«Ты отдашь мне свое имя, насовсем. После чего я высосу весь огонь из твоей крови, до последней капли».
Внутри у него все перевернулось.
– Я не понимаю, что это значит.
– Это значит, что она отнимет у тебя магию огня. – Себек повернулся к нему лицом. – Окончательно. Ты станешь маридом больше, чем дэвом.
В голове внезапно стало пусто. Ты станешь маридом больше, чем дэвом. Взгляд упал на зульфикар, и восторг, который он испытал, наконец-то воспламенив его, угас.
Но он лишится не только зульфикара – он лишится всего. Огоньков, колдовать которые он учил Нари; заклинаний, позволявших ему пройти сквозь завесу Дэвабада; жара ладоней, которого хватало, чтобы вскипятить чашку кофе. Половина их традиций вращалась вокруг огня; их мир вращался вокруг магии огня – настолько, что даже кратковременная ее потеря привела общество к кризису.
Все это исчезнет.
У Али пересохло во рту.
– Навсегда?
– Да, – мягко ответил Себек. – Ты должен понимать… это изменит в тебе все. Твою жизнь. Твой разум. Твою внешность.
Мою внешность. Глупо, конечно, что именно эта мысль заставила его сердце подпрыгнуть от страха, и тем не менее. Али оценил, как ловко Тиамат заманила его в свою ловушку. Она знала, как Али относится к маридам. Знала, как относится к ним его народ. Она не оставила ему шансов проявить искусство дипломатии или утаить об участии маридов, как это сделали предки Али, или даже раскрыть правду, но постепенно, когда уляжется пыль, если их план все-таки принесет им победу.
Возвращайся ко мне. Нари взяла с него обещание. Закрывая глаза, Али видел боль на лице девушки, когда он умолял ее вырезать печать из его сердца. Видел упрямство Физы, когда она вздернула подбородок и настояла на том, чтобы сопровождать его. Мрачную решимость Мунтадира, когда он остался сражаться, и тихую храбрость, с которой Анас принял мученическую смерть. Какую цену все они заплатили.
Дэвабад прежде всего. Один из немногих отцовских заветов, который Али по-прежнему чтил.
Тиамат презрительно зарычала. «Видишь? Он выбирает их. Дэвское отродье смеет читать нам нотации о мужестве, а сам…»
– Ализейд аль-Кахтани. – Слова слетали с его губ, словно произнесенные кем-то другим. Тиамат моргнула – великая морская дракониха выглядела искренне удивленной, и поэтому он проговорил снова, более твердым голосом, глядя ей прямо в лицо: – Мое имя – Ализейд аль-Кахтани.
Тиамат смерила его долгим взглядом. Он не понимал, довольна она или раздосадована.
«Да будет так», – распорядилась она.
Али не успел даже наколдовать себе последний, прощальный огонек.
Едва ее слова прогремели у него в голове, как Али подкосило, и ему в сердце словно вонзили пику изо льда, утыканную металлическими шипами. А потом эта пика провернулась, наполняя его ледяным ядом и вытягивая все тепло до капли. Али чуть не прокусил язык, сдерживая крик, пока медленная, мучительная боль волнами расползалась по его телу.
Он припал ладонями к земле. Жидкий огонь выплеснулся из рук – теплое, дивное золотое сияние, равных которому он не видел никогда в жизни. Огонь уходил нехотя, как лента, за которую тянули, и последние капли застыли на мгновение на кончиках его пальцев, прежде чем упасть. Али подавил жадный импульс поймать их, собрать драгоценную жидкость, уходящую в песок. Влага текла по его щекам – то ли кровь, обещанная Тиамат, то ли слезы.
Глубокий липкий холод прошелся по его телу, подчиняя себе, и запахи в воздухе изменились. В его зрение проникли оттенки серого, и черная бездна, обступавшая со всех сторон, внезапно прояснилась. Шрамы, оставленные на руках вселившимся в него маридом, светились, рубцы на коже превращались в переливчатые дорожки блестящей, перламутровой чешуи.
Он закрыл глаза – он не хотел этого видеть. Изведенный болью, Али едва осознавал, что Тиамат заговорила снова.
«Покажи ему, Себек. Покажи ему, кто мы такие».
Себек положил руку ему на затылок.
– Впусти их в себя. Они сведут тебя с ума, если будешь сопротивляться.
Али ловил ртом воздух, все еще не открывая глаз.
– Что сведет…
В голову хлынули воспоминания Себека.
Али закричал, и вода брызнула у него из-под кожи. Он стал вырываться из рук Себека, но марид не растерялся и крепко стиснул его в объятии.
– Пропусти их, – настойчиво повторил Себек. – Позволь себе ощутить все: услышь и вкуси, увидь и почувствуй. Это дар. Прими его.
Пропусти их. У Али не оставалось выбора: в его разум уже вторглись и перевернули там все вверх дном. Было поздно поворачивать назад.
Услышь. Грохот водопадов и полет цапли. Жатвенные песни, спетые на давно забытых языках, и его имя, произнесенное в молитве.
Вкуси. Железный привкус почвы на заливных лугах и кровь его жертвы.
Увидь. Мерцающая вершина каменной пирамиды касается неба – строение столь грандиозное, что он вышел из реки и впервые почувствовал трепет при мысли о том, на что были способны люди. Пустая равнина, на которой словно в одночасье вырос город.
Почувствуй. Его дитя, дэв, его первенец – у него на руках, необычайно теплый и подвижный. Еще десятки после него, и любовь, которой одаривал его первенец, сменяется благоговейным страхом. Его любимый наследник, тот, кто мог принести долгожданное избавление, падает перед ним на колени.
«Прости меня, дедушка, – взмолился наследник. – Я не мог их предать».
Горе неожиданного изгнания. Одинокое наблюдение за тем, как рушатся его храмы, а смертные забывают о нем и выстилают полы кирпичами с его изображением. Молчаливые столетия, без общения с другими маридами, без поклонений, без пактов, пока он не ослаб настолько, что больше не мог сбрасывать с себя крокодилий облик, и не уполз в кусты, умирая от голода.
Девочка из человеческого племени, что нашла его, совершенно бесстрашно юркнув в сахарный тростник, растущий вокруг ее прибрежной деревни, и бросила у его пасти голубя – первое его подношение за тысячу лет.
– Бабушка говорит, что с крокодилами нужно дружить, – заявила она, присаживаясь напротив.
Ее слова удивили его так же, как и ее глаза. Огромные, яркие и карие… с налетом золота, которым были подернуты глаза его давно погибших сородичей-дэвов.
С налетом магии.
Али немного опомнился, желая вцепиться в это воспоминание, но вместо этого заметил, что вода теперь поднялась ему до шеи и уже плескалась о его сомкнутые губы. Несмотря на данное обещание, он попытался вывернуться из хватки своего предка, преисполнившись ужасным предчувствием, что независимо от того, что марид уже успел с ним сделать, эта последняя часть станет самой страшной, и оградить его от своего народа стеной, которую он никогда уже не сможет разрушить.
Ты обещал, что вернешься к ней. Ты поклялся всегда ставить Дэвабад на первое место. Плача и моля Бога, чтобы после этого от него хоть что-то осталось, Али разомкнул губы. Соленая вода полилась ему в горло, заполняя все уголки его тела.
Вливая вместе с собой жизни и воспоминания сотен окружавших его маридов.
Духи дождя, витающие в облаках, чтобы потом разбиться о землю, просочиться в почву и воссоединиться с союзом маридов. Застенчивые стражи ручьев, шныряющие по тихим прудам и подземным родникам, с перепончатыми руками и черепашьими клювами. Тритоны с рябой кожей и водорослевыми волосами, попавшие в сети людей, загнанные и убитые. На каждого опасного марида – такого, как Себек, или других, кто повелевал акулами, питался кровью утопленников и воевал с дэвами – приходилось двадцать маридов кротких, не охотников, но защитников своих водоемов, довольствовавшихся заботой о мелких водных существах, называвших водоем домом, заставляя его живительные воды насыщать окружающую землю и помогая ей плодоносить.
Али вдруг отчетливо понял, что имел в виду Себек, когда говорил об узах между маридами. Они были не просто семьей – они плавали в умах и воспоминаниях друг друга, тесно связанные со своими родичами и своими водами, одной ногой в физическом мире, а другой в единстве бурлящих потоков. Не все потоки были одинаковы. Среди них встречались определенные узловые, обширные водоемы, где мариды встречались и делились воспоминаниями, плескались и производили на свет потомство. Холодное северное море, окруженное кольцом льда, и теплая, соленая тьма на мировом дне, где сейчас находился Али. Жаркий тропический водопад посреди джунглей, и речная пещера, освещенная мерцанием кварца.
Тихое, окутанное туманом озеро. Глубокое и безмятежное, возможно, наиболее священное из всех их мест. Али видел, как его похищают, чувствовал, как воздух прогорает удушливым чужеродным дымом и полнится криками его сородичей, которые оказались в ловушке здесь, корпя над строительством города из сухого камня, в награду за что их топтали ногами. Он видел всю многовековую жестокость дэвов, прежде чем они начали слабеть и забывать, а мариды бежали, один за другим.
Он видел воина, дэва, который на холодном берегу разбил голову вопящему человеку – служителю марида. Видел, как горит его труп, видел, как горит озеро, а мужчина с огненными глазами грозил разорениями и смертью. Али испытал глубокий, первозданный ужас, какого не испытывал никогда прежде, ужас за свой народ, который пытался избежать судьбы, казавшейся неизбежной.
Они сделают из нас рабов. Они сожгут наши воды.
Али видел глазами старца, замурованного в расплавленном котловане озера со времен самой Анахид, молодого дэва, брошенного в воду. Тот уже умирал, стрелы торчали у него из шеи и груди. Воин, сероглазый юноша, чья кровь не имела такого едкого вкуса, как у остальных дэвов, но старец об этом не задумался. Им представился шанс сбросить с себя ярмо, которое казалось неотвратимым, избавиться от фаворита Нахид, который, по словам пери, уничтожит их всех.
Они им воспользовались.
Себек ослабил хватку, и карусель воспоминаний остановилась. Али продолжало нести по волнам.