– Шан Цзянь, твой сын так мал, а говорит столь складно. – Император погладил бороду, глядя на маленького мальчика. – Сю-эр, поднимись. Я уверен, что это целиком вина А-Цюй. Она вечно носится, не глядя по сторонам. А-Цюй, немедленно отправляйся к наложнице Вэй, чтобы тебе перевязали рану, иначе может остаться шрам. Сю-эр… – Он остановил взгляд на Шан Юе, который поднялся с колен и смотрел на него чистыми черными глазами. – Шан Цзянь, если ты не против, пусть немного поиграют вместе. Они примерно одного возраста, а во дворце больше нет ровесников А-Цюй, – он вздохнул, глядя на виновато опустившую глаза дочь. Конечно, он понимал, что Шан Юй только что покрывал Четвертую принцессу, но решил, что это может положить начало детской дружбе. Тем более мальчик ему понравился своей твердостью и готовностью защитить принцессу. Половые различия играли мало роли сейчас, когда они еще дети… А в будущем… Впрочем, Сю-эр из прекрасной семьи…
– Конечно, Ваше Величество, – поклонился военный министр. Он кивком показал сыну на Четвертую принцессу, которая уже была на грани того, чтобы разрыдаться от стыда.
Ведь она, разумеется, не хотела играть с этим надменным мальчишкой! Пристыженная и оскорбленная до глубины души неожиданным заступничеством Шан Юя, она тут же побежала прочь, даже не попрощавшись с отцом-императором.
– Ступай за ней, – кивнул император, снова вздыхая. Младшая дочь совершенно не походила на остальных его детей ни выдержкой, ни сообразительностью. Он боялся представить, что из нее вырастет. Глядя на двух удаляющихся детей, он подумал, что, может быть, присутствие такого сдержанного ребенка, как Шан Юй, пойдет на пользу манерам Четвертой принцессы. – Шан Цзянь, – обратился он к министру, – в будущем можешь почаще приводить своего сына поиграть с Четвертой принцессой.
– Слушаюсь, Ваше Величество, – поклонился Шан Цзянь.
По возвращении во дворец Мин Сянь сразу же устремилась в свои покои, изможденная этим невероятно длинным днем. Услышав шаги за спиной, она обернулась и с удивлением заметила, что Шан Юй следует за ней.
– У великого советника есть к Нам какое-то дело? – холодно спросила она. Все, чего ей хотелось, – это прилечь. – Шан Юй, – смягчилась она, вспоминая, что он пострадал из-за нее, – отправляйся залечивать рану, ее нельзя запускать.
– Ваше Величество, я всего лишь хотел убедиться, что вы в безопасности дойдете до Дворца душевного спокойствия. – Тот поклонился, прожигая ее своим свирепым взглядом.
– Что может с Нами случиться во дворце? – презрительно поднимая брови, спросила Мин Сянь. – Впрочем, если ты не доверяешь императорской гвардии, в которой когда-то служил сам… – она многозначительно замолчала. Она видела, как в полутьме галереи Шан Юй в гневе сжал рукоятку меча. Он был единственным придворным, которому дозволялось проносить оружие в императорский дворец. Мин Сянь отвернулась.
– Тогда я прошу позволения откланяться, Ваше Величество, – после небольшой паузы наконец сказал Шан Юй. Мин Сянь не видела его лица, но предполагала, что он плотно сжимает челюсти.
Императрица махнула рукой:
– Об этом Мы и говорим. Отправляйся в свое поместье. Мы наградим тебя на утреннем собрании за спасение Нашей жизни. Можешь не являться на него по причине ранения.
– Не стоит, Ваше Величество, – отказался Шан Юй. – Это мой долг.
Долг.
– Как пожелаешь.
Мин Сянь еле слышно вздохнула. Больше говорить было не о чем. Девушка направилась в свой дворец, и свита потянулась за ней. Чжоу Су, проходя мимо застывшего как камень великого советника, еле заметно сочувственно покачал головой. Все во дворце знали, что императрица больше похожа на Будду, чем на человека, – она холодна, беспристрастна и всегда спокойна. Казалось, ничто ее не трогает, и она говорит только те слова, которые следует. Ни одного лишнего слова не слетало с этих всегда плотно сжатых тонких губ.
А ведь Чжоу Су еще помнил ту улыбчивую, непоседливую девочку, маленькую Четвертую принцессу, которая подмечала красоту мира с проницательностью мудреца, любила османтусовое печенье и была готова украсть из дворца отца-императора тушь, даже рискуя подвергнуться суровому наказанию – и все ради того, чтобы успеть запечатлеть на бумаге свою фантазию.
Когда императрица наконец оказалась в покоях, она вытянула руки над жаровней, отогревая замерзшие пальцы. Рана на ее шее была со всей тщательностью обработана охающим придворным лекарем, по настоянию Чжоу Су она выпила горячего бульона, переоделась и теперь наконец-то могла побыть в одиночестве. В комнате было темно, свечи погашены, и только тусклый свет жаровни освещал личные покои императрицы. Взглянув на стол, на котором под прессом лежала законченная картина с зимней сливой, она не удержалась от нового вздоха. Она пошевелила пальцами над пылающим жаром и неожиданно услышала тихий стук.
Оглянувшись на дверь, за которой замерли дворцовая стража и служанки, она легкими шагами подошла к окну и открыла его. В комнату тут же забралась черная тень, почтительно опускаясь на одно колено. Лицо человека было скрыто маской.
– Ваше Величество, – свистящим шепотом произнес человек. – У меня для вас послание, – он вытащил из-за пазухи крошечный свернутый листок бумаги.
– Подожди здесь. – Императрица взяла письмо, подходя к жаровне, чтобы разглядеть слова. После этого она направилась к столу, взяла чистый лист бумаги, обмакнула кисть в полузастывшую тушь и размашисто написала ответ. Свернув послание, она передала его ожидающему человеку и закрыла за ним окно. Тень неслышно взобралась на черепичную крышу и исчезла в ночи.
Мин Сянь подошла с письмом, которое все еще держала в руке, к жаровне и бросила его на угли. Некоторое время она смотрела, как огонь без остатка пожирает бумагу, а затем направилась в постель.
Глава 5Расследование
Еще до того, как поднялось солнце, Чжоу Су уже мягко будил императрицу. Больше всего в жизни Мин Сянь не нравились эти ранние подъемы. Она вставала около пяти утра, чтобы отправиться на утреннее собрание, где выслушивала зевающих стариканов, считающих, что в силу возраста они гораздо умнее и хитрее молодой императрицы, затем ей нужно было идти к матушке, чтобы засвидетельствовать свое почтение, а все последующее время она занималась тем, что читала доклады, подписывала приказы и принимала на аудиенции чиновников. Лишь вечером, когда заходило солнце, она могла заняться тем, к чему лежала душа, – рисованием и каллиграфией.
Зевая, она стояла на месте, раскинув руки в стороны, пока служанки одевали ее в императорские одежды – несколько слоев тяжелых тканей, ложившихся на ее плечи подобно бремени Мандата Неба. После этого она могла наконец чем-то перекусить, а служанки между тем укладывали ее волосы. Мин Сянь не любила всего этого – в свободное от двора время она ходила простоволосой или подвязывала их в небрежный узел, над которым всегда вздыхал Чжоу Су, считавший, что «так не положено».
– Осторожнее, – поморщилась она, когда служанка ненароком задела рану на ее шее, поправляя воротник. Та тут же упала на колени, рассыпаясь в извинениях.
– Аккуратнее! – прикрикнул на прислугу евнух Чжоу, и девушки снова затряслись. Чжоу Су славился своим железным кулаком. Как глава дворцовых слуг, он строго относился как к своим обязанностям, так и к чужим. Учитывая, что подле императрицы не было никого ближе него, он пользовался почти неограниченной властью.
– Отправляемся, – сказала Мин Сянь, бросая на себя мимолетный взгляд в зеркало и тут же равнодушно отворачиваясь. Она знала, что довольно красива, но ей эта красота не нравилась. С забранными волосами она производила впечатление бедного ученого из-за своих ясных глаз, тонких черт лица и бледной кожи. Никак не могущественной императрицы, и она прекрасно это знала. Даже слуги не особо боялись ее.
– Императрица отбывает на утреннее собрание! – громогласно провозгласил Чжоу Су, чем заслужил взгляд из-под опущенных век Мин Сянь. Эта традиция ей тоже не нравилась.
Впрочем, нельзя сказать, что что-то в бытие императрицей приходилось ей по душе. Однако будучи послушной марионеткой, она не имела права голоса. Императрица уселась в паланкин и устало прикрыла глаза. Всю ночь она ворочалась без сна из-за зудящей боли в шее и совершенно не выспалась. К тому же она знала, что сегодня утреннее собрание будет не в меру громким и визгливым – новость о покушении на императрицу уже наверняка дошла до матушки и придворных.
Когда она вышла в зал утренних собраний, чиновники тут же почтительно упали на колени.
– Тысяча лет императрице!
– Поднимитесь, – сказала Мин Сянь с усталостью в голосе, уже зная, что за этим последует. Повязка на ее шее была видна из-за воротника и не могла не привлечь внимание министров.
И точно – в центр зала вышел министр Вэй. На его лице была написана лицемерная тревога.
– Ваше Величество, до вашего подданного дошли слухи, что вчера на обратном пути из императорской усыпальницы на вас было совершено нападение. – Он поклонился, бросая взгляд на ее шею. – Надеюсь, что Ваше Величество не сильно пострадали. Тело дракона[23] священно для государства.
Мин Сянь посмотрела на него из-под жемчужных подвесок, не отмечая в лице дядюшки никакой тревоги за ее «тело дракона». Она невольно перевела взгляд на левую сторону зала, обнаруживая Шан Юя на его привычном месте. Императрица нахмурилась – она надеялась, что тот последует приказу и возьмет выходной. Увидев, что тот смотрит на нее, Мин Сянь отвела взгляд, и ее лицо вновь стало абсолютно равнодушным.
– С Нами все в порядке. – Кончики пальцев императрицы ударили по подлокотнику трона. – Императорскому дядюшке не о чем беспокоиться.
Такое наименование заставило министра Вэя поклониться еще глубже. Хотя тот и правда являлся дядей Мин Сянь, поскольку вдовствующая императрица Вэй не была императрицей при жизни прежнего императора,