей ее жизни, ее ближайшим другом с самого детства – и она подбирала с дороги его оторванные части тела. Она не сжалится.
Зейнаб отступила назад, на ее лице отразилась настоящая паника. И хорошо. Дара хотел видеть панику, хотел распалять ее, пока принцесса не возьмется за ум.
– Мы сняли наши реликты, – прошептала она. – Яд не…
– Она придумает что-нибудь другое. Неужели ты не понимаешь, аль-Кахтани? Вы проиграли. Спасайся сама и спасай то, что осталось от твоего народа, пока их кровь не окажется на твоих руках.
– На моих руках? – переспросила она с гневом в голосе. – А что насчет твоих рук? Ты утверждаешь, что больше не хочешь видеть смерть, приходишь сюда с намеками о магии крови, рисуешь образ тиранши, обезумевшей от жажды мести, однако, если бы ты только захотел, ты мог бы закончить эту войну в одночасье всего лишь одним метким ударом.
Когда истинный смысл слов Зейнаб дошел до него, в душе Дары вскипела ярость.
– Ты думаешь, я могу навредить ей? – в ужасе спросил он. – Я ее Афшин, она моя Нахида. Если она в чем-то и не права, то лишь потому, что твой отец…
– Мой отец мертв, – оборвала его Зейнаб. – Я не стану отрицать, что он обращался с ней ужасно, как и то, что его правление оставило свои раны на городе, но его больше нет. И отдать Дэвабад в руки чудовища, потому что «иначе нас всех убьют», – это не выход.
Чудовище. Как легко этой девушке, прожившей на свете всего несколько десятков лет, бросаться такими заявлениями. Она не видела, как страдал веками ее народ. Она не выворачивала тело и душу наизнанку, пытаясь все исправить, лишь для того, чтобы все ее усилия пошли прахом у нее на глазах.
И все же…
И все же. Убитые дэвы, выдавшие свои имена, и холодная торжествующая ухмылка Аэшмы. Удар магии, вышвырнувший Дару с арены.
«Прости, Афшин. Но теперь я все буду делать по-своему».
Зейнаб не отрывала от него взгляда, и Дара с шипением отвернулся, уставившись в ночной лес. Огненная дрожь сердито потрескивала в его пальцах.
И что ему делать? Что Дара мог сделать? Даже мысль о том, чтобы причинить Маниже боль, не укладывалась в голове. Она потеряла своего спутника жизни, своих детей, свою магию. Она пыталась пойти на контакт с джиннами, а дэвы, которых она хотела спасти, чуть не вырвали из-под нее престол.
– Ты бы не пришел сюда без ведома Манижи, если бы доверял ей, – произнесла Зейнаб решительно. – Разу верит, что в тебе еще осталось что-то хорошее. Пожалуйста… помоги нам.
Рука Манижи на щеке Дары, разворачивающая его лицо к себе, когда он рыдал над водами Гозана, даруя ему первую надежду со времени падения Дэвабада. То, как она заботилась и вдохновляла своих последователей в Дэвастане, сплотив вокруг себя группу разношерстных обездоленных жертв трагедии. Ум и страсть, которые, он не сомневался, сделали бы Манижу прекрасным лидером в лучшем мире.
Дара сцепил руки в замок за спиной.
– Я тебя предупредил.
– А я тебе ответила. Мы не сдадимся ей. Так что позволь и мне предупредить тебя. Хочешь избежать большего кровопролития? Разберись с женщиной, которая стоит за этим. – Зейнаб развернулась на каблуках. – Разговор окончен.
Дара вернулся во дворец в подавленном настроении. Его раны все еще заживали – или все никак не заживали, одному Создателю ведомо, – и прогулка переутомила его, поэтому к тому времени, когда он добрался до своей маленькой комнаты рядом с конюшнями, все его тело и мышцы ломило.
На ходу он прижимал запястье к груди. Око Сулеймана, проклятый реликт невыносимо болел, и тяжесть металла раздражала незажившую кожу. Уже не в первый раз Дара подумывал о том, чтобы просто отсечь себе руку, какие бы ни были последствия. Эта боль не могла быть намного лучше преисподней.
У дверей его ждали два воина, Иртемида и молодой рекрут, какой-то желтолицый юнец, имени которого Дара не помнил.
Он недовольно остановился.
– Вы заграждаете мне путь к кровати.
Иртемида была напряжена.
– Афшин, где ты был? Мы искали тебя несколько часов.
Дара вдруг осознал, что к его сапогам прилипли пожухлые листья.
– Гулял.
Юнец нахмурился:
– Посреди ночи?
– И что такого? – Дара сверкнул глазами. – В мое время, если бы я позволил себе так разговаривать с вышестоящим офицером, я бы целый год потом чистил вольеры симургов.
– Он не хотел обидеть, – быстро заступилась за него Иртемида. – Бану Манижа просила нас доставить тебя к ней.
Даре это не понравилось. Они с Манижей не виделись с тех пор, как она вышвырнула его с арены, и он не мог представить худшего времени для этого разговора, чем прямо сейчас, когда его тело было измождено, а эмоции – в раздрае после встречи с Зейнаб.
Но и отказать он ей не мог. Бросив последний тоскливый взгляд на дверь – там его действительно ждала удобная кровать, а слабый запах и шум лошадей внизу убаюкивали Дару, погружая его в грезы о том, что он находится совсем в другом месте.
Он скривился:
– Конечно. Готов служить. Всегда, – добавил он, не скрывая сарказма в голосе.
Его привели к Маниже, в бывший кабинет Гасана. Сначала Дару удивило ее желание обосноваться там, в то время как сама Манижа даже велела починить стол последнего короля Кахтани, чтобы присвоить себе и его. Дара предложил наколдовать для нее новый кабинет, просторный и светлый, поближе к лазарету или саду, но она отказалась.
– Гасан отнял у меня все, – сказала она тогда, проводя пальцами по филиграни из слоновой кости в полированной поверхности отреставрированного деревянного стола. – Мне доставляет удовольствие забирать себе его вещи.
Настроение Дары испортилось еще больше, когда он вошел в кабинет. Манижа ждала его не одна, а с Визарешем. Они сидели друг напротив друга, и это показалось ему странным. Обычно Манижу сопровождал Аэшма, в то время как Визареш исполнял его поручения или строил какие-то свои козни, за которыми ифриты обычно коротали свои дни.