В подвале со сводчатым потолком, где находились только слуги, Аби опешила, натолкнувшись на Люка, который шел к выходу.
– Меня приглашают на торжества, – пояснил он. – Очевидно, всех раз в год приглашают, даже Альберта, такое вот отчаянное положение. Я буду таскать багаж и подавать напитки, меня там обмерили, чтобы подобрать ливрею. Послушай, это будет какое-то безумие. Отличная возможность, чтобы… ну ты знаешь, о чем я.
– Не знаю, – внушительно произнесла Аби. Авторитет разумной старшей сестры подрывало то, что она теперь должна была смотреть на Люка снизу вверх. – Поговорим дома вечером.
И вот наконец весь список дел был отмечен галочками, и Аби поспешила в библиотеку.
Дверь библиотеки оказалась закрытой на ключ – неудивительно, если учесть, чтó там помещено на временное хранение. Но у Аби, как у сотрудника Семейного офиса, был мастер-ключ. Прежде чем открыть дверь, она посмотрела в обе стороны коридора, хотя ничего предосудительного не делала: библиотека входила в круг ее обязанностей. Конечно, ей никто не давал указаний сделать это. Но почему не проявить инициативу?
Кто-то здесь уже побывал – ящик был открыт, и вещь извлечена.
Той вещью, к которой здесь, в библиотеке, Аби хотелось прикоснуться, было кресло канцлера Великобритании, республики Равных. Его привозили в Кайнестон каждый год для третьих дебатов. Оно оказалось меньших размеров и более великолепным, чем представляла Аби.
Кресло было развернуто по направлению к камину. За семь столетий службы на благо Британии дубовое кресло потемнело и приобрело специфический блеск и теперь казалось сделанным из черного дерева.
Аби осторожно приблизилась. Кресло, подобно одушевленному существу, излучало ауру королевского величия.
Фигурки людей и животных, вырезанные на задней стороне спинки кресла, потеряли четкие контуры. Но это не умаляло красоты резьбы. Аби нагнулась, рассматривая сюжеты. Дракон. Фигура человека с короной на голове. Крылатая женщина с мечом в руке. Солнце в окружении звезд. Волнистые линии – должно быть, имитация воды; хотя, возможно, они имели и совершенно иной смысл.
Аби протянула руку. Она колебалась точно так же, как несколько месяцев назад, стоя у стены Кайнестона, но затем осмелилась и провела пальцами по изысканной резьбе. Ладонью погладила треугольником возвышавшуюся спинку кресла, спустилась к подлокотнику.
И вдруг… едва не вскрикнув, отпрянула и едва не свалилась в камин.
В кресле кто-то сидел.
– Следует быть осторожной, Абигайл, – с упреком в голосе произнес человек, задумчиво сидевший в кресле, закинув ногу на ногу. – Мне бы не хотелось отвлекаться на то, чтобы вытаскивать тебя из огня.
Сильюн Джардин смотрел на нее спокойно и даже мягко.
– У меня чуть сердце не разорвалось! – едва справившись с испугом, выпалила Аби. – Что вы здесь делаете? Проверяете, подходит ли вам по размеру кресло?
Если бы существовало руководство «Как рабы не должны разговаривать со своими хозяевами», то сказанное ею только что было бы написано на первой странице крупными буквами. Аби кинулась извиняться, но Сильюн только отмахнулся:
– Вовсе не подходит. Я не наследник. И даже не второй в очереди, хотя, осмелюсь заметить, отец предпочел бы меня Дженнеру – если бы до такого дошло. Нет. Я никогда не стану канцлером. Однако это кресло не всегда было креслом канцлера.
В подтверждение своих слов Сильюн постучал каблуками по осколку каменной плиты, на которой стояло кресло. Некогда это был коронационный камень британских монархов, разбитый Ликусом Убийцей Короля.
На что Сильюн намекает? Аби знала, что он имеет в виду, но говорить об этом с посторонним – безумие. Даже для Сильюна.
– Полагаю, вы не собираетесь восстановить монархию, – сказала Аби. – Не кажется ли вам, что момент для этого давно упущен?
– Разве мой брат не дает тебе уроков истории? – спросил Равный. – О, прости мне мою глупость: ему ведь больше не разрешают поддерживать с тобой свободных, братских и равных отношений. Ничего сверх скучных разговоров о скрепках и счетах. Так приказала мама. В таком случае позволь мне преподать тебе один урок. Я знаю, Абигайл, ты любишь историю. Помнишь: те, кто не извлекает уроков из истории, обречены повторять ошибки, уже кем-то совершенные?
Сильюн легко спрыгнул с кресла.
Взглядом Аби следила за Сильюном, а мысли ее зацепились за брошенную фразу. Дженнер не по собственной воле держит с ней дистанцию. И в сердце встрепенулось чувство – волшебное, как сам Дар.
Надежда?
Сильюн, казалось, ничего не заметил. Заложив руки за спину, он внимательно рассматривал резьбу, которую только что изучала Аби.
– Ты слышала о Вундеркайнинге – короле-чудотворце и предводителе рода? Если ты о нем ничего не знаешь, я отнесусь к этому благосклонно, потому что даже среди Равных мало кто о нем слышал. Он герой легенд. Опасный герой. Его дважды пытались стереть из народной памяти, объявляя выдумкой. Я же верю, что он действительно жил. Никто не станет беспокоиться о том, чтобы запрещать и вымарывать из народной памяти выдуманного персонажа.
Сильюн наклонился и провел пальцем по фигурке человека в короне:
– Он жил в то темное время, которое пропастью легло между Римской Британией и моментом, когда у нас возникла письменность и мы начали сами записывать свою историю. У него был Дар. Сохранились сказания, как он встречался со странными и чудесными существами, сражался с великанами и посещал другие миры.
После его смерти – я бы сказал, исчезновения, потому что не сохранилось ссылок или описаний его смерти, – никогда больше не было правителя, владеющего Даром. Таким образом, все легенды о короле-чудотворце последующие монархи старательно пытались предать забвению. Им надевали на голову корону, но Дара у них не было, и они не хотели на его фоне выглядеть блекло. После славной Революции Равных все наши правители владеют Даром, но не имеют короны. Так что люди во власти до сих пор не хотят слышать о нем, ведь он имел и то и другое.
– И он здесь, – удивилась Аби, – прячется на виду у всех.
– Именно так, – улыбнулся Сильюн. – В библиотеке Орпен-Моута хранился единственный экземпляр самой древней книги «Явление чудес: сказания о Короле». А вот здесь, на спинке кресла, его изображение. Я в этом уверен. Он смеется над каждым, кто сидел в этом кресле, включая моего отца.
Аби выпрямилась. Все было так интересно. Но разговор о древних книгах, утраченных знаниях и короле-чудотворце не мог погасить в ней страстного желания узнать нечто большее.
Не слишком ли разозлится Юный Хозяин, если она его об этом спросит? К сожалению, у нее не было выбора, потому что никто, и особенно Дженнер, не хотел говорить на эту тему.
– Ваш брат… – начала Аби. – Вы сказали, что вашему брату…
Уфф… Она никак не может сформулировать мысль, а еще Собаку пытается научить говорить.
– Не разрешается общаться с тобой? Да. – Сильюн небрежно махнул рукой. – Мать с отцом беспокоятся – его и без того можно счесть наполовину простолюдином – и пресекают все, что в их глазах выглядит как симпатия к таким, как ты. Симпатия – это самое подходящее слово в данном случае, не так ли, Абигайл?
В голосе Сильюна явственно читалось лукавство, и Аби покраснела от смущения, но сдаваться не собиралась.
– И в этом вся причина? Изначальное категоричное неодобрение? Я думала иначе. Дело в том, что я не помню один из вечеров. И беспокоюсь: возможно, я сделала что-то не так и это стало причиной запрета.
– Не можешь вспомнить? Кто-то почистил твою голову без разрешения? Как невежливо! Я мог бы выяснить, кто это сделал, – если, конечно, ты не будешь возражать.
Аби колебалась. В какую историю она вляпывается? Темно-карие глаза видели ее сомнение.
– Абигайл, проникновение в память человека – процедура опасная и всегда разрушительная. Не так болезненно – по крайней мере, я так думаю – узнать, воздействовал ли кто-то своим Даром на человека. И если да, то кто это сделал. У каждого из нас Дар уникальный, как отпечатки пальцев.
Поскольку я привратник этой семьи, я знаю отпечатки каждого, кто попадает на территорию нашего поместья. И могу определить, подверглась ли ты воздействию Дара. Пока я этим занимаюсь, можешь с комфортом устроиться прямо здесь.
И Сильюн непринужденно показал рукой на кресло канцлера. Трон королей и королев. Голова у Аби закружилась, когда она села в кресло. Вцепилась руками в гладкие подлокотники и закрыла глаза.
Сильюн не обманул. Это не было так отвратительно, как тогда у ворот, но все же желудок выворачивало от копаний в ее внутренностях – напоминало то, как мама рылась в лотках в супермаркете, выбирая помидоры. Аби представляла, как Сильюн ищет затемненный участок, поврежденный чьим-то острым Даром.
– Боуда, – объявил через несколько минут Сильюн. – И моя мама. Нетрудно было это определить. Им обеим не хватает изящества. Также могу рассказать, что именно случилось. Боуда и Гавар устроили милую потасовку, достаточно страстную, а ты была свидетелем. Боуда ненавидит быть объектом пересудов для слуг, поэтому стерла отрезок твоей памяти. Довольно жестоко. Думаю, она до сих пор злится на Гавара.
Она бросила тебя в достаточно плачевном состоянии: ты рыдала от боли. И Дженнер – мой бедный, бесполезный, Бездарный брат – пошел искать меня или маму, чтобы привести тебя в норму. К несчастью для тебя, первой он нашел маму. Она совершила неумелые манипуляции исцеления, а затем сделала еще одно откровенно жалкое усилие: выровняла твои воспоминания и сказала Дженнеру, что ты вообще не должна находиться в Большом солярном зале. Затем потребовала ограничить общение с тобой исключительно рабочими вопросами. Да. Все было именно так. После этого с неделю у тебя болела голова.
Аби чувствовала, что ее предали. Но чего еще она могла ожидать от Сильюна Джардина, который вдруг проявил к ней невиданное дружелюбие и абсолютную беспринципность?
– Вы обещали не заглядывать в мою память.
– Абигайл, ты меня ранишь в самое сердце. – Сильюн прижал руку к левой стороне груди, – возможно, там у него и было сердце. – Я никуда не заглядывал. Мне все это стало известно буквально через час после инцидента. Дженнер пришел ко мне и все рассказал. Он страшно мучился чувством вины. Я рекомендовал ему взять себя в руки: по крайней мере, он в тебя не стрелял. Начинаю подозревать, что мои братья совершенно не умеют обращаться с женщинами.