– Ваше Высочество. – Лицо Шан Юя осветила мягкая улыбка. Годы с их знакомства сделали их самыми близкими друзьями, а после смерти Второго брата Шан Юй так и вовсе стал единственной связью Мин Сянь с реальностью. Несмотря на то что при дворе Мин Сянь иногда ругали за неподобающе близкие отношения с молодым человеком, слухи об этом никогда до нее не доходили. Вернее, им не давали дойти.
Улыбающееся лицо Шан Юя всегда, всегда смотрело на Четвертую принцессу. Мин Сянь не помнила, чтобы когда-нибудь Шан Юй хмурился или злился на нее, и это немало утешало ее.
После смерти брата она долгое время печалилась, и частые визиты молодого господина Шана стали для нее большой поддержкой. Она даже стала испытывать что-то вроде нежности к своему другу – благодарность за его присутствие.
– Почему снова пришел? Ты только вчера был, я еще не успела закончить рисунок для тебя, – нахмурилась Мин Сянь, но ее упрек был притворством – она была рада, что Шан Юй навестил ее.
– Я всего лишь хотел напроситься на обед к Вашему Высочеству, – рассмеялся Шан Юй. – Я все утро провел в кабинете императора и очень проголодался.
Шан Юй всегда называл ее «Ваше Высочество», никогда не отступая от этикета.
– Неужто поместье советника Шана настолько обеднело? – расхохоталась Мин Сянь, и ее смех – чистый, светлый – словно защекотал нутро Шан Юя. Он присел на скамейку рядом с принцессой, разглядывая ее рисунок. – Не смотри, пока не закончено.
Советник послушно отвернулся от бумаги, уставившись в лицо принцессе. Рисунок сам по себе ему не был интересен – все стены и поверхности его поместья были заполнены рисунками Четвертой принцессы, которые та щедрой рукой дарила ему. Слуги в его поместье частенько жаловались друг другу, что резиденция советника Шана похожа на сокровищницу имени Мин Сянь. Четвертая принцесса об этом не знала – отдавая рисунок, она тут же забывала о нем и, наверное, полагала, что Шан Юй их просто выбрасывает или хранит в свернутом виде где-нибудь в кладовой. Она бы сильно удивилась и смутилась, узнав, что все – абсолютно все – ее рисунки находили себе место в чужом доме.
Шан Юй рассматривал тонкие черты лица, бледную, почти прозрачную кожу, темные прекрасные глаза и изящную линию подбородка. Он не помнил, когда его отношение к Четвертой принцессе поменялось, может быть, оно всегда было таким. Сосредоточенная Мин Сянь только спустя какое-то время заметила, что Шан Юй смотрит на нее, и неизвестно почему смутилась.
– Эй, кто-нибудь, прикажите добавить к обеду любимые блюда советника! – крикнула она, и служанка торопливо отправилась исполнять приказ. Принцесса вздохнула – на улице было жарко, и она свободной рукой смахнула пот со лба, не зная, что этим оставляет черный след на щеке из-за того, что ранее измазала рукав в туши. Шан Юй, не отрывающий от нее глаз, хмыкнул.
– Что? – спросила Мин Сянь непонимающе, переводя на него взгляд.
– У вас тут… – Шан Юй протянул руку вперед, касаясь лица принцессы, – тушь, – закончил он предложение, проводя пальцем по щеке Мин Сянь.
– Надо было просто сказать. – Четвертая принцесса смущенно скинула его руку и принялась тереть щеку, пока та не стала красной. – Все?
– Да, – отозвался Шан Юй, огорченно отстраняя ладонь. Однако вид смущенной Мин Сянь доставил ему истинное удовольствие, он не мог перестать улыбаться.
Когда-то именно Четвертая принцесса была той, кто первой смутил его чувства – все его правила и заслоны, выстроенные против окружающих, были сметены напором, все его попытки отдалиться от принцессы закончились абсолютным поражением. Мальчик, не знавший ни ласки, ни тепла, встретившись с колючей поначалу, но доброй и озорной Цюйцинь, возможно, тогда, в детстве, ничего не осознавал. Но чем старше он становился, тем больше понимал, насколько Цюйцинь изменила его – она пробралась в самую душу, прочно пустила там корни и принялась возмущаться, почему так скучно. Шан Сюин не знал, что такое дружба. Цюйцинь показала ему. Они не собирались дружить, приказ императора что для одной, что для второго был пустым звуком. Но одна улыбка от уха до уха – и Шан Сюин решил, что хочет следовать за ней всегда. Было ли возможно это «всегда»? Он не знал. Но чем старше становился, тем больше осознавал, что дружба такой не бывает.
Где-то в шестнадцать лет Шан Юй с удовлетворением понял, что он не хочет дружить с Четвертой принцессой. Его чувство было намного больше, глубже, чем дружеская привязанность. Он хотел защитить принцессу от всего – от холодной матери, от равнодушного отца, от презрительных слуг, от одиночества во дворце. Будь его воля, он бы увез ее туда, где никто никогда не смог ее расстроить. Чтобы она всегда рисовала, всегда улыбалась – ему, как сейчас.
Он никогда не мечтал, чтобы его чувство было взаимным. В конце концов, кто он такой? Советник, сын военного министра, какое право он имеет требовать взаимности? Разве был он выгодной партией для принцессы, которой наверняка готовили в супруги наследника какой-нибудь соседней империи? О сватовстве никогда не шла речь. Ему было достаточно, что Четвертая принцесса считает его другом детства, что у него беспрепятственный вход во дворец принцессы и на лице той при виде него расцветает эта слегка растерянная, но прекрасная улыбка.
И все же… И все же… Все люди жадны, когда дело доходит до чувств.
Шан Юй выпрямился на сиденье, отстраняясь от стола.
– Как дела у отца-императора? – спросила Мин Сянь, вновь берясь за кисть.
– Его Величество, кажется, идет на поправку, – отозвался советник. – Сегодня он присутствовал на утреннем собрании и лично разбирал дела.
– Это хорошо, – сдержанно отозвалась Мин Сянь. После смерти брата ее отношения с императором заметно охладели, и она старалась не попадаться ему на глаза чаще необходимого. Ей было комфортно в своем дворце – иногда ей казалось, что она может провести вот так всю жизнь…
– Ваше Высочество планирует посетить банкет в честь дня рождения императрицы? – спросил Шан Юй, глядя на тонкие пальцы, держащие кисть.
– Да, императрица Чжэнь уже прислала мне приглашение. – Мин Сянь посмотрела на Шан Юя и улыбнулась. – Как я могу не пойти?
– Да, правда, простите меня за глупый вопрос, – отозвался Шан Юй. Ему, казалось, было все равно, о чем говорить, если это касалось Четвертой принцессы. Поэтому вскоре он замолчал, следя за движениями кисти девушки. Тихо щебетали птицы и шелестела молодая листва. Все вокруг было наполнено покоем. Двое сидели в беседке, изредка перекидываясь парой фраз, и их маленький мирок казался настолько наполненным, что слуги, пришедшие звать Четвертую принцессу обедать, некоторое время не решались их тревожить.
– Прошу, – сделала приглашающий жест Мин Сянь, отложив кисть.
– Благодарю, – Шан Юй поднялся, расправляя складки халата.
– Не стоит. В моем доме для тебя всегда найдется миска риса, – улыбнулась принцесса, ступая первой за пределы беседки. Шан Юй замешкался – сердце у него неожиданно зашлось как сумасшедшее, и он сглотнул. – Ну, ты идешь? – принцесса обернулась, озаряя его улыбкой, как в детстве. – Все остынет.
– Конечно.
Глава 22и я так долго верила в это…
Мин Сянь помассировала виски, морщась от головной боли. В последнее время из-за наводнения и ее новой идеи с каналом забот у императрицы стало значительно больше. Практически весь день она сидела в кабинете, принимая различных чиновников и выслушивая бесконечные доклады. Она немного завидовала свободному и беззаботному Цзи Хэ, который проводил большую часть своего времени во что-то играя или гуляя по столице, или навещая бабушку – вдовствующую императрицу. А она, императрица, не могла выкроить время даже на то, чтобы закончить рисунок.
Чжоу Су беспокоился, что Ее Величество, погрязнув в делах, станет питаться еще хуже, чем обычно. Он даже стал подумывать о том, что приглашать Второго принца Ци в кабинет – не такая уж плохая идея: императрица охотно делила с ним трапезу, и тогда ее питание (по меркам евнуха) становилось более-менее. Или можно было позвать великого советника, однако здесь велика вероятность, что Ее Величество опрокинет на советника Шана стол или миску с рисом, или еще что-нибудь. Каждый раз, думая об этом, Чжоу Су качал головой – всегда спокойная и сдержанная императрица рядом с великим советником теряла всякое самообладание. Евнух полагал, что та очень сильно его не любит, несмотря на всегдашнюю почтительность со стороны советника. И причина ему была хорошо известна…
– Чжоу Су, где ты витаешь? – в голосе императрицы скользнуло редкое раздражение.
– Простите, Ваше Величество! – покаялся евнух Чжоу, отмахиваясь от ненужных мыслей о прошлом. – Вам что-то требуется?
– Ян Лэй не передавал Нам никакого доклада? – спросила Мин Сянь, глядя на груду посланий трону перед собой.
Большая часть из них была жалобами чиновников на непомерную стоимость нового канала. Особенно яро выступал против министр Вэй – собственно, именно поэтому на стол императрице посыпалась такая кипа докладов. Мин Сянь подозревала, что вскоре все чиновники, ведомые правым министром, встанут на колени и вынудят ее отказаться от строительства. И она ничего не сможет поделать. Это раздражало ее, подобно порезу на пальце от бумаги – вроде мелочь, а неприятно и чешется.
– Нет, Ваше Величество, – тут же отозвался Чжоу Су. – Послать за ним?
– Нет… – отмахнулась императрица. – Не стоит. Значит, у него нет новостей.
После этого Мин Сянь надолго замолчала, обдумывая ситуацию. Уже прошло больше недели с последней аудиенции Ян Лэя, и до сих пор не было понятно, схватил ли он Ли Гана. Выполнил ли он ее приказ?
На утренних собраниях Мин Сянь вглядывалась в лицо министра Лю, но тот выглядел таким же беззаботным, как и прежде. Успешно замел следы?
Приближался день поминовения усопших – фестиваль Цинмин[68], а значит, императрица должна была снова отправиться в императорскую усыпальницу для традиционной церемонии поклонения предкам и сжигания ритуальных денег. Императрица ненавидела этот день, как, впрочем, и любой другой, наполненный официальными ритуалами фестиваль.