– Афшин! – Манижа взглядом пригвоздила его к порогу. – Наконец-то. Я уже начала волноваться, что с тобой что-то случилось. – Она опустила глаза на листья на его одежде: – Гулял по лесу?
– Мне нравится в лесу. Там пусто.
Она вздохнула, взглянув на его конвоиров:
– Оставьте нас.
Те повиновались, закрыв за собой дверь. Воздух в комнате был спертый, душный, и, чувствуя легкое головокружение, Дара кивнул на задернутые шторы:
– Ты не против, если я открою окно? В саду дует такой приятный ветерок.
– Я не хочу видеть сад. Это напоминает мне о брате.
Дара поморщился. Он ведь слышал, как она сокрушалась об этом раньше, но забыл.
– Прости.
– Все в порядке. Присаживайся, – Манижа указала на подушку рядом с Визарешем.
Ифрит злобно ему улыбнулся:
– Ты побледнел, Афшин. Неужто последнее воскрешение прошло не гладко?
– Еще как, – ответил Дара со всей открытостью, на какую был способен. – Я стал замечать, что почему-то веду себя неуравновешенно, непредсказуемо, и иногда меня так и тянет вонзить нож в горло какой-нибудь огненной твари поблизости. Кстати… я уже говорил тебе, как ярко ты сегодня пылаешь?
– Довольно, – раздраженно процедила Манижа. – Визареш, ты тоже нас оставь, пожалуйста.
С преувеличенным поклоном ифрит выполнил приказ.
Но это не помогло разрядить напряжение в комнате. Дара прижал ладони к ногам, пытаясь подобрать слова. Он никогда раньше не испытывал подобного ни к одной живой душе: смеси преданности и страха, любви и отвращения.
Но оставшись наедине с Манижей, он вспомнил о том, кто еще должен был быть здесь с ними, и начал с этого.
– Мне очень жаль, бану Манижа. Я знаю, что говорил это раньше, но это так. Я очень сожалею о том, что случилось с Каве.
– Я знаю, – ответила она тихо. – Я тоже. Но его смерть не была напрасной. Она многое прояснила.
– Прояснила?
– Именно. – Манижа даже улыбнулась ему. – Но я забегаю вперед. Как ты себя чувствуешь? Меня встревожила весть о том, что ты покинул лазарет. Я должна знать, где ты находишься, Афшин, днем и ночью. Твое благополучие очень важно для меня.
Дара прочистил горло.
– Я в порядке, – солгал он.
– В полном порядке? Ты не чувствуешь себя изменившимся? Ослабевшим? – Она протянула руку и коснулась тряпки, которой Дара обмотал реликт на запястье. – А я думала, это вызовет у тебя ряд вопросов.
Дара поборол желание выдернуть руку.
– Я рассудил, что придет время и ты сама мне все расскажешь.
– Да, ты прав. И это одна из причин, по которым я тебя сюда пригласила. Я хочу наладить отношения между нами, Дара. Наши семьи слишком давно и тесно связаны, чтобы нам с тобой долго оставаться в ссоре. Я хочу, чтобы мы снова могли говорить друг с другом открыто.
– Тогда что произошло на арене? – вырвался у него вопрос. – Я видел, как ты использовала магию. И та дэва, стоявшая перед тобой на платформе… – Дара содрогнулся. – Ты потребовала ее имя. Ты потребовала, чтобы она покончила с собой во имя тебя. – Выражение лица Манижи оставалось спокойным, пугающе спокойным, и в голосе Дары проступила досада. – Пожалуйста, объясни мне. Скажи, что я неверно все трактовал, – уже почти умолял он. – Эта магия… она не наша. Так не должно быть.
– Почему же? Потому что это опыт, переданный ифритом? – Она покачала головой: – Эти так называемые дворяне были предателями и умерли бы в любом случае. Зачем же позволять силе в их крови бесполезно утекать в песок, когда мы так нуждаемся в ней?
Ох, Манижа. Все стало очевидно уже на арене, но слышать из ее уст это небрежное признание в столь ужасном деянии разбивало Даре сердце.
И тут он вспомнил о предупреждении Зейнаб. В этот момент он принял решение. И это решение не имело никакого отношения к насилию. Манижа все еще держала его запястье, поэтому Даре было проще сделать то, чего он не делал никогда прежде.
Он взял ее за руки.
– Бану Нахида, мне кажется, нам лучше уйти.
Манижа удивилась:
– Уйти? О чем ты говоришь?
– Покинуть Дэвабад. На этой же неделе. Возьмем с собой припасы и всех дэвов, которые пожелают сопровождать нас, опустошим сокровищницу. Мы вернемся в горы…
Она отдернула руки:
– С ума сошел? Зачем нам покидать Дэвабад? Весь смысл войны заключался в том, чтобы вернуть его!
– Нет, смысл заключался в том, чтобы спасти наш народ. Вернуть тебя к семье. А в этом плане… – Создатель, до чего же это было трудно сказать. – Бану Манижа, мы потерпели неудачу. Город разваливается на части, наш народ отворачивается от нас. Я не вижу способа исправить положение.
– То есть ты хочешь бежать лишь потому, что горстка предателей и джиннов не пожелала склонить головы? Исключено!
– Потому, что ты превращаешься в чудовище! – Дара попытался успокоить свой голос, но безуспешно. – Бану Нахида, такой же разговор состоялся у нас с тобой в лагере, когда мы спорили про яд. Тогда ты меня не слушала. Я умоляю прислушаться ко мне сейчас. Вернемся в Дэвастан, к нашим корням. Построим что-нибудь настоящее. Без магии крови, без ифритов.
– А как же Дэвабад? – Манижа смотрела на него неприязненно. – Дэвы, которые не уйдут с нами в горы? Те, кто не сможет уйти? Мои дети? Ты предлагаешь бросить их на произвол судьбы?
– Я предлагаю спасти им жизнь, – ответил Дара, ненавидя свои следующие слова за их правдивость. Он не осмеливался выдать Картира, но Зейнаб произвела на него впечатление, и он полагал, что жрец и другие члены их племени смогут договориться с принцессой о перемирии на приемлемых условиях, если ситуация не ухудшится. – На данном этапе им же лучше, если их имена не будут связывать с нами. И потом, возможно, когда Нари и Ализейд убедятся, что Дэвабад в безопасности, они вернут печать.
– А Джамшид? – Теперь ее голос звучал более резко. – Я понимаю, что влюблен ты не в него, но все-таки напомню, что мой сын сейчас в плену. И если ты думаешь, что Хацет отпустит его на свободу, пока я буду отдыхать и восстанавливать силы, то ты окончательно растерял все свои тактические таланты. – Манижа встала и зашагала по кабинету. – Я уже потеряла Каве. Я не потеряю Джамшида.
– Значит, мы вернем его. Если я не нужен тебе в Дэвабаде, чтобы удерживать город, госпожа, мы могли бы отправиться в Та-Нтри и попытаться…
– Нет.
Короткий ответ прозвучал как приказ, который прежде заставил бы его мгновенно замолчать. Теперь же он только больше разозлил Дару. Он впился пальцами в подушку, сдерживая себя, чтобы не разорвать ее на части.
Манижа остановилась спиной к нему, у полки напротив стола.
– Когда рабочие наводили порядок после погрома, они нашли здесь кое-что.
Внезапная перемена темы застала его врасплох.
– Что?
Манижа сняла с полки тонкий черный футляр и открыла его, поворачиваясь к Даре.
Похолодев, он поднялся на ноги.
– Это стрела Афшина, – проговорил он, узнав косые наконечники, которые полагалось использовать только в его семье. Но этот характерный стиль оперения… – Это одна из моих стрел. Око Сулеймана… Она, наверное, осталась с войны.
– Так я и подумала – Манижа провела по стреле пальцами, и Дара покрылся мурашками от этого собственнического жеста. – Я сказала, что хочу говорить с тобой открыто, и ты, недолго думая, излил мне душу. Я хотела бы ответить тебе тем же. Очевидно, что мы, к сожалению, расходимся во мнениях о наших целях.
Ее невозмутимость сводила с ума.
– О наших целях? Ты убиваешь дэвов за магию крови и используешь трупы своих предков для моего исцеления. Это не мы «расходимся во мнениях». Это ты зашла слишком далеко, и я пытаюсь остановить тебя, пока не поздно!
Она закрыла футляр и вернула его обратно на полку. Другой рукой она теребила что-то на шее. Вероятно, какое-то украшение.
– Знаешь, Рустам говорил то же самое. – Манижа вытащила золотую цепочку из-под своих кос и, резко дернув за кулон, порвала ее.
Дара слишком поздно разглядел, что это был за кулон.
Его кольцо.
Он бросился к ней, но Манижа уже надела кольцо себе на палец.
– Стой, – прошептала она.
Дара остановился так внезапно, будто уперся в стену. От шока у него отнялся язык.
Глаза Манижи были распахнуты необычайно широко, и она дрожала всем телом.
– Не двигайся.
Едва слова слетели с ее губ, как все его тело онемело, словно его руки и ноги вросли в камень. Дара попытался закричать, но его тело словно перестало подчиняться его воле.
Его тело перестало подчиняться его воле.
Его тело перестало подчиняться его воле. Манижа надела его кольцо…
Нет, этого не могло происходить. Невозможно. Дара, должно быть, спит, бредит. Даже Манижа не обладала такой силой. Только ифриты…
Манижа тоже не двигалась. На мгновение она засомневалась, но затем недоверие проступило в ее лице.
– Где ты был сегодня? Можешь говорить… но говори правду.
Его рот освободился от ее контроля, и Дара стиснул зубы, так сильно прикусив язык, что почувствовал вкус крови. Но все было без толку – сначала он почувствовал жжение магии, а потом его рот открылся сам собой.
– В лесу.
Она подозрительно прищурилась:
– С кем?
Он противился невидимым путам, обездвижившим его.
– С Зейнаб аль-Кахтани и ее воином. С Разу, освобожденной рабыней ифритов. – Он закряхтел, силясь закрыть рот. Нет, Создатель, не надо. – С Картиром.
Ярость вспыхнула на ее лице.
– Ты и этот вероотступник встречались с Зейнаб аль-Кахтани? Ты стоял лицом к лицу с женщиной, которую я умоляла тебя найти, с женщиной, от жизни которой зависит жизнь моего сына, и ты позволил ей уйти?
– Я пытался заключить мир. – Он никак не мог остановить поток слов. – Я уговаривал ее сдаться, пока ты…
– Пока я – что?
– Пока ты не использовала на ней магию крови.
Глаза Манижи сверкнули.
– Ты рассказал принцессе пескоплавов, что я использую магию крови? – вспылила она. – Ты что-нибудь еще от меня скрываешь?