После смерти императора Шан Юй решительно занял пост великого советника, буквально выхватив его из-под носа у министра Вэя. Императорская гвардия в его руках, которая охраняла дворец, заставила остальных молча признать его власть. Чиновники не понимали, как министр Вэй допустил подобное, но шушукаться не осмеливались. Отсутствие поддержки при дворе – Шан Юй всегда вел себя высокомерно и ни с кем не сближался – быстро сделало из него своего рода небожителя, совершенно одинокого на утренних аудиенциях, достойного глумливых насмешек за его спиной. Его и боялись, и насмехались над ним, но не смели перечить. Ходили слухи, что даже министр Вэй пошел с ним на тайный сговор, а потому Шан Юй оставался на своем месте, а при дворе воцарился шаткий мир.
Однако вся эта ситуация говорила лишь об одном – у императрицы Мин Сянь, которая никогда не стремилась в политику и не завела полезных знакомств в бытность Четвертой принцессой, не было никакой реальной власти при дворе. Пусть она и сидела на драконьем ложе и смотрела на всех сверху вниз, все решения, которые она принимала, диктовались ей великим советником Шаном и министром Вэем. Даже ее мать, вдовствующая императрица Вэй, имела больше власти в империи, которая лишь формально принадлежала Мин Сянь. Императрица-марионетка, императрица-пустышка – миллионы жителей Поднебесной кланялись ей до земли, но ее собственные чиновники нисколько ее не боялись.
Покинув зал утренних собраний, Мин Сянь не спеша направилась по боковой галерее во дворец вдовствующей императрицы Вэй. Чжоу Су неизменно семенил за ней, не поднимая головы. Свита императрицы состояла всего лишь из нескольких евнухов и служанок, потому что Мин Сянь, привыкнув к жизни всеми забытой Четвертой принцессы, даже став императрицей, так и не полюбила размах и роскошь, с которой та должна жить. Ей полагалось носить роскошные церемониальные одежды на утренних собраниях, но в повседневной жизни она отказывалась от всех украшений, используя лишь одну нефритовую шпильку. Сейчас, уже переодевшись и сняв тяжелый головной убор для утренних собраний, Мин Сянь неторопливо шла навестить матушку.
– Чжоу Су, – негромко произнесла она, и верный слуга тут же сделал шажок вперед, наклоняя голову и поворачиваясь к императрице правым ухом. – Не забудь проследить за Цао Юанем.
– Слушаюсь, Ваше Величество, – евнух тут же понимающе кивнул, а императрица продолжила свой путь.
Они вышли в сад и пошли по дорожкам мимо стоящих голыми в конце ноября кустов и деревьев. Мин Сянь замерла и с печальной улыбкой посмотрела на унылый пейзаж вокруг – она не любила осень, когда все начинало засыпать и становилось безрадостным. День был сухой, теплый, но она все равно поежилась и глубоко вздохнула от пустоты и отсутствия красок вокруг. Только причудливые камни да редкие вечнозеленые растения наполняли пейзаж красотой.
Ее тихий вздох услышал Чжоу Су. Он покачал головой, отчего его дряблая кожа на шее затряслась, как у индюка. Он знал, что сердце у императрицы нежное, поэтическое, и любое явление природы может ее расстроить.
– Сегодня прохладно, Ваше Величество. Давайте поторопимся к вдовствующей императрице, – сказал он, глядя на застывшую девушку, погруженную в свои мысли.
– Да, – просто отозвалась Мин Сянь, вновь пускаясь в путь. Очень скоро она добралась до дворца своей матушки. Войдя в нагретое жаровнями помещение, она сняла накидку, передавая ее Чжоу Су, а сама прошла в глубину покоев.
Слева от входа на кане[15] сидела красивая женщина. Время будто было не властно над красотой любимой наложницы императора Мин Дуаня Вэй Жуи – лишь тонкий слой пудры покрывал ее узкое лицо, а черные миндалевидные глаза глядели ясно и строго. Ее красота была такой холодной, как будто ничто на свете не могло согреть эти острые черты лица. Мин Сянь была очень на нее похожа.
Она склонилась в поклоне.
– Дочь приветствует матушку, – произнесла она.
– Поднимись, – махнула рукой вдовствующая императрица. – Присядь рядом со мной. – Она указала на соседнее место на кане, отделенное от нее столиком. – А-Цюй[16], как прошло утреннее собрание?
Мин Сянь покорно уселась на кан и приняла от служанки пиалу чая.
– Как обычно, матушка, – спокойно сказала она.
– Я слышала, что министр Цао выступил с предложением перенести посмертную табличку простолюдина Мин Сюаня в императорскую усыпальницу. – Мин Сянь взглянула на вдовствующую императрицу и увидела, как раздулись ее ноздри от гнева. С самого детства эти ноздри раздувались в ее адрес постоянно – матушка вечно гневалась на нее, ведь она была «разочарованием императорского рода». Теперь же она обращалась с ней гораздо лучше, и гнев ее направился на давно покойного бывшего наследного принца.
– Это так, – отозвалась Мин Сянь, осушая пиалу и ставя на столик. Расторопная служанка тут же наполнила ее свежим чаем. Она взглянула на нее из-под опущенных ресниц – это была личная служанка Вэй Жуи, вошедшая с ней во двор, занимавшая ныне должность главы прислуги во Внутреннем дворце – тетушка Ли. Она осторожно коснулась горячего фарфора, не глядя на матушку.
Та выжидающе уставилась на нее, ожидая каких-то подробностей. Впрочем, Мин Сянь не считала, что ей следует о чем-то докладывать – раз матушка уже в курсе, что Цао Юань подал такое прошение, значит, новости долетели до нее со всеми деталями быстрее, чем императрица ходит по дворцу. Не дождавшись от нее больше ни слова, вдовствующая императрица разгладила несуществующие складки на одежде и принялась хаять Цао Юаня за неосмотрительность и преступные намерения.
– Он наверняка замыслил недоброе, А-Цюй. Твое наказание слишком мягкое. Возможно, стоит не только отстранить его от утренних собраний, но и вовсе сослать на север. Все должны видеть твою решимость защищать императорскую власть и честь императорской семьи от преступной крови. Твой отец, покойный император, поступил жестко, но справедливо. Никуда не годится, что всего спустя пять лет с его смерти уже зазвучали разговоры об амнистии для этого простолюдина Мин Сюаня. Хватит с него и того, что покойный император даровал ему легкую смерть и позволил похоронить его под одной фамилией с императорской семьей…
Тонкие пальцы Мин Сянь вцепились в хрупкий нагретый фарфор. Матушка продолжала распинаться, бросая все новые упреки Цао Юаню и предрекая новые ужасы. Наконец она как будто выдохлась и со вздохом приняла из рук тетушки Ли свежий чай. Мин Сянь разжала пальцы, опуская пиалу с нетронутым остывшим чаем на столик. Ее ладонь покраснела от жара.
– Впрочем, ничего страшного пока не случилось. Церемония поминовения покойного императора все равно уже в самом разгаре подготовки, – рассудительно произнесла вдовствующая императрица. – Отправлять Цао Юаня в отставку сейчас действительно неразумно.
– Вы правы, матушка, – смиренно произнесла Мин Сянь, опуская голову. Из-за длинных черных ресниц нельзя было разгадать, какая мысль плещется в глубине ее глаз. Вэй Жуи прожила долгий век, но никогда не могла понять, о чем думает ее младшая дочь. Она протянула руку и ласково взяла ладони императрицы в свои.
– А-Цюй, сейчас холодает, одевайся потеплее. Министр Вэй подарил мне песцовую шкуру. – Она отпустила ее руки и махнула тетушке Ли. – Я хочу отдать ее тебе, прикажи сделать из нее накидку. Зимой ты всегда мерзнешь. Ты должна беречь свое императорское тело.
Мин Сянь подняла глаза и посмотрела на мать. Взгляд холодных глаз той на секунду смягчился, что удивило ее – как будто матушка в самом деле была обеспокоена ее здоровьем.
Поневоле она тоже смягчилась.
– Благодарю матушку-императрицу за заботу.
Прибавление титула заставило глаза Вэй Жуи вспыхнуть искоркой удовольствия. Тетушка Ли принесла свернутую шкуру – императрица запустила пальцы в белоснежный мех. «Красивый был зверь», – подумала она с грустью. Она приказала Чжоу Су отправить песцовую шкуру в императорскую мастерскую. После этого Мин Сянь поднялась с места.
– Уже уходишь? – в голос вдовствующей императрицы вернулась нотка надменности, с которой она говорила со всеми вокруг – подчеркивая свое превосходство, но при этом делая это так тонко, что никто бы не смог обвинить ее в высокомерии. С императрицей она так говорила с детства, и та давно к этому привыкла.
– Да, матушка. Множество докладов ждут меня. – Мин Сянь поклонилась и неспешно направилась на выход, как будто эти доклады ждали совсем не ее.
Вдовствующая императрица некоторое время смотрела ей в спину, а потом тяжело вздохнула.
– Она всегда была странным ребенком, – пожаловалась она тетушке Ли, и та тактично промолчала, зная взрывной нрав своей госпожи. – Кажется, что только с виду проявляет уважение, а кому знать, какие мысли бродят в ее голове? У нее ничего нет, а она все равно не хочет полагаться на свою мать. Знай себе кивает, что ей ни скажи. Мы возвели ее на трон, я и мой брат денно и нощно облегчаем ее бремя и помогаем управлять страной. И Сю-эр[17] тоже. А ей и дела ни до чего нет, знай себе рисует свои проклятые картины.
– Императрица еще молода, – произнесла тетушка Ли, видя, как ухудшается настроение хозяйки.
– И что с того, что молода? – разозлилась та. – В ее годы покойный император уже железной рукой правил Поднебесной. А она? Она совсем не годится для управления, дунет ветер – и она упадет. Каждый способен выступить против ее воли.
– Неужели вы хотите, чтобы императрица взяла власть в свои руки? – осторожно спросила верная служанка.
– Что за ерунду ты болтаешь? – вконец разъярилась вдовствующая императрица, бросая в нее пиалу. Та, пролетев мимо, разбилась о колонну на сотню осколков.
– Ваша служанка виновата, она глупа и ничего не понимает, – тут же отозвалась тетушка Ли. – Я позову прислугу, чтобы убрали осколки, не вставайте пока. – И она засеменила прочь, низко опустив голову.