– А ты кто? – спросил трактирщик.
– Я их сестра, – ответила Кива. – Кива Меридан.
Рядом что-то бухнуло: о барную стойку грохнула полная кружка эля, плеснув на стойку, а на соседний табурет уселся старик, шатко покосившись в сторону Кивы.
– Киииииива, – промямлил он. – Г’дное иммчко. А я Грам… Грамд… Грамидон, – он икал между слогами, щерясь на Киву бурыми зубами.
Выговорив наконец собственное имя, он, кажется, остался вполне доволен.
– Может, хочешь хлеба, Грам? – спросил трактирщик. На старика он смотрел куда мягче. – Или рагу? За счет заведения?
Грамидон хлебнул эля.
– Рано ищо жрать. Но т’ не з’будь птом, – он помахал кружкой, выплеснув еще эля. Часть попала Киве на ботинки.
– Грам… – начал трактирщик, но пьяница его перебил.
– Че ткая милая местечка заб’ла в ткой милой двчонке? – спросил Грамидон у Кивы.
– Я ищу семью, – ответила Кива на его перековерканный вопрос. – Торелла и Зулику Меридан.
– Ха! – Грам грохнул кружкой, выплеснув волну пены. – Так и знай!
Он ничего больше не добавил, так что Кива переспросила:
– Вы знай… знали что?
Грамидон ткнул в нее кривым пальцем:
– Глазы у тбя мамкины.
Не успела Кива прийти в себя после такого заявления, как он обмяк, уронил голову на стойку и из его широко распахнутого рта раздался громкий пьяный храп.
Трактирщик вздохнул, убрал кружку и вытер пролитое.
– Каждый день одно и то же. Только через несколько часов очнется, – заметив выражение лица Кивы, он добавил: – У Грама была непростая жизнь, но с ним все нормально. За ним есть, кому присмотреть, они скоро придут его забрать и удостоверятся, что он в тепле и покое. Не переживай, с ним все будет хорошо.
Не в силах удержаться, Кива хрипло спросила:
– Моя мама тоже за ним присматривала?
Трактирщик, как обычно, ничего не ответил. Но, к удивлению Кивы, вынул из-за стойки кусок жесткого пергамента и перо.
– Напиши записку. Посмотрим, что получится, – предложил он, пусть и грубовато.
Кива преисполнилась надежды, но уточнила:
– Мне надо повидаться с ними сегодня. Как можно скорее. Это важно.
Трактирщик ничего не стал обещать, только повторил:
– Посмотрим, что получится.
Осознав, что большего ей не добиться, Кива торопливо написала записку:
«Я в Пьяном борове. Надо поговорить. Сегодня».
В записке не было ничего секретного, но она все равно по старой привычке использовала шифр, который поймут только родные.
– Это что еще такое? – спросил трактирщик, поднося записку к свету и хмурясь.
– Зулика и Торелл Меридан, – напомнила Кива. – Они смогут прочесть.
Хмыкнув, он спрятал записку в задний карман, но больше ничего не предпринял.
– Когда я сказала, что это важно, я имела в виду, что это вопрос жизни и смерти, – сказала Кива. Ее жизни и смерти, если магию не получится обуздать. – Пожалуйста, у меня всего несколько часов.
Он поднял на нее взгляд.
– Пить будешь?
Кива скрипнула зубами и покачала головой.
Он ткнул пальцем себе за спину, в дверь в дальнем краю таверны.
– Тогда жди снаружи.
– Пожалуйста, – вновь попросила Кива, на этот раз шепотом.
Он лишь ткнул пальцем еще раз, развернулся и ушел в комнату за стойкой. Его место заняла девушка. Скривившись, она подобрала его грязную тряпку и заменила на чистую.
Киве не оставалось ничего, кроме как положиться на трактирщика, так что она вздохнула и пошла, куда было велено – на маленький дворик.
Тут никого не было, и она, сняв плащ, села за один из деревянных столов. Через несколько секунд появилась трактирщица; она поставила перед Кивой исходящую паром кружку, улыбнулась, подмигнула и исчезла в таверне, бросив через плечо:
– Передавай привет Тору.
Не желая задумываться над тем, что стояло за этими словами, Кива отпила из кружки – в ней оказалось пряное молоко с медом, – и подставила лицо солнышку, пытаясь расслабиться и настроиться на ожидание.
Глава тринадцатая
Допив молоко, Кива меряла шагами дворик. Время ползло медленно. Никто из родных не появлялся, но нельзя же сидеть и ждать весь день. Раз трактирщик не справился, придется просто найти и попросить кого-нибудь еще.
Придя к решению, Кива вновь накинула плащ, но едва шагнула к двери в таверну, как услышала тяжелые шаги и из тени вынырнула высокая фигура.
Увидев брата, который, не теряя времени, подошел к ней, Кива обмякла от облегчения.
– С ума сошла? – он крепко прижал ее к себе. – О чем ты думала, когда сюда ехала?
– Я тоже рада тебя видеть, Тор, – поприветствовала Кива, стараясь, чтобы в голосе не звучало обиды.
Он отстранился, чтобы взглянуть на нее. Изумрудные глаза обежали ее лицо, а затем он вновь обнял ее и тихонько вздохнул у нее над ухом.
– Прости, – сказал он ей в волосы. – Конечно, я тебе рад. Но это так опасно. Как ты выбралась из дворца? Кто-нибудь за тобой следил? Ты…
Кива отстранилась, не в силах сдержать улыбку.
– В детстве ты таким паникером не был.
– Я и теперь не паникер, – Торелл выразительно посмотрел на нее и уточнил: – Когда дело не касается моей маленькой сестренки, которую я люблю больше всего на свете и хочу от всего защитить.
У Кивы перехватило горло, но она отметила:
– Я уже совсем не маленькая.
– Ты всегда останешься моей маленькой сестренкой, – возразил Тор. – Семь тебе или семнадцать, я все равно буду стремиться оберегать тебя. – Он сделал шаг назад и сказал: – Ну, так зачем ты рисковала и ехала сюда, мышка? Что-то случилось?
Мышка.
Мышонок.
Так ее звал папа.
Пришлось сморгнуть слезы: она совсем забыла, что Тор тоже звал ее так. Ответить она смогла не сразу.
– Со мной что-то творится. Надо поговорить с тобой и с Зули. Наедине.
Торелл посмотрел ей в глаза, кивнул и взял за руку, уводя обратно в таверну. Кожа была загрубевшая, на пальцах – твердые мозоли; Кива, как и в прошлый раз, обратила внимание на его арсенал смертоносного оружия.
Ее братишка-воин.
Он был так не похож на того мальчика, который собирал вместе с ней полевые цветы и гонялся за бабочками на лугу за их домиком, на того мальчика, который вы́ходил раненого олененка и заявил, что, когда вырастет, будет лечить больных животных. В твердом молодом человеке, который вел Киву через сумрачную таверну, не было ни следа того нежного мальчика – он весь был как будто острый и смертельно опасный. По крайней мере, физически. Внутри она все еще могла разглядеть следы братишки, который всегда был ей ближе всех.
Когда Кива впервые применила магию, за утешением она пошла именно к Тору; родители не рассказывали им о предках Тильды, надеясь, что никому из детей не передастся целительский дар. Кива до сих пор помнила, как просила маму рассказать про древних правителей, про Сарану Валлентис и Торвина Корентина, и помнила, как мечтала о магии.
Когда однажды из нее вырвался золотистый свет, именно Тор обнимал ее, пока мама наконец делилась тайной. Она предупреждала, что, если кто-нибудь узнает правду о ее силах, Кива станет мишенью, а Тор вытирал ей слезы и обещал, что сбережет ее, чтобы с ней ничего не случилось.
В детстве он не смог сдержать это обещание.
Но что-то подсказывало Киве, что мужчина, которым он стал, будет драться до последней капли крови, чтобы защитить ее.
– Набрось капюшон, – тихо велел Торелл, когда они подошли к выходу из таверны. Кивнул на прощание девушке за стойкой. Трактирщик не появлялся, и Кива решила поблагодарить его, когда вернется.
– У меня в конюшне кобыла, – сказала она, когда он подвел ее к темной лошади, привязанной к столбику коновязи. – Может…
Не успела она договорить, как Торелл взлетел на коня и втянул ее за собой. Ноги неудобно путались в его набитых седельных сумках.
– Не снимай капюшон, – велел он, – и держись.
Стоило им пуститься в галоп, как капюшон слетел, но Кива не посмела ослабить хватку, уверенная, что немедленно слетит с крупа лошади.
Доскакав до окраины деревни, Тор свернул с главной дороги в лесную чащу, на опасной скорости уворачиваясь от сучьев и с брызгами пролетая через ручьи. Когда они наконец замедлились, Кива тяжело дышала, держась за брата так, что побелели костяшки.
– Ты убить нас хочешь? – крикнула она, хлопая его по плечу.
Торелл имел нахальство хохотнуть.
– Оликс знает эти леса вдоль и поперек. Нам ничего не грозит.
– Один неверный шаг, и мы шеи свернем!
– Ты же знаешь, я такого не допущу, – сказал Тор. – Твой капюшон на месте?
– Конечно не на месте! – проворчала она. – С тех самых пор, как ты попытался побить мировой рекорд по идиотизму верхом на лошади.
– Такого не существует, – со смехом ответил Тор. – Мы скоро будем в лагере, и нельзя, чтобы кто-нибудь разглядел тебя, так что натяни капюшон обратно. – Он покопался в седельной сумке, вытащил что-то серебристое и передал ей. – И это тоже надень.
Кива еще успела заметить, как Тор достал другую серебряную штуку для себя, но все ее внимание поглотило то, что она держала в руках.
Это была маска, поверхность которой складывалась из переплетенных змей.
Гадюки, предположила она.
Перегнувшись через Торелла, она увидела в его руках другую маску: та напоминала собачью морду.
– Гадюка и Шакал, – протянула Кива. – Они и правда не представляют, кто вы такие, да?
– Мы не слишком доверчивы, – ответил Торелл, надевая маску. – Даже среди своих.
Кива вслед за ним надела маску – наверняка она принадлежала Зулике – и накинула капюшон.
– Маски крайне полезны, – продолжил Торелл, когда они поехали дальше через редеющие деревья. – Только ближний круг знает, кто мы, а все остальное время мы носим маски, даже в лагере. Это мама придумала. «Все королевские особы носят маски», – говорила она. Но вообще-то мы с Зули просто хотели как можно свободнее ездить по стране и не оглядываться каждую секунду.
В голосе проскользнуло что-то печальное, тоскливое, и Кива плотнее обняла его за талию. Хотела было сказать что-нибудь утешающее, но слова испарились из головы, когда они добрались до границы леса и деревья расступились, открывая обширную прогалину. Она тихо охнула от восторга.