Дженнер запустил пальцы в волосы – абсолютно такого же цвета, как у отца, – подергал, словно хотел вырвать прядь и показать Аби как доказательство своего родства.
– Знаю, вы задавались подобным вопросом. Вижу по вашему лицу. Вот теперь вы знаете. – Дженнер попытался улыбнуться. – В чем-то я даже более примечательный, чем Сильюн.
Аби вдруг почувствовала, что сердцу стало тесно в груди. Она сделала шаг навстречу.
– Да, так и есть, – сказала она. – Вы замечательный. Удивительный.
– Удивительный?!
Она коснулась его щеки, испытывая чувство постыдной радости, что у него нет Дара. Если бы Дар был, за вопиющую дерзость Дженнер взорвал бы ее здесь, в библиотеке, между книжными шкафами. Но Дженнер не сдвинулся с места, лишь положил руку на руку Аби, словно хотел убедиться, что прикосновение не его фантазия.
Аби нечаянно шлепнула по его руке, и вздрогнула, и отскочила, услышав звук открывшейся двери.
Коробка упала со стола, и Дженнер нагнулся, чтобы ее поднять. Он отошел от Аби и оглянулся, чтобы посмотреть на того, кто их потревожил, – щеки его горели, как огнедышащая саламандра рода Парва.
Могло быть хуже, но могло быть и лучше. К ним направлялась леди Талия, полы ее шелкового халата нежно колыхались; в дверях стояла Гипатия Верней.
Пока леди Талия воркующим голосом выясняла у сына, как идет уборка, пожилая женщина не сводила с Аби сурового взгляда. Потом вытянула вперед руку – сердце у Аби екнуло, – на руке в кожаной перчатке был намотан поводок.
– Отведи животное в питомник, – приказала Гипатия. Аби поколебалась. – Немедленно!
Аби не осмелилась глянуть на Дженнера – лишь сделала маленький реверанс. Не поднимая головы, подошла к Гипатии Верней, чтобы взять поводок. Человек-собака лежал на коврике у входа в библиотеку. Когда Аби вышла, за ней плотно закрыли дверь.
До сегодняшнего дня Аби несколько раз видела питомца Гипатии Верней издали, но сегодня впервые так близко и испытала шок.
Человек-собака неуклюже присел, выгнув спину ниже, чем мог это сделать стоящий на четвереньках обычный человек, – создавалось впечатление, будто он усердно пытался имитировать собаку. Тело пугало истощенностью, руки и ноги были жилистыми, но мышцы казались какими-то неправильно развитыми. Никакой одежды, лишь жесткие черные волосы густо покрывали ноги, ягодицы и поясницу. Волосы на голове свисали по плечам грязными жидкими прядями. Аби не взялась бы определить даже приблизительно, сколько ему лет.
– Привет, – немного придя в себя, неуверенно сказала Аби. – Как тебя зовут?
Мужчина издал воющий звук и задрожал. Если бы он был настоящей собакой, то прижал бы уши и поджал хвост.
– Нет имени? Ты давно находишься в таком состоянии? И как ты в нем оказался?
Мужчина хлопал ладонями по ковру, слышно было, как стучат его ногти. Потом опустил голову и поджал ноги, как испуганная забитая собака.
– Не умеешь говорить? Что они с тобой сделали? – От ужаса у Аби пересохло во рту.
Человек снова завыл – на этот раз громко, взахлеб. Больше всего на свете Аби не хотела, чтобы ее застали в этот момент и подумали, что она мучает несчастное существо. Страх заставил делать то, чему противился рассудок, и она потянула за поводок:
– Пойдем, я отведу тебя в питомник.
Они шли по дому, и Аби чувствовала, как головы слуг поворачиваются в их сторону. У дверей центрального входа она остановилась. Хоть они и были закрыты, тянуло холодом, и Аби знала, что по ночам уже бывают заморозки. Голый человек может простыть и умереть!
Аби в нерешительности топталась на месте, пока человек-собака сам не начал скрестись в дверь, словно просил его выпустить. Все это казалось нереальным. Но возможно, он предпочитал находиться не у ног леди Гипатии, а в питомнике, где получал уход.
Аби открыла дверь и вышла. Слава богу, мороз оказался несильным и не обжигал. Через некоторое время она оглянулась – дом окутывал туман, словно кто-то накинул на него гигантский белый чехол от пыли. Даже звуки сделались приглушенными, словно она и этот человек-собака были одни в целом мире.
Чувствуя себя беззащитной и потерянной, Аби поспешила в ту сторону, где, как она предполагала, находилась конюшня. Температура была немногим выше нуля, и человек-собака не просто дрожал, а содрогался так, что дергался поводок. Аби с отвращением посмотрела на кожаную петлю в руке. А что, если отпустить? Человек-собака сбежит, а она скажет: потеряла его в тумане.
Только как отсюда сбежать? Стена на месте, и ворот не найти, пока кто-нибудь из Джардинов не позволит им проявиться.
Аби почувствовала некоторое облегчение, когда они подошли к комплексу хозяйственных построек. Она пересекла мощеный двор и вошла в длинный низкий питомник, углом примыкавший к конюшням. Здесь было относительно тепло и воняло псиной.
Из полумрака показалась фигура – обер-егермейстер, хмурый и недовольный.
– А, никак мисс Командирша к нам пожаловала, – ехидно произнес он. И, глянув на человека-собаку, добавил: – Вижу, леди Гипатия вернулась.
Аби протянула ему поводок, но обер-егермейстер словно не заметил:
– Веди в двадцатый. Держу его отдельно, шума от него много.
«Двадцатый» оказался металлическим загоном – по всей видимости, заброшенным – в конце питомника. Вместо крыши – натянутая сетка, дверь из досок с набитыми поверх планками, снаружи закрепленная болтами. Внутри бетонный пол с тонкой подстилкой из грязной соломы.
Поколебавшись, Аби отстегнула поводок от ошейника, и человек-собака неловко заполз в свое убежище. Свернулся калачиком на подстилке, подтянув голову к голой груди. Подошвы ног у него были грязными и растрескавшимися, тело болезненно покраснело после прогулки по морозу.
Обер-егермейстер вернулся с двойной миской. В одной была вода, во второй – месиво из сухого печенья и розовато-коричневого желе. Собачья еда. Он поставил миску на пол и носком сапога пихнул в загон. Затем закрыл дверь и закрутил болты.
– Давай поводок. – Аби протянула. Обер-егермейстер повесил его на гвоздь. – Без него нельзя: мало ли что взбредет ему в голову? Хотя я его не осуждаю: трудно быть псом такой суки, как Гипатия.
Он смачно сплюнул на решетчатую крышу загона. Человек-собака начал пить, но не взял чашку в руки, а, как настоящая собака, чавкая, лакал. Обер-егермейстер наблюдал за лицом Аби, которая не отрываясь смотрела на человеческое существо.
– Еще не видела результат работы лорда Крована? Лорд Джардин считает, что он даже меня мог бы обучить приемам такой дрессировки и научил бы превращать людей в животных.
Обер-егермейстер неприятно расхохотался. Аби стрельнула в него испепеляющим взглядом.
– О, не надо на меня так смотреть, юная леди. Он приговорен быть прóклятым, и приговор справедливый. Хозяйка, может быть, и жестоко с ним обращается, но он того заслуживает.
Обер-егермейстер подергал дверь загона, убедился, что болты держат ее крепко, нацепил и защелкнул висячий замок. Затем достал из кармана связку ключей, отцепил маленький алюминиевый и хлопнул его Аби на ладонь. После чего, насвистывая, удалился. Как только он завернул за угол, свора фоксхаундов залаяла, приветствуя возвращение своего вожака.
Аби посмотрела на ключ. Не хотелось даже брать его в руки. Не хотелось становиться кипером этого существа – «человека», поправила себя Аби. Она отнесет ключ в дом, отдаст леди Гипатии, и пусть та делает с ним что хочет.
Может быть, она все еще в библиотеке? Может быть, и Дженнер еще там?
Аби ухватилась за спасительные мысли о Бездарном сыне Джардинов. Начала прокручивать в голове то, что он ей рассказал, вспомнила портрет. Подумала о том, что могло бы произойти дальше, если бы им не помешали.
Рука схватила ее за щиколотку – Аби вскрикнула. Пальцы были ледяными и костлявыми, но сильными. Сильнее, чем она могла предполагать.
– Ш-ш-ш…
Звук мало походил на человеческий. Если бы волки могли говорить, они бы издали вот такой звук после ночи вытья на луну. У Аби волосы зашевелились на затылке. Рука еще сильнее сдавила ее щиколотку, и длинные твердые ногти впились сквозь носок в тело.
Звук, похожий на шуршащий шелест, повторился. Сложился в слова:
– Помоги мне…
10
Он назвал свое имя – Сильюн.
Эвтерпа не могла с полной уверенностью сказать, как давно он начал посещать ее здесь, в Орпене. Он был еще мальчиком, когда пришел в первый раз.
В тот день она сидела в шезлонге на солнце и искала глазами Пака, который, должно быть, снова гонялся за зайцами. Где-то поблизости раздались тихие звуки скрипки. Казалось, целую вечность сюда никто не приходил, поэтому Эвтерпа окликнула музыканта и пригласила в сад. Вскоре из-за кустов роз появился черноволосый мальчик; она махнула ему рукой, и тот по дорожке между рядами живой изгороди подошел к ее шезлонгу.
Мальчик стоял и с удивлением смотрел на нее – Эвтерпа испытывала неменьшее удивление. Ему было около десяти лет, и он был поразительно похож на нее и ее сестру Талию – будто перед ней стоит ее копия, только в мужском обличье. Промелькнула сумасшедшая мысль, что это, верно, ее брат. Но разве у нее может быть брат, о котором ей ничего не известно?
В затылке появилась тупая пульсирующая боль: вероятно, слишком много времени провела на солнце без шляпы. Но Эвтерпа забыла о боли, когда взгляд незнакомого мальчика мимо нее скользнул к дому у нее за спиной. Его лицо озарило живое любопытство.
– Это Орпен? – спросил мальчик. – Орпен-Моут?
– Да. Разве ты этого не знаешь?
Небо сегодня было чистим, голубым, воды во рве немного, и на ее поверхности, как в зеркале, отражался дом. Фундамент из твердого камня находился под водой, а верхнюю, деревянную часть дома покрывал слой штукатурки. Небольшие окна с мелкой расстекловкой и свинцовыми переплетами, произвольно разбросанные по стене ломаной линией, образовывали где-то два этажа, где-то три. Большая труба с восьмью дымоходами возвышалась над северным коньком крыши. Но сегодня дым над трубой не вился змеями. И вообще казалось как-то непривычно тихо и спокойно.