Не выдержав его сердитого взгляда, Кива отвела глаза, посмотрела на стол и обнаружила кое-что, чего не заметила сразу – единственный всплеск цвета в очень скудной обстановке.
Это был маленький портрет в рамке – мальчик и девочка, оба с улыбками во весь рот, обнимают друг друга, а за ними стоят мужчина и женщина, с любовью им улыбаясь.
Она подошла ближе, и сердце болезненно сжалось; хотелось взять портрет в руки, но она сдержалась. Но Кива и так поняла, на кого смотрит: это был Кэлдон с семьей, которую еще не разодрало горе.
– Я облажалась, – прошептала она.
Кэлдон удивленно выпрямился.
– Устроила такое. Надо было просто сказать тебе, что мне нужно побыть одной. Прости… – голос сорвался. – Прости, что заставила тебя это пережить.
Она протянула руку к портрету и провела пальцами по краешку рамки.
– Я знаю, каково это, когда у тебя отняли семью, – хрипло сказала Кива. – Какая это пустота, какая боль, какой страх, который навсегда остается с тобой.
У Кэлдона дернулся кадык.
– Знаю, как это, когда остается только тьма, – продолжала Кива, а затем тихо и горько призналась: – Знаю, каково становиться этой тьмой, какая она всепоглощающая. Куда проще спрятаться в ночи, чем бороться за свет.
Боги, она-то знала.
– Еще я знаю, как соблазнительно больше ничего этого не чувствовать, – прошептала Кива. – Закрыться ото всех, чтобы больше никогда не ощущать этой агонии. Я знаю, Кэл. Знаю.
Он расплел руки, в глазах блестели слезы.
– Десять лет назад у меня отняли семью, – так же шепотом продолжала Кива. – Я сегодня поступила неправильно, но скажи честно, разве ты не пошел бы на что угодно, чтобы вновь увидеть родителей?
Удар был ниже пояса, Кива обратила его боль против него самого, но не лгала при этом – не в этот раз.
– Мне правда очень жаль, – тихо добавила Кива. – Ты даже не представляешь, насколько.
Кэлдон стиснул зубы, но на лице у Кивы было написано такое искреннее раскаяние, что он расслабился, тяжело вздохнул и велел:
– Иди сюда.
Кива помедлила, опасаясь, что он собирается вышвырнуть ее вон.
Но тут Кэлдон сам подошел быстрыми широкими шагами и вдруг заключил ее, ошарашенную, в объятия.
– Не пугай меня так больше, слышишь? – прошептал он прямо в ухо. Отстранился, заглянул в глаза и добавил твердо: – А если еще раз, хоть еще раз меня опоишь, брошу тебя в каталажку на неделю. Или больше. Поняла?
Она кивнула, ошеломленная тем, что он обнял ее и простил.
– Ты права, сегодня ты облажалась, – продолжал Кэлдон. – Но еще ты права, что если что и оправдывает твое глупое поведение, то разве что семья. – Он сделал шаг назад, выпутив ее из объятий, но остался стоять рядом. – Джарен пересказал мне все, что я пропустил. Надеюсь, твои родные завтра придут, чтобы мы хоть посмотрели, ради чего была вся эта суматоха.
У Кивы все внутри перевернулось.
– Так что они?
Она аж заморгала, так резко он это спросил.
– Что – они?
– Так что, они хоть стоят того? – серьезно спросил Кэлдон. – Ты сильно рисковала, разыскивая их. Но потом все-таки вернулась. Осталась с нами, а не с ними, а это о чем-то говорит.
Как Зулика и сказала неделю назад, сложновато было бы шпионить за королевской семьей из лагеря мятежников. Но все-таки… Она обдумала слова Кэлдона, задаваясь вопросом, где бы ей хотелось жить, если бы выбор остался за ней.
Ответ она уже знала, и ее охватил ужас, когда она поняла, как ей хорошо во дворце, и не из-за роскоши, а из-за тех, кто жил здесь вместе с ней.
Да поможет ей вечный мир.
Почувствовав, что нужно вернуть себе контроль, Кива ухмыльнулась через силу и спросила:
– А что, уже выгоняешь меня?
Кэлдон закатил глаза.
– Присматривать за тобой – это уже полноценная работа, поэтому нет. – Он склонил голову. – Пока не дашь повод.
– Со мной не настолько сложно, – ответила Кива, просто чтобы не дать себе согласиться: у Кэлдона имелось огромное множество причин держать ее подальше от своей семьи.
– Что-то мне так не кажется, – сказал он. – Тебя воруют мятежники, потом пытаются убить мирравенцы, потом ты куда-то пропадаешь, не подумав, потому что хочешь встретиться…
– Стой! – перебила его Кива. – В каком смысле, «пытаются убить мирравенцы»?
Кэлдон оперся о стол.
– Я думаю, мы еще не до конца разобрались в твоем похищении. Там же не было ни Джарена, ни Наари, ни Вериса. Когда я зачистил дом от мятежников и пришел за тобой, на нас напал другой отряд… И мне кажется, он не связан с первым. Думаю, у них была другая цель. Вот почему я так беспокоился за тебя сегодня: решил, что тебя схватил Мирравен.
Кива побледнела, вспомнив, что Кэлдон уже делился своими подозрениями раньше, однако его проигнорировали. Но если это правда…
– Зачем я нужна Мирравену?
Кэлдон бросил на нее пронзительный взгляд и парировал:
– А мятежникам ты зачем?
На это у Кивы не нашлось ответа: не признаваться же в том, что похищение было поддельным.
– Так что видишь, присматривать за тобой куда проще, когда я знаю, где ты, – продолжил Кэлдон, не получив ответа. – Или, по крайней мере, где ты должна быть. – Он выразительно взглянул на нее. – Выходки вроде сегодняшней делу не помогают.
Кива виновато уставилась в пол. Она не знала, стоит ли верить словам Кэлдона о Мирравене, ведь среди повстанцев были и добровольцы с севера, а Зулика запросто могла оставить больше людей, чем говорила. Эта версия казалась Киве более вероятной, чем то, что в ту же самую ночь за ней охотился второй неизвестный отряд. Слишком уж удачное совпадение, так что Кива решила выбросить это из головы: ей и так было о чем беспокоиться, чтобы еще добавлять себе гипотетических тревог.
Громко зевнув, Кэлдон отлепился от стола и пошел к двери.
– Очень рад поболтать с тобой посреди ночи, но бессонница не идет на пользу моей внешности. Давай-ка уложим тебя в кровать. Завтра великий день!
– Все нормально, я и сама дойду, – ответила Кива, у которой при напоминании об этом опять свело живот.
– Иди давай, солнышко, – велел Кэлдон, открывая дверь, и указал подбородком на проход, не принимая возражений.
Кива с облегчением и теплом услышала, что он назвал ее солнышком, и стало намного легче.
Она протиснулась мимо него в коридор спящей казармы и не удержалась от вопроса:
– Почему ты не живешь во дворце?
На этот раз Кэлдон ответил:
– У меня есть покои наверху. Видела мой гардероб? Думаешь, где я все это храню?
Он делано приподнял бровь, и Киве пришлось бороться с улыбкой. Но она поблекла, когда он продолжил:
– Мне больше нравится здесь. Я все детство переезжал из казармы в казарму, и здесь все напоминает об этом. О прошлом, о том, что я… – голос сорвался. – О том, что я не хочу забывать.
У Кивы сжалось сердце. Джарен ошибался, думая, что Кэлдон избегает любых напоминаний о родителях. Напротив, он изо всех сил старался их не забыть. Разве что держался подальше от того, что причиняло слишком сильную боль. Например, от сестры. Или армейских лагерей. Или командирства, ради которого он был рожден, ради которого так усердно трудился, которого так желал.
Не нужно быть гением, чтобы понять, что Кэлдон наказывает самого себя. Что даже три года спустя его горе не ослабло, что оно управляет его решениями.
Кива понимала это лучше кого бы то ни было. Еще она понимала, что ее жалость ему не нужна, так что она нацепила ухмылочку и ответила:
– Ну да, понимаю, почему тебе здесь лучше. Тут так тихо, так мирно. И места полно! Прямо прибежище отшельника!
Замечание пришлось как нельзя к месту: они как раз проходили мимо открытой двери в одну из общих казарм, где битком стояли кровати, а между ними гулял громкий храп и прочие телесные звуки.
Губы Кэлдона изогнулись.
– Мы и тебе комнату найдем, если захочешь переехать.
Кива скорчила рожу, и Кэлдон широко ухмыльнулся.
– На улице холодно, – сказала Кива, не поддавшись на соблазн, чем еще сильнее насмешила Кэлдона. – Может, застегнешь рубашку? А то простудишься.
Кэлдон тихонько рассмеялся, но не потянулся к пуговицам:
– Грешно скрывать такой пресс!
Кива покачала головой, не сдержав ответный смешок.
В куда более легком настроении они вышли из казарм и направились по дорожке во дворец. У входа Кива заверила, что найдет дорогу в спальню без провожатого, и тихо пожелала Кэлдону спокойной ночи.
Едва она повернулась, как он ее окликнул:
– Ты сказала, что стала тьмой, что она поглотила тебя, – сказал он, мягко глядя своими кобальтовыми глазами ей в глаза, – но тут я не соглашусь. Никогда не встречал человека, который сиял бы так же ярко, как ты.
И после этого неожиданного глубокого комплимента он ушел, а она осталась бороться со слезами, стоя в ошарашенном проникновенном молчании.
Глава двадцать первая
Кива все прокручивала в голове сказанные на прощание слова Кэлдона, пока шла по дворцу в спальню.
Все произошедшее в этот день наконец навалилось на нее, захотелось спать, но мечты свалиться в кровать развеялись, когда она заметила неясную фигуру в черном, которая быстро скрылась за углом.
Она узнала эти плечи. Узнала бы где угодно.
Этой фигурой был Джарен. Но… Почему он крадется по собственному дворцу?
«Правда думаете, что Эйдран выдал бы мне такую информацию, понимая, как я поступлю дальше?»
Кива тяжело вздохнула. Ну конечно, надо было именно сегодня ночью пойти осмотреть тайное место встреч мятежников – если она правильно все поняла. В любом случае, Киве было слишком любопытно, чтобы не проверить.
Жалея, что она не переодела пижаму перед тем, как отправиться к Кэлдону, Кива плотнее запахнула плащ и поспешила за принцем, держась на изрядном расстоянии.
Он шел все ниже и ниже, этаж за этажом, наконец достиг первого и пошел еще ниже.
В подземелье.
Джарен не собирался рисковать, поняла Кива, проследовав за ним под рекой к западному дворцу, причем оба старательно держались в тени. Он не собирался никому попадаться на глаза, покидая территорию дворца, поэтому шел к тайному ходу.