– Именно так. – Гавар раздраженно покачал головой. – Мы с отцом это уже обсуждали.
Боуда видела, как он бросил взгляд в сторону лорда Уиттама, словно ища у него поддержки. Но поддержки не было. Ее никогда не было. И это было достойно жалости.
– Если Гавар попал в беглеца, тому все равно удалось покинуть Милмур. А если в сообщника, то он должен быть еще в Милмуре. Нужно держать на контроле больницы, – сказала Боуда, обращаясь к своему будущему свекру. – И опросить весь медперсонал. И даже если рана легкая и неизвестный самостоятельно оказал себе помощь, надо обязать администраторов и бригадиров внимательно следить за рабочими. А персонал, обслуживающий жилые блоки, должен сразу докладывать, если обнаружится кровь на простынях или полотенцах.
– Хорошее предложение, – одобрил Уиттам, и Боуда не могла не отметить, что ей это очень приятно.
Не слишком ли самонадеянно ожидать, что лорд Джардин в один прекрасный момент признает, что она в большей степени, чем его сын, подходит для высокой должности? Увы, скорей всего, так. Единственное, что Уиттам Джардин ценил превыше всего, – это благородство крови. По крайней мере, дети Боуды выиграют от его эгоцентричной преданности исключительному превосходству рода Джардинов.
– Итак… – произнес лорд Уиттам, будто подводил итог официального заседания, на котором присутствовал сам канцлер. – Арестованный Уолкотт совершил побег из следственного изолятора при поддержке двух мужчин, возможно обладающих Даром.
Он снисходительно кивнул в сторону своего наследника.
«Неужели, – подумала Боуда, – он не видит обиды и ненависти в глазах сына?»
Гавар был похож на озлобленного цепного пса, который отлично знал длину своей цепи и ждал того момента, когда об этом забудет хозяин.
– Мы полагаем, что один из них убит или ранен, – продолжал Уиттам Джардин. – Мы не знаем, где в данный момент находятся его сообщники. Тем не менее заключенный впоследствии покинул Милмур в минивэне, которым управляла неизвестная женщина без чипа. Все верно?
– Не имею представления, о чем вы здесь ведете беседу, – раздался сонный голос. – Не хотите ли кофе? Мне Анна уже сварила. Я совершила ужасную глупость: прилетела утром и легла спать. В Париже было так весело, и я совершенно измотана.
Это в гостиную вошла Дина. Растрепанная и заспанная; кашемировый халат едва перехвачен поясом, на руках – ее наглый мопс Стинки. Увлеченная разговором, Боуда даже не слышала, как сестра открыла дверь.
Уиттам смерил Бодину убийственным взглядом. Боуда знала, он считал Дину инфантильной избалованной девчонкой – обузой семьи. К сожалению, сестра появилась в самый неподходящий момент и могла вмешаться в их разговор. И Боуде пришлось бы объяснять очередную причуду Диди – обращаться к рабам по имени; так она решила бросить вызов обществу. И ее страсть щедро спускать папочкины деньги, с таким трудом заработанные, на так называемые правозащитные организации, которые, несомненно, все до последнего фунта тратили на статусные офисы и роскошные вечеринки для международных СМИ.
Боуда подошла к сестре и, приобняв, препроводила назад в кухню:
– Мы готовимся к завтрашним дебатам, дорогая. И уже почти закончили. Конечно же, я с удовольствием выпью кофе, прежде чем отправлюсь в Грендельшам.
– Стинки меня разбудил, – глядя на сестру, с волнением в голосе сообщила Дина. – С животиком у него что-то не в порядке. Думаю, не следовало давать ему столько улиток. Я и не подозревала, что они вызовут у него несварение. А может, такую реакцию вызвал чеснок?
Боуда с тревогой глянула на мопса. Стинки сто раз за свою жизнь заслужил имя «Вонючка». Собачонка повернула голову и затуманенными виноватыми глазами посмотрела на Боуду.
– Отпусти его, пусть побегает в гостиной, – предложила она сестре. – Это должно ему помочь.
Боуда взяла у нее из рук мопса, поставила на пол и резко ткнула в живот острым носком туфли. Оставалось надеяться, что Дина этого не заметит. Стинки тявкнул и залетел в гостиную, где ожидали Джардин и его наследник.
Боуда закрыла дверь.
После кофе и прощаний последовала долгая дорога на юг Уэльса в Грендельшам. Первые и третьи дебаты всегда назначались на день осеннего и весеннего равноденствия, вторые неизменно приходились на зимнее солнцестояние – самый короткий день в году. Боуда приурочила свое прибытие к закату.
Машина сделала поворот, и впереди открылись песчаные просторы полуострова Гауэр. На вершине скалы, омытый последними лучами заходящего солнца, стоял Грендельшам. Сейчас он походил на куб чистейшего мерцающего розового света. Сила Дара создала этот полностью стеклянный куб – роскошный и совершенно непрактичный. Это был первый и единственный образец так называемого стиля Третьей революции. За ним закрепилось прозвище «оранжерея»; своим видом он напоминал одну из тех претенциозных арт-инсталляций, которые наводняли галереи Саут-банка и которые Дина любила спонсировать. Но Грендельшам поражал своей грандиозностью.
У Боуды перехватило дыхание, она не могла оторвать от него глаз. Никогда нельзя было угадать, каким цветом куб будет наполнен: голубым, как небо в ясный летний день; нежно-желтым в полуденном солнце; холодно-сиреневым на рассвете. И сейчас цвет его менялся: розовый, сгущаясь, темнел, перетекая в ярко-красный – цвет крови.
Боуда вжалась в сиденье, ей внезапно стало не по себе. Нервно надавила на кнопку, и тонированное стекло поднялось, закрывая волнующее зрелище. Вспомнились фотографии Милмура – огромные алые буквы «Да!» на здании администрации. Краска разбрызгана резкими полосами, как глубокие порезы на теле. Конфискованные листовки; на одной фраза: «Мы истекаем кровью под их кнутами».
«Вульгарный пропагандистский мусор, – подумала Боуда. – Смешно. Будто сегодня кто-то пользуется кнутами…»
Когда ее машина подъехала к Грендельшаму, солнце уже село, и теперь он был ярко освещен изнутри электрическим светом. В поисках отведенной ей комнаты Боуда лавировала в толпе Равных, на ходу раздавая и получая приветствия и поцелуи. Стены спален и ванных комнат в Грендельшаме тоже были стеклянными, но, слава богу, занавешены. Вторые дебаты были овеяны недоброй славой из-за слухов и интриг, которые они породили. Боуда напомнила себе, что надо надежно запереть дверь на тот случай, если ночью Гавар Джардин вдохновится репутацией, закрепившейся за Грендельшамом.
Она позвала рабыню, чтобы та помогла ей надеть платье с очень глубоким вырезом на спине. Оно было таким узким, что Боуда не понимала, как в него втиснется, – привезенный Диди из Парижа шедевр кутюрье, от которого не хватило духу отказаться. Однако волнения оказались напрасны: платье стекло с плеч на пол волнами искрящегося серебра. Эффект был столь потрясающим, что Боуда даже не наказала рабыню, которой запрещалось громогласно выражать свое восхищение.
Боуда наслаждалась всеобщим вниманием: головы поворачивались в ее сторону, когда она спустилась на коктейль-фуршет, в зал смокингов и вечерних платьев. Папочка с Риксом потягивали виски, усевшись на неудобный с виду кожаный диван на хромовых ножках. Папочка уже был навеселе, а Рикс, смеясь, комментировал ее отчет о последних событиях в Милмуре.
– Раб сбежал? Ну и дела… – Рикс выдохнул через нос ароматный дым сигары. – Не послать ли по его следу собаку? Ту, что Гипатия за собой на поводке таскает.
У Боуды вытянулось лицо. На время третьих дебатов и ее свадьбы собаку Гипатии нужно будет надежно запереть в конуре, а лучше, чтобы ее вообще не было в Кайнестоне. Крован хорошо сделал свою работу: существо выглядит по-настоящему отвратительно, но если Диди его увидит, однозначно устроит сцену великодушия.
За ужином Боуда сидела между двумя мужчинами, потом незаметно удалилась в свою комнату и принялась за работу. Это была ее любимая часть вечера.
Слухи о полном провале в Милмуре уже начали циркулировать среди Равных, и они желали знать подробности. В маленькой речи, которую она завтра произнесет в качестве секретаря Совета юстиции, Боуда будет скромной и уклончивой. То там, то здесь будут вкраплены детали – семена, которые обрастут сплетнями и домыслами. Вместе с информацией проскользнут нотки сожаления, ужаса и даже сомнения: о чем думал канцлер, когда делал столь безответственное Предложение? Ответ каждый даст сам. А здесь она услышит ропот одобрения и только потом продолжит.
Какие плоды со временем дадут все эти семена?
Было уже поздно, и люди внизу начали расходиться. Однако шум не стихал: те, что остались, находились в изрядном подпитии. Каменистая почва для ее маленьких семян. Пора ложиться спать, но прежде перечитать речь. И не мешало бы глотнуть свежего воздуха, чтобы проветрить мозги.
Лавируя между смеющимися, флиртующими группами Равных и редких среди них наблюдателей парламента, Боуда отметила тех, кто стоял особенно близко друг к другу. Возможно, это и неподходящее время для распространения информации, но для сбора – то, что нужно. Она почти уже подошла к массивной, с бронзовыми краями двери центрального входа Грендельшама, уже виден был залитый лунным светом пляж, когда кто-то резко дернул ее сзади, и Боуда вскрикнула от неожиданности.
Она в ярости развернулась, ожидая увидеть Гавара. Да, рыжие волосы, но лицом к лицу Боуда оказалась не с ним, а со своим будущим свекром. Подтаскивая ее ближе, он так сильно сжал ей руку, что казалось, сломает. Теряя равновесие на высоких каблуках, Боуда упала ему на грудь, второй рукой он прижал ее к себе. Хрустальный бокал больно уперся в ее обнаженную поясницу.
Ударил тяжелый запах виски, и его лицо придвинулось так близко, что, когда Уиттам заговорил, показалось, будто он выдыхает слова внутрь ее грудной клетки, как божество, вдыхающее жизнь в вылепленного из глины человека.
– Ты великолепна в этом платье.
В подтверждение своего восторга Уиттам провел бокалом по ее обнаженной спине, остановился у шеи и погладил большим пальцем по горлу. Боуда откинула голову назад, стараясь избежать прикосновения, но получилось еще более зазывно. В ушах послышался шум – то ли шум крови, то ли моря за стеклянными стенами. Вокруг были люди, и невозможно было устроить сцену.